И вот Стази сидела уже третью неделю, предоставленная своим мыслям. Ее отлично кормили, принесли более или менее приличную женскую одежду, и скоро лицо ее засветилось тем прекрасным внутренним светом, какой иногда, хотя и очень редко, бывает у беременных, живущих напряженной духовной жизнью. Реальная жизнь проходила мимо нее, странная послевоенная жизнь, в которой все было непонятно. Стази часами сидела у окна и смотрела, как меняется эта жизнь. Сначала американки стали все чаще менять свою форму на цветастые платья, потом на улицах заиграли оркестры, и однажды она почти с ужасом услышала, как где-то за углом заиграли сначала «Полюшко», только очень быстро, а потом и «Тачанку-ростовчанку». Последняя так полюбилась американцам, что играли ее постоянно, и мелодия эта стала для Стази навязчивым кошмаром. Она спасалась чтением стихов наизусть: ни книг, ни газет ей, конечно, не давали и на любые вопросы отмалчивались.
Хайданов появился не вечером, а среди бела дня, пропыленный и взбудораженный. Стази постаралась даже не повернуть головы.
– Что, будешь продолжать свои игрища?
– Как и ты свои, надо полагать.
– Я предлагаю тебе в последний раз: назови имя отца ребенка по-хорошему.
– И что я получу за это? Новую жизнь в стране, которую вы опоганили, растерзали, изувечили? Благодарю.
– Чертова кукла! Сейчас я тебя заставлю!
Стази закрыла глаза.
– Юбку поднять?
– На хрена мне твоя юбка! Могу тебе сообщить, где я был. Меня послали сюда, в Баварию, поймать генерала Винского. Слышала это имя?
– Кажется, да, но не помню в связи с чем.
– Неужели? Ладно. Сейчас я покажу его тебе, а потом поговорим. – Он рывком поднял Стази, подвел к окну и, крепко обняв сзади рукой за плечи и грудь, крикнул кому-то: – Выводите! – Часы на руке стучали в унисон с ее сердцем, и дыхания не хватало все больше. – Не отворачиваться! Смотреть! – Другой рукой Николай повернул ее подбородок. – Ну! – Из-за угла от ворот дома шли два красноармейца, а между твердо и не спеша шагал невысокий седой человек в форме, похожей на форму старой русской армии. Стази сглотнула комок. – Михаил Николаевич! – вдруг чуть ли не в ухо ей крикнул Хайданов, человек поднял голову, и Стази увидела отца.
Она рванулась, но Николай держал ее крепко. Она отчаянно кричала, извивалась и билась в его руках, но он, кивнув конвойным, развернул ее к себе. Холодная пряжка ремня уперлась ей в живот.
– Так вот: или ты расскажешь мне все – или я прикажу его расстрелять немедленно. Жаль трофея, но при попытке к бегству, что весьма реально, сойдет. Больше того, я расскажу ему перед смертью, что ты была тут, могла его спасти и не сделала этого.
О, проклятая власть, которая убивает и прошлое, и будущее! Где спасительный обморок? Где силы умереть?
И Хайданов почти с мистическим ужасом увидел, что Стази, гордая Стази падает на колени и жарко целует его пропыленные сапоги, пахнущие ваксой. И тонкие руки обнимают колени, и сухие глаза затравленно молят…
– Я буду твоей рабой, Коленька, буду вечно твоей, лучшей женой, ты знаешь, я могу много, у нас будет светский дом, связи, ты станешь… ты добьешься… спаси его… я все, все скажу… это Сержик… Сергей Ламздорф, знаешь, из РОА, такой высокий, красивый, из гвардейского батальона… но я тебя, тебя одного… вечно… дай только родить… – Лицо ее с черными полосами от грязи было страшно и прекрасно одновременно, и Хайданов медленно отступал к дверям. Стази ползла за ним и уже почти выла как волчица: – Дворянская кровь… она должна быть, не прерываться… но мы воспитаем его, как ты хочешь… пощади, пожалей…
И в вое, спасавшем Стази от самое себя, она не услышала отдаленного хлопка выстрела.
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКАИЗВЕСТИЯ Совета Депутатов Трудящихся СССР. № 81, 2.8.1946 г.
На днях Военная Коллегия Верховного Суда СССР рассмотрела дело по обвинению: ВЛАСОВА А. А., МАЛЫШКИНА В. Ф., ЖИЛЕНКОВА Г. Н., ТРУХИНА Ф. И., ЗАКУТНОГО Д. Е., БЛАГОВЕЩЕНСКОГО И. А., МЕАНДРОВА М. А., МАЛЬЦЕВА В. И., БУНЯЧЕНКО С. К., ЗВЕРЕВА Г. А., КАРБУКОВА В. Д., ШАТОВА И. С. в измене Родине и в том, что они, будучи агентами германской разведки, проводили активную шпионскую, диверсионную и террористическую деятельность против Советского Союза, т. е. в преступлениях, предусмотренных ст. ст. 58–16, 58–8, 58–9, 58–10, 58–11 Уголовного кодекса РСФСР.
Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
В соответствии с пунктом 11 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 августа 1943 года, Военная Коллегия Верховного Суда СССР приговорила: Власова, Малышкина, Жиленкова, Трухина, Закутного, Благовещенского, Меандрова, Мальцева, Буняченко, Зверева, Карбукова и Шатова к смертной казни через повешение. Приговор приведен в исполнение.
Над Москвой плыла воистину булгаковская жара. Никого уже не смущал плавившийся асфальт, в который влипала обувь до такой степени, что ходить на каблуках стало решительно невозможно. Город напоминал аквариум нерадивого хозяина, в мутной воде которого еле двигались, тяжело шевеля плавниками, полудохлые рыбы. Сравнение с водой подчеркивали и носимые всеми очки для бассейна, позволявшие дойти хотя бы до работы, сохранив глаза от въедливого дыма, и медицинские маски голубого цвета. Словом, настоящий прообраз апокалипсиса, и странно, что не видно было на улицах снующих операторов, запечатлевающих этот кошмар для дальнейших вставок в фильмы ужасов.
Донской монастырь тоже плавал в серой дымке, и его могучие стены становились в ее неверном дрожании зыбкими и словно бы невесомыми и полупрозрачными. Правда, женщина, неуверенно подходившая к воротам со стороны Угловой башни, достаточно скептически морщила крупный рот. По ее виду и, главное, по выражению лица сразу можно было сказать, что она петербурженка, хотя и присутствовало в ее лице еще нечто другое, не городское. Она была высока, худа, пряма и выглядела одновременно и на тридцать, и на сорок. Она шла медленно, словно сверяясь с картой, хотя руки ее были пусты, только через плечо болталась маленькая сумочка – видно, совсем пустая. Она останавливалась, оглядывалась и порой даже прикрывала глаза. Перед воротами она замерла надолго и смотрела вверх на незаконченную колокольню, будто сравнивая ее с чем-то другим, и опять чуть презрительно кривилась. Разумеется, на взгляд петербуржца ансамбль монастыря был пестр, если не сказать – аляповат, разнороден, разностилен, и потому воспринимался с трудом. Конечно, детская пестрота его стеночек, главок, воротец и закомарок радовала глаз, но дыхания большого стиля, столь привычного жителям второй столицы, здесь не чувствовалось. Женщина перекрестилась и отправилась медленно бродить по запутанным уголкам. Как на свои, смотрела она на надгробия героев, писателей и философов, смахивала с них сухие, скрученные от жары листья, заходила в храмы и снова начинала свое бесцельное хождение кругами. С большим удивлением остановилась она у танка, нелепо окрашенного в белую краску с кровавой надписью «Дмитрий Донской».
– Как странно, – прошептала она и снова пошла бродить, теперь держась ближе к внутреннему кругу стен.
Так бродила она много часов, напоминая со стороны охотничью собаку, силящуюся поймать тонкие эманации позавчерашнего птичьего следа. Путь ее неизбежно проходил и мимо колумбария, чем-то неуловимо напоминавшего римский дворик своими покрытыми мхом ноздреватыми стенками, прохладой и тенями деревьев и забвения. Колумбарий был совершенно пуст в этот рабочий и непереносимый от жары день, если не считать пары вечных кладбищенских бабусек и мужчины в льняном костюме, темнеющем на спине пятном пота. Он сидел на скамье под стенкой, грыз травинку и периодически чертил что-то на песке носком белого щегольского ботинка. Когда странная женская фигура прошла мимо него в третий раз, он с чисто московской расторопностью поднялся и окликнул ее:
– Вы что-нибудь ищете, девушка?
Она остановилась и посмотрела на него с любопытством.
– В принципе, ищу. Но вы вряд ли поможете.
– Почему же? – словно бы и обиделся господин, всем своим обликом и впрямь напоминавший настоящего московского барина: полноватое лицо с породистым носом, сочные губы любителя еды и жизни, сметливые серые глаза под разлетистыми бровями. – Если не я, так мой дядя. Он здесь уйму лет проработал директором музея.
– И он сейчас здесь?
– Увы, давно получает пенсион. Но всегда можно обратиться, как в архив. – Мужчина улыбнулся, и сразу стали видны и его обаяние, и возраст, никак не меньше пятидесяти. – Так что ж вы здесь ищете?
– Могилу деда.
– Думаю, это не так трудно. Колумбарий здесь небольшой, для избранных, так сказать. Главное, методичность и внимательность. Давайте я помогу вам.
– Вам нечего делать? – улыбнулась женщина.
