Одетая в великолепные царские одежды, Клеопатра лежала на золотом ложе, а Хармион, шатаясь, возлагала на ее голову диадему, когда дверь распахнулась и вбежали люди, посланные Октавианом.
Молча они остановились посредине спальни.
— Как это красиво! — воскликнул один из посланцев.
— Да, очень красиво и достойно потомка Лагидов, — ответила Хармион и, пошатнувшись, упала мертвая у ложа, рядом с Ирас.
Вошел Октавиан. Не столько обеспокоенный смертью Клеопатры (он не верил, что она умерла), как целостью ее сокровищ, он, тем не менее, приказал позвать псиллов, чтоб они высосали яд, и, кликнув управляющего, потребовал опись имущества царицы.
Псиллы, осмотрев руки Клеопатры, Ирас и Хармион, заявили, что трудно решить, от чего умерли женщины, — от укусов ли аспида или от уколов отравленными иголками, и принялись высасывать яд.
— Поздно, — сказал главный псилл и повелел своим помощникам оставить в покое Ирас и Хармион. — Яд распространился мгновенно — сердца женщин перестали биться.
Октавиан задумчиво стоял над трупом царицы. Слушая шепот римлян, восхищавшихся ее геройской смертью, он спрашивал себя, нужно ли выразить свое мнение, и, наконец, тихо выговорил, с лицемерной грустью склонив голову:
— Я восхищаюсь смелостью Клеопатры и ее верных служанок. Мудрая египтянка предпочла смерть позору, как будто я допустил бы ее до позора…
Помолчав, он обратился шепотом к Корнелию Галлу:
— Я решил оставить тебя префектом Египта. Взыщешь с граждан пени за сопротивление Риму: с богачей — шестую часть их имущества, со среднего сословия и бедняков — две трети. Отправишь в Рим все золотые вещи, вазы, статуи и сокровища Клеопатры, годные для перечеканки в монету. Еще до моего отъезда взыщешь с города в пользу моих легионариев по двести пятьдесят драхм на человека.
— Будет сделано, — сказал Галл, — Но скажи, Цезарь, почему ты говоришь мне об этом здесь?
— А оттого, дорогой поэт, что после смерти Клеопатры мои мысли приняли иное направление и новые решения созрели в моей голове.
Спустя несколько дней, встретившись с Галлом, Октавиан сказал ему с насмешкой в голосе:
— Птолемей XVI Цезарион выдан его учителем-греком и умоляет о помиловании, как будто я имею право поступать вопреки воле Рима. И я решил…
Галл поспешно перебил его:
— Имей милосердие, Цезарь! Ведь это сын божественного Юлия!
Октавиан нахмурился.
— О поэты, поэты! Ваше милосердие смешно в наше время. Вспомни слова Арея о двух Цезарях, а также вспомни, что Власть любит кровь: это ее амброзия и нектар. Что? Ты смеешь мне возражать?..
— Я повинуюсь тебе, — молвил дрогнувшим голосом Галл. — Итак — ты решил…
— Я решил казнить Цезариона. Исполни же немедленно мой приговор, чтобы я мог спокойно отплыть в Италию… А Клеопатру, — громко сказал он, чтобы слышали римляне и египтяне, — похоронить, как она пожелала, рядом с Антонием.
Наконец он возвратился в Италию, этот «Покровитель земли и моря», как льстиво величали его азиатские греки, и отпраздновал триумфы: первый — над далматами, паннонами и иными племенами, второй — над Актионом и третий — над Африкой, то есть Египтом,
Лициния, Понтий и Милихий возвратились в Рим лишь к третьему триумфу. Оба видели, как за колесницей Октавиана везли скульптурное изображение Клеопатры, лежавшей на ложе, со змеей, обвившейся вокруг ее руки. А за статуей царицы шли среди пленных царственные дети — Александр-Гелиос и Клеопатра-Селена: Солнце и Луна.
Играла музыка. Народ рукоплескал. И Октавиан, самодовольно улыбаясь, думал: давно ли его ненавидели и презирали как тирана, а теперь встречают с радостью, как величайшего из смертных, освободителя отечества, хотя он никого ни от чего не освободил, а только стал единодержавным правителем, обещавшим длительный мир в республике. В республике? Но ее уже не было, она погибла, когда утвердилось единодержавие, а Октавиан продолжал называть государство республикой, — не упразднил сената, оставив прежние порядки, как будто все осталось по-старому. И, хотя квириты видели, что старые республиканские формы — обман, а вся власть принадлежит императору, они не оспаривали притязаний Цезаря на единовластие; потому что гражданские войны надоели, народ устал от нищеты и безработицы и желал отдохнуть.
Октавиан приветливо улыбался, а в глазах таилась холодная презрительная насмешка: охлос, ненавидимый тираном, у его ног; тиран получил все трибунские права, каждая из тридцати пяти триб обязалась сделать ему подарок, весом в тысячу либр золотом; сенат утвердил все его распоряжения.
Он стал богатейшим мужем мира, присвоив царские земли, рудники, налоги на религиозные торжества, и дарил земли друзьям, чтобы еще больше привязать их к себе. Ростовщик, овладевший наследием Лагидов, должен был получать ежегодно с одного только Египта около шести тысяч талантов! Он стал богаче триумвира Красса и даже лидийского царя Креза.
Так думая, Октавиан улыбался, и вдруг на мгновение лицо его омрачилось: вспомнил Антония, продолжателя дела божественного Юлия, стремление его соединить Запад и Восток, основать монархию, подобную монархии Александра Македонского, Да, Антоний погиб, ему не удалось осуществить великих идей Юлия Цезаря, но разве он виноват перед человечеством, что Фатум или боги воспрепятствовали его стремлениям? Он так же велик, как Юлий Цезарь, и только он, Октавиан, мало еще сделал для величия Рима и блага человечества. Что ж! Он молод, жизнь впереди, боги помогут ему установить единовластие на многие века.
Он улыбался, поглядывая на матрон и девушек, улыбался всем, и многие удивлялись, как можно было считать этого кроткого, миролюбивого и веселого молодого мужа тираном?
Лициния, Пойтий и Милихий молча смотрели на твердую Власть, вступившую в Рим. И каждый думал одно и то же.
…Шли садами Виминала.
— Тирания победила, — сказала Лициния, — но надолго ли? Семя, брошенное народными борцами, не погибнет и даст великолепные всходы. Придет время, и на борьбу поднимутся сотни, тысячи и сотни тысяч угнетенных, поднимутся, когда осознают, что под личиной кротости, доброты и милосердия скрывается холодная демагогия и кровавая тирания… Мы победим, друзья, победим!..
— Когда? — вздохнул Милихий. — Видишь, какая сила в его руках? Только горсточка осталась таких, как мы…
— И горсточка хорошо! — прервал Понтий. — Горсточка сделает свое дело, подготовит плебс и рабов к новым боям.
— Когда это будет? — повторил Милихий.
На лице женщины выступил румянец. Поправив седые волосы, свисавшие вдоль щек, она сказала, протянув руку:
— Когда это будет, спрашиваешь, Милихий? Неизвестно. Но это будет. И если не дождемся мы и не дождутся наши потомки, полной победы добьются будущие поколения… Верь, верь, Милихий, что мы, наши потомки и потомки наших потомков донесут искру нашей борьбы до будущих поколений, и тогда вспыхнет великая борьба, которая принесет освобождение всему миру.
— Я верю, что это будет так, — сказал Милихий, — но как тяжело и трудно будет нам жить эти годы, десятилетия, а может быть, и столетия!..
Понтий весело хлопнул его по плечу:
— Не унывай, друг! Плебс вечно молод и всегда готов к борьбе. Сегодня он тешится, как несмышленое дитя, а завтра… На это завтра мы будем работать и накапливать свои силы.
Они вышли на площадь. Громкие голоса глашатаев, донеслись до них:
— Pax Romana! Pax Romana![33] Так говорит Цезарь Октавиан. Отныне кончились войны, и римский народ может спокойно жить и трудиться!
Лициния обернулась к друзьям:
— Слышите? Он возвещает вечный мир на могиле республики, не помышляя о нуждах бедняков. Нет, не вечный мир, а вечную борьбу заповедали нам Гракхи, Сатурнин, Спартак, Клодий и Сальвий, и пока народ не добьется полной победы на земле, только демагог может кричать о вечном мире!
КОНЕЦ РИМСКОЙ ТЕТРАЛОГИИ «ВЛАСТЬ И НАРОД»
Абак — стол или поставец о трех ножках, на который ставилась посуда, золотая и серебряная, обыкновенно напоказ.
Авгуры — жрецы, предсказывавшие события и вещавшие волю богов по внутренностям животных и по полету птиц.
Автараксия — невозмутимость духа, спокойное душевное состояние.
Агафокл ( — 289 г. до н. эры) — сиракузский тиран, успешно боровшийся с местной аристократией и воевавший с Карфагеном, В момент смерти под властью Агафокла была большая часть о-ва Силиции.
Агосилай (442 — г. до хр. эры) — спартанский царь.
Агис III — спартанский царь; на престоле с 244 г., убит в 240 г. по приговору эфоров вследствие того, что начал борьбу с эвпа-тридами за раздачу земель беднякам и периэкам.
