такой вещи не нашлось, либо, что более вероятно, владелец предпочел сохранить ее в целости и себя в тепле.
Город, конечно, мог предоставить и другие цвета, чтобы сигнализировать, например, «отступление», или «медленное сближение», или какую-то иную ситуацию. Половина разговоров в этой неторопливо движущейся массе усталых людей касалась приказов, которые можно было отдавать даже в море на большие расстояния. Да, на суше Ксантипп был ветераном сражений – гоплитом и стратегом. На море ему пришлось с самых основ познавать принципы возможного. Он усердно гонял гребцов весь день и при этом сам научился. Несмотря на усталость, они произносили его имя с гордостью, имя афинянина, вернувшегося из изгнания, который снова и снова кричал им: «Еще раз!» – пока не добивался нужного результата. С рассвета до заката экипажи безропотно выполняли его требования.
С наступлением темноты в тавернах порта и по всему городу зажгли свечи, зазвучал смех. Сорок или пятьдесят тысяч человек, ищущих вина и еды, несколько часов не давали уснуть Афинам. Но мало-помалу покой возвращался. Мужчины начинали зевать, за ними другие прикрывали ладонью рты, и дальше этот жест распространялся, как круги от брошенного в воду камня. Люди забывались сном на ступеньках, на скамейках, просто на траве, и бродячие собаки сворачивались рядом с ними, чтобы согреться.
В тот вечер в здании совета царило оживление, но в воздухе ощущалось и нетерпение. Фемистокл и Эврибиад призвали капитанов, чьи люди могли позволить себе роскошь сна и простого уюта, забыв на ночь о дневных трудах.
Ксантипп занял место лицом к скамьям, рядом со спартанским навархом и Фемистоклом. Взгляд спартанца скользнул по нему то ли с вызовом, то ли просто с интересом, он не понял. В любом случае Ксантипп заслужил право присутствовать в этой комнате. Его флот работал весь день до полного изнеможения, результаты этого труда обсуждались теперь в каждой городской таверне.
Вместе с шумной группой капитанов в зал вошел Кимон, неся свою молодость как отличительный знак в сравнении с мужчинами постарше, которые едва держались на ногах. Молодой афинянин уверенно двинулся по центральному проходу и занял одно из мест, отведенных для старших командиров.
Появление Кимона вызвало немалый переполох, и уже Ксантипп приготовился выступить в его защиту. В тот день сын Мильтиада работал так же усердно, как и все остальные. Его властный характер проявился в резких приказах подчиненной ему дюжине судов, метавшихся по морю, как стая свирепых хищников. Не раз и не два корабли Кимона ловили и прижимали тех, кто в этих маневрах играл роль противника. Руководимая им группа триер действовала быстро и дисциплинированно, как и все остальные.
Спартанец Эврибиад заерзал на скамье и состроил кислую гримасу, но предпочел прикусить губу и не жаловаться. Он не раз видел, как во время маневров «убивали» его спартанские корабли, угрожая тараном, которого они не могли избежать. Его собственный флагман дважды брали в клещи, освободиться из которых ему не удавалось. Не имело значения, что формально он не уступил, – все видели и знали. Ему не доставляло удовольствия наблюдать, как ликуют афиняне. Тем не менее он не возражал против присутствия Кимона, хотя молодому человеку еще не исполнилось тридцати лет. Сыграло свою роль и то, что Кимон был широкоплеч и смугл, с черными волосами на руках и груди; другими словами, истинным сыном своего отца.
При полном присутствии в зале заседаний собралось более трехсот триерархов. Почти двести были афинянами, но для остальных находившаяся рядом агора и возвышающийся над ней Акрополь были местами легендарными, почти такими же, как святилище Аполлона в Дельфах или склоны Олимпа. Полная луна плыла над городом, купая его в бледно-сером свете. Гости с благоговением смотрели между каменных колонн на город, который они знали только по репутации как владение самой Афины.
Фемистокл нашел время принять ванну и переодеться в белую хламиду, оставлявшую обнаженным правое плечо. Его волосы не успели высохнуть. Большинство мужчин все еще были в корабельных одеждах и сандалиях, хотя воздух в городе был гуще и теплее. Эврибиад и его шестнадцать спартанцев явились в нагрудниках поверх длинных рубах и знаменитых красных трибом, оголявших бедра, если сесть. Повернувшись к ним лицом, Ксантипп убрал руку в складку бледно-голубого гиматия, который нашла для него Агариста. Он предполагал поутру разорвать плащ на полосы. Ксантипп не ждал, что она придет сама, но посыльный привел ее в здание совета. Супруги украдкой поцеловались, на что некоторые отозвались свистом, заставившим ее покраснеть. Теперь она ждала мужа снаружи вместе с Эпиклом, обеспечивавшим ее безопасность.
Ксантипп знал, что друг будет защищать честь его жены ценой своей жизни. В эту ночь никакие опасности на улице ей не грозили.
– Наварх, архонты, триерархи… – начал Фемистокл и, оглянувшись по сторонам, убедился, что полностью завладел общим вниманием. – Для меня большая честь принимать гостей сегодня вечером в Афинах. Не мог бы ты обратиться к ним, Эврибиад?
Спартанец явно ожидал этого приглашения. Он встал и, когда Фемистокл сел, кивнул капитанам. Ксантипп удивленно оглянулся, но Фемистокл намеревался обращаться с этим человеком со всем уважением.
– Наши передовые посты пока еще не обнаружили персов, – сказал Эврибиад. – Когда придет известие, у нас будет три или четыре дня – самое большее, – чтобы отплыть на север и напасть на них. До того каждый рассвет – дар богов, возможность готовиться.
Он повернулся вполоборота к Ксантиппу, обдумывая свое заявление. Ксантипп смотрел на него бесстрастно, словно высеченный из камня, и Фемистокл неловко заерзал.
– Я видел сегодня, как подают сигналы с использованием флагов красного и белого цветов. Это необходимо прекратить. Они отвлекают в бою – и я не позволю отвлекать моих капитанов.
Ксантипп быстро встал, возражая:
– Наварх, результаты…
Спартанец продолжал говорить, как будто и не заметил, что кто-то что-то сказал.
– В сражении может быть только один приказ, по крайней мере для нас. Когда персидский флот будет обнаружен, мы должны сблизиться с ним и вступить в бой. Наша задача – топить, таранить или жечь. Я не буду играть на поле боя в море. На самом деле…
– На самом деле, Эврибиад, флотом командуешь ты, – сказал Фемистокл, заполняя зал собрания своим богатым модуляциями голосом.
Он помахал рукой перед Ксантиппом, и тот, кипя от злости, неохотно сел.
– Хотя я думаю, что это внутреннее дело афинских триер, – развил свою мысль Фемистокл. – Сегодня я был свидетелем нескольких действий небольших групп – один корабль был, например, пойман тремя, когда они работали вместе. Полагаю, ты сам в этом участвовал.
Он на мгновение прикусил губу,
