Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима

Во главе их несся Ириней, вращавший над головой испанский меч.

Разогнав во весь опор своих коней, всадники восставших столкнулись в яростной схватке с апулийскими конниками, в которых Ириней, Сатир и остальные товарищи-гладиаторы с радостью узнали своих недавних преследователей.

— Центурион мой! — вскричал тарентинец и, свалив с коня одного из апулийцев, тотчас оказался лицом к лицу с римским центурионом.

С лязгом скрестились два клинка, и закипел беспощадный бой.

Центурион был опытным воином, но Сатир, намного превосходивший его силой и ловкостью, в конце концов поверг своего врага на землю, где на него набросились пешие повстанцы, насмерть забившие центуриона своими дубинами.

Потеряв командира и еще восемь человек убитыми, апулийцы отступили, освобождая место для наступающих капуанских центурий. Ириней со своими всадниками и все легковооруженные тоже поспешно очистили пространство перед идущими на врага товарищами в тяжелом вооружении.

Вскоре два сомкнутых строя с диким криком сошлись в рукопашном бою. Звон оружия, вопли сражающихся и раненых разнеслись по окрестностям.

Минуций, собрав вместе легковооруженных и всадников, пошел с ними в обход левого фланга капуанцев.

Поначалу обе стороны бились с одинаковым ожесточением, но очень скоро стали сказываться численное превосходство и нарастающая ярость восставших. Капуанцы явно не были готовы к такому бешеному напору. К тому же они уступали противнику и в вооружении. Против них сражались почти настоящие римские легионеры, наносившие страшные удары своими испанскими мечами и прикрывавшие свои тела большими крепкими щитами.

Восставшие теснили врага по всему фронту. Когда же капуанцы услышали крики у себя в тылу, куда Минуций вместе со своими всадниками и легковооруженными, частью перебив, частью обратив в бегство апулийцев, прорвался с левого фланга, боевой пыл их мгновенно угас — бросая оружие, все они побежали.

Под военным трибуном Рабулеем была убита лошадь. Вместе с ней он рухнул на землю. Над его головой засверкали мечи беглых рабов, но он успел закричать, что Минуций его знает и что оба они связаны узами гостеприимства, хотя и то, и другое было ложью.

Этот испуганный возглас, вырвавшийся у трибуна, которого внезапно охватила неодолимая жажда жизни — ведь только вчера он был на пиру у известного капуанского богача, кутил там со всею страстью эпикурейца, и вдруг умереть вот так, бесславной смертью от рук каких-то оборванцев! — этот его возглас оказался спасительным. Трибуна поставили на ноги и с торжеством повели к Минуцию, который не мог не знать Марка Рабулея, начальника капуанской милиции, но сам Рабулей не был с ним знаком и ему предстояло впервые увидеться с главным мятежником…

Победители преследовали разбегающихся капуанцев до наступления темноты. Пленных сгоняли на ближайшую виллу, где обосновался Минуций.

Восставшие ликовали, одержав третью победу за два дня.

Во дворе виллы толпа гремела оружием, криками прославляя Минуция и называя его своим царем.

Минуций и сам был не прочь возложить на себя диадему, но одна мысль удерживала его от этого шага: не оттолкнет ли от него в будущем царский титул свободных италиков, которые, как и римляне, относились к царской власти с традиционной ненавистью, считая ее пережитком варварства? С другой стороны, он не может пренебрегать настроением большинства своих соратников. Вполне естественно их желание видеть в нем не просто предводителя, но вождя, отмеченного инсигниями[400]…

Когда к нему привели плененного Цезона Рабулея, Минуций сразу узнал капуанского военного трибуна.

— Ба! Ты ли это, храбрый Рабулей? — обрадованно воскликнул он. — Вот уж не ожидал, что сам начальник капуанского гарнизона будет сегодня моим гостем!

— Желал бы быть твоим гостем, однако я всего лишь жалкий пленник, — с подавленным видом отвечал трибун.

Он все же немного приободрился, невольно почувствовав в главаре мятежных рабов человека своего круга.

Минуцию вдруг пришла в голову своеобразная мысль.

Весело подмигнув пленному трибуну, он пригласил его в роскошный триклиний (вилла принадлежала известному римскому богачу, проживавшему в Капуе) и подозвал к себе Аполлония, который как начальник его телохранителей всегда находился поблизости.

Акарнанец был в доспехах, с мечом на перевязи и вид имел самый воинственный.

— Распорядись, чтобы принесли игральную досвсу и стакан с костями, — велел ему Минуций. — Сколько денег у нас осталось в наличии?

— Около пяти тысяч сестерциев, мой господин.

— Неси их сюда… И пусть подадут вина и закуску.

Аполлоний вышел из триклиния. Минуций повернулся к пленнику.

— Я понимаю, в каком ты сейчас состоянии, — произнес он почти сочувственно. — Поражение, плен… Кстати, всех пленных я намерен отпустить за выкуп. Но тебе я хочу предоставить возможность отыграться…

— Отыграться? — изумленно переспросил Рабулей. — Ты предлагаешь мне сыграть с тобой в кости?

— А что тут такого?

— Но… но при мне нет денег, — сказал трибун, не зная, радоваться ли ему или огорчаться такому повороту дела.

— О чем разговор! Я дам тебе взаймы, — сказал Минуций, потирая руки в предвкушении удовольствия (он соскучился по игре). — Аты не помнишь, — помолчав, спросил он Рабулея, — не помнишь, сколько потребовал Ганнибал за пленных римлян, взятых им в битве при Каннах?

— Если мне не изменяет память, — подумав, ответил трибун, — за всадника он назначил пятьсот серебряных денариев, за пехотинца — триста и за раба — сто…

— Всего-то? — удивился Минуций. — Может быть, тогда это были большие деньги, но что такое сейчас пятьсот денариев? Полудохлого раба на них не купишь… Но так и быть! Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я менее справедлив и более жаден, чем Ганнибал. Пятьсот так пятьсот! Даю их тебе в долг, любезный Рабулей. Но, если ты проиграешь, размер выкупа возрастет соответственно твоему проигрышу.

— Но если я выиграю? Отпустишь ли ты меня? — спросил Рабулей, обрадованный в душе возможностью этой же ночью вырваться из позорного плена.

— Как только твой выигрыш достигнет тысячи денариев, можешь считать себя свободным. Клянусь тебе в этом Дианой Тифатиной, моей покровительницей! — сказал Минуций, притронувшись к висевшей у него на груди золотой статуэтке богини, которую он носил с тех пор, как сменил претексту на мужскую тогу, сняв с себя детскую золотую буллу.

В это время в триклиний вошли Геродор и Эватл. Первый положил на стол игральную доску, стаканчик и кости, второй принес кувшин с вином, две чаши и большое блюдо с различными солениями, добытыми в погребах виллы.

— Чуть позже будет готова отварная телятина, — пообещал Эватл.

— Можете идти, — сказал Минуций с явным нетерпением, принимая из рук вошедшего Аполлония принесенную им увесистую кожаную сумку с деньгами, и тут же высыпал ее содержимое на стол.

— Ну, что ж, — с огоньком в глазах произнес Минуций, оставшись наедине с военным трибуном. — Уступаю тебе право первому попытать счастья у Фортуны.

Игра началась.

Хотя Рабулей очень осторожничал, всякий раз отклоняя предложения нетерпеливого Минуция увеличить ставку, все же ровно в полночь трибун проиграл все деньги, полученные им в долг у предводителя беглых рабов.

Минуций, которому очень хотелось продолжить игру, великодушно дал ему взаймы еще тысячу денариев с условием, чтобы трибун отыграл все две тысячи долга. Тот согласился — и не зря. Счастливая Фортуна на этот раз отвернулась от Минуция. Незадолго до рассвета Марк Рабулей, выигравший у Минуция две тысячи денариев, напомнил ему, что пора выполнять обещанное.

— Как видно, сама Диана так хочет, — огорченно вздохнул Минуций, бросая на стол стаканчик с костями.

Он позвал рабов, приказав им проводить пленника за пределы охраняемого лагеря и отпустить.

На следующий день повстанцы хоронили павших товарищей. После похорон устроен был поминальный пир, продолжавшийся до самого вечера.

Разгромив ополчения трех городов, Минуций чувствовал себя полным хозяином в Кампании, Он решил, что пора приступить к осуществлению своего замысла — захвату Капуи.

На первых порах необходимо было наладить связь с гладиаторами из школы Лентула Батиата. Минуций с глазу на глаз поговорил с Марципором, посвятив его в свой план. Они условились, что Марципор отправится в Капую под видом начинающего ланисты из Помпей для приобретения обученных гладиаторов.

Марципор был подходящей кандидатурой для этого дела. Он обладал располагающей к себе внешностью и без акцента говорил на латыни.

Минуций снабдил его достаточным количеством денег, и через два дня Марципор исчез из лагеря.