посмотрев друг на друга, нехотя подошли к двери. Малахай зевнул, оголяя ряд больших белых клыков, клацнул зубами.
– Хай! – крикнул Микола, бросив на метров десять от себя обломок доски. Псы рванулись с места и, громко лая, помчались по рыхлому, белому снегу, подымая мириады переливающихся в солнечных лучах снежинок. Билый прикрыл дверь. В хижине было тепло, но тело без физических упражнений остывало, и становилось зябко. Казак быстро натянул на себя оба свитера.
– Пора и о завтраке позаботиться. Ты как, Ваня? Не против на завтрак консервы с пшеном?
Знал Микола, что односум его не слышит. Знал, но все равно разговаривал. Будучи на службе в Собственном Его Императорского Величества Конвое, в свободное время любил читать всякие научные журналы. В одном из медицинских журналов прочел о том, что с человеком, лежащим без чувств, а по-научному – в коме, весьма важно разговаривать, по причине того, что у человека хотя и отключено сознание, но функция слуха не нарушена и он может слышать все, что ему говорят.
Приготовление завтрака не заняло много времени. Зачерпнув котелком снег, Билый поставил его в костер. Снег быстро перешел в жидкое состояние, и вскоре пшено, набухнув от воды, весело клокотало в котелке. Продукты нужно было экономить, по причине того, что неизвестно, сколько придется пробыть в этой хижине. Поэтому Микола взял всего половину банки тушенки и две пригоршни пшена. Чего с лихвой хватило и ему, и обоим псам. Те с аппетитом набросились на кашу.
– Что, надоела, видать, рыба-то? – усмехался казак, видя, как каша исчезает в собачьих пастях. Насытившись, Билый взялся за изготовление ловушки на куропаток. Из подручных средств были лишь доски, кусок веревки и ящик. Привязав веревку с доске, Микола поставил на нее ящик под углом, дернул веревку, и ящик ровно упал на пол.
– Не ахти какая ловушка, но попробовать стоит. Куропатки жирные. А жир в нашей ситуации необходим и мне, и Ване, и собакам.
Набрав в ладонь пшена, прихватив ящик с веревкой и накинув одну из шуб, снятую с убитых поручиков-поляков, Билый вышел наружу. Место, где он видел куропаток, находилось метрах в двадцати от хижины.
«Зимой в еде у куропаток большого выбора нет. Любой корм съедят. Поэтому и пробовали трупы клевать. Значит, от них не отойдут и сейчас там сидят. Могу вспугнуть, но уверен, что после на пшено слетятся, а там как Бог даст», – размышлял пластун.
И вправду. Только стал подходить Микола к тому месту, где лежали тела обоих поручиков, резвая стайка белых куропаток взлетела практически из-под ног и, пролетев с десяток метров, опустилась в снег. Казак, пользуясь моментом, наскоро установил ловушку, насыпал под ящиком пшено, насколько позволяла длина веревки, растянул ее, зажав конец в кулаке, и залег, накидав на себя снега. Лежал, казалось, долго. Стали понемногу мерзнуть конечности, но решил ждать до последнего. Наконец раздался характерный шорох крыльев. Микола не видел самих птиц и ориентировался исключительно на слух, как и тогда, в турецкую кампанию, когда брали ясырь – турецкого офицера. В окружении ночи, в кромешной тьме, приходилось ловить каждый шорох, каждый звук и сортировать их по принадлежности к животному или человеку. Тогда справились с заданием лихо. Много чего поведал офицер. Довольно было воинское начальство. Да и команда пластунов-охотников под его командованием – сотника Билого, не избежала похвалы и наград. Тогда было легче. Темная, летняя ночь была союзником. Сейчас же все наоборот. Солнечный день и кругом холодный, леденящий снег. Да и куропатки, с их природной боязнью любого шороха, это не турок, потерявший бдительность от собственной важности и величия.
«Где наша ни пропадала», – мелькнуло в голове, когда совсем рядом послышался шорох крыльев. Микола выждал несколько секунд, рассчитывая, что куропатки, заинтересовавшись пшеном, как раз начинают его клевать. Расчет был верным. Билый резко дернул за веревку, и ящик мгновенно упал.
– Фрррр, – донеслось до слуха казака.
– Неужто все зря? – Микола быстро вскочил на ноги и подбежал к ящику. Выдохнул. В глазах горел огонек азарта. Как и у всех охотников, заполучивших добычу. Под ящиком трепыхалось несколько птиц. Билый не знал, сколько именно. Но сколько бы их ни было, это была его добыча.
– На безрыбье и рак рыба, на безлюдье и Грицко дворянин, – произнес казак, запуская правую руку под ящик, левой с силой придерживая его сверху. Поймав одну птицу, он крепко сжимал ее в кулаке, вытаскивал из-под ящика и, зажав голову между указательным и средним пальцами, делал резкое движение рукой вниз. Тело птицы отрывалось от головы и падало в снег, орошая его струйкой алой крови и, дернувшись несколько раз, замирало. Следующая тушка упала рядом с первой. Закончив с последней птицей, Билый опрокинул ящик, убеждаясь в том, что больше ни одной птицы не осталось, и, довольный, осмотрел свою добычу. Семь тушек достаточно крупных куропаток лежали кучкой у его ног. Казак цокнул языком:
– Если одна куропатка в день, да с пшеном, то вполне хватит на неделю. А там побачимо. Война план покажет.
Остаток светового дня прошел за скубанием пойманных птиц и разделкой тушек. Ночью, примерно с того места, где Билый обезглавливал куропаток, доносился негромкий рык, будто собака глодала кость. Билому с трудом приходилось сдерживать обоих псов. Они готовы были сделать подкоп под стеной и выбежать наружу. Но вечная мерзлота была недоступна для когтей собак. Утром Микола обнаружил у хижины следы, похожие на лисьи. Профессор Ледовский говорил о каких-то белых зверях, похожих на лисиц. Называются они как-то странно: песец.
– Ну, лиса или этот песец, не страшно. Зверь мелкий. С ним и Малахай справится.
День проходил за днем, и казалось, они тянулись бесконечной чередой. Каждый из них был похож на предыдущий, и пребывание здесь превращалось в рутину. Суздалев шел на поправку. Рану Микола смазывал жиром, вытопленным из куропаток. Кровь больше не сочилась, края раны стали не такими рваными. Но граф был все еще в забытьи, лишь временами приходя в сознание, и паузы, когда Иван лежал без сознания, становились все короче. Скорее, было уже не беспамятство, но глубокий сон. Организму нужны были силы, и он черпал их во сне.
Билый беспрестанно молился, подобно монаху. Это особенно помогало, когда односум пребывал в долгом, глубоком сне. Говорить было не с кем, с собаками особо не полюбезничаешь. А молитва спасала. Одиночество не было таким давящим, да и польза была.
Микола был уверен, что Господь слышит его молитвы и помогает раненому другу. Между делом, выгуливая регулярно собак, казак
