– Приглашает. Непонятно, почему…
– Вполне понятно! На всякий случай заручку желает иметь: дескать, поддерживал семью Базыкина. Хитрая бестия! Он уже нас побаивается, ей-богу: вдруг не удастся удрать! Ты согласилась?
– Противно.
– Соглашайся. Абросимову всегда известны все новости. Нам нужно, чтобы ты работала у него.
– Ты только за этим и пришел? Рискуешь!
– Видишь, цел! Значит, не так уж рискую. Тебя хотел повидать, – сказал Греков с нежностью. – Я знаю, ты по воскресеньям всегда сидишь здесь в это время. – Он помолчал. – Ну, мне пора. Ты зайди к Потылихину. Он хочет тебе какое-то дело дать. И не горюй! У тебя еще вся жизнь впереди. Жалко Колю. Но что же делать, Александра Михайловна… Надо жить. Жизнь ведь не ждет, не останавливается… Теперь уж наша победа не за горами. Скоро, Александра Михайловна, скоро!
Он крепко пожал ее руку и ушел так же быстро, как и появился, деятельный, бодрый, словно ничто ему не грозило в этом городе.
Шура осталась на кладбище. Через несколько минут в глубине тенистой аллеи показались двое рабочих. Один из них приблизился к Шуре и тихо сказал ей:
– Не узнаете? Помните, провожал вас, когда Николая Платоновича на Мудьюг увозили. Не горюйте, Александра Михайловна, скоро все переменится.
Он достал из сумки букет полевых цветов и положил на могилу.
Рабочие держались смело, свободно и этим напоминали Грекова.
Шура ушла с кладбища взволнованная. Ей казалось, что даже листва старых берез шепчет на тысячу ладов: «Скоро, Шурик, скоро!»
В августе 1919 года Айронсайд решил доказать, на что он способен. Это решение было принято по прямому приказанию Черчилля.
Сначала интервентам удалось захватить несколько селений на Северной Двине и в районе станции Плесецкой на железной дороге. Но эти мнимые победы стоили чрезвычайно дорого. Интервенты обескровили себя. После этого одно поражение следовало у них за другим. 3 сентября Красная Армия начала наступление. Интервенты стали откатываться назад, и это было уже не отступление, а бегство. Две дивизии гнали врага. Одной из них руководили Фролов и Драницын. Фролов был назначен сейчас военкомом этой дивизии, а Драницын ее командиром. Шли бои… Батальон Валерия участвовал в славном сражении под Ивановской. В этом бою отличился Андрей, с горстью красноармейцев бросившийся на блокгаузы противника. Одновременно со штурмом Ивановской начался штурм деревни Борок. Там действовали два других батальона из полка, которым командовал Бородин. Там же под командованием Макина дрались бойцы, набранные в Шеговарах. Вражеские гарнизоны, стоявшие в деревнях Слюдка и Чудиновая, также подверглись разгрому. Флотилия Бронникова обрушила на них весь свой огонь, а затем Фролов ввел в бой резервные полки.
Красная Армия наступала с огромным воодушевлением. Противник, подавленный быстротой ее действий, силой натиска, превосходством в стрелковых и артиллерийских атаках, бросал позиции, оставляя на месте боя не только убитых, но и раненых.
Красной Армии оказывали большую помощь партизанские отряды. Крестьяне доставали из ям пулеметы, винтовки, охотничьи ружья, прятались в засады, внезапно обстреливая бегущие вражеские войска и этим внося в их ряды невероятную панику.
Армия интервентов часто увязала в болотах, тонула на переправах, ее выгоняли из лесов и уничтожали на дорогах. Разбитая, вконец деморализованная непрерывными ударами, которые наносили ей советские войска, она уже не могла думать о сопротивлении и ринулась назад, к Архангельску.
Несколько суток шел проливной дождь. По Двине ходили желтые тяжелые волны. Берега реки были забиты отступающими частями.
Возле одной деревни, застряв на перекате, стояли баржи с боеприпасами. Даже канонерка «Хумблэр» не могла стащить их с мели. Минерам было отдано приказание подорвать баржи. Оглушительные взрывы раздавались один за другим.
Продрогшие солдаты ломали избы и сараи, разжигали костры и, тупо глядя в пламя, сидели под дождем в ожидании парохода.
Винтовки валялись в грязи. О них никто не заботился. От щеголеватого вида, которым еще недавно кичились интервенты, не осталось и следа. В рваных шинелях, в украденных полушубках, в дырявых и размокших бутсах, с ног до головы облепленнные болотной грязью, солдаты сушились возле раскиданных по всему берегу костров.
Такими же жалкими кучками толпились возле огней даже офицеры, по внешнему виду мало чем отличавшиеся от солдат.
Порой солдаты кидали на них озлобленные взгляды.
– Черт возьми, – уныло сказал сержант, плечи которого были прикрыты мокрой рогожей. – Кто мог знать, что все так скверно кончится?
– Были люди, которые предупреждали, – вдруг отозвался чей-то насмешливый голос. – А ты что тогда говорил? Трофеи подсчитывал.
– Нет… – поеживаясь, сказал сержант. – Но уж теперь я вернусь в Чикаго совсем другим человеком.
– Прозрел, когда побили… Дешево стоит! – мрачно усмехнулся солдат с пожелтевшим от малярии лицом, расталкивая ногой бревна, чтобы лучше горели. – А кто доносил на Смита? Кто называл его большевиком?
– Я? Врешь, сволочь!
– Нет, ты врешь, – поправил его другой солдат. – Ты его подвел под дисциплинарный батальон. И весь взвод из-за тебя пострадал.
– Ребята! – испуганно закричал сержант. – Это не я!..
– Не ты?! – крикнул лежавший у огня солдат с забинтованной ногой. – Не ты… А кто же? Богачи? Генералы? Боссы? Все на них валишь?… Да, они… А зачем ты сюда согласился поехать? Прогуляться вздумал? Монету нажить?… Я, идиот, дал себя околпачить, потому что жрать было нечего… Я уже стал пухнуть с голодухи… Но в конце концов я знал, на что иду… И теперь проклинаю себя… Лучше бы мне было подохнуть под забором, как собаке… А ты еще оправдываешься!.. Скот!
Он вытащил из кобуры пистолет.
– Убирайся к черту отсюда, или я застрелю тебя, гадина… И никто за тебя не вступится.
Сержант вскочил и сбросил с плеч рогожу.
– Ты обалдел!
– Уходи!.. – опять крикнул раненый.
Сержант взглянул на молчаливые, суровые лица солдат и быстрыми шагами пошел прочь. Когда он отошел шагов на тридцать, вслед ему раздался выстрел, заглушённый взрывами, гремевшими на реке. Сержант побежал.
– Да будет ли пароход? – спросил раненый сквозь зубы.
– Пусть красные приходят, – сказал молодой солдат. – Мне плевать. Хоть в плен, хоть в Архангельск.
– Проклятая война!
– Большевики соглашались на мир, это я слыхал.
– А Вильсон сблефовал. Выкинул трюк! Большевики дорожат каждой каплей крови своих солдат, – говорил щуплый, бородатый, заросший черной щетиной канадец. – Я сам читал листовку. Народы хотят мира… Большевики только об этом и говорят… Они всем народам предлагают мир. Они простые люди. Это мы полезли к ним в дом.
– Это мы убивали их! – выкрикнул смуглый кудрявый солдат. – И за это бог покарает нас! Мы не выберемся отсюда!
Он приник лицом к земле, тело его затряслось от рыданий.
– Довольно… – сказал ему раненый. – Сдавайся в плен. Ничего большевики с тобой не сделают… Будь уверен… И поскорее замени свои бараньи мозги человеческими…
К костру подошел солдат в свитере и вязаной шапке. Он бросил на землю несколько зарезанных куриц.
– Откуда это у тебя? У крестьян забрали? – спросил раненый.
– Нет, из магазина… – Солдат ухмыльнулся.
– Опять грабил?
– А ну вас к черту! Мне надоела репа. Не все ли равно, как подыхать. Красные уже обстреливают Болотицу…
Канадец стал щипать птицу. Остальные равнодушно глядели в огонь.
По тракту, ныряя из ухаба в ухаб и подымая брызги, протащился грузовик. Кузов его был доверху завален офицерскими чемоданами. При толчке один из чемоданов скатился в канаву. Солдат, сидевший в кузове, видел это, однако не остановил машины.
Проходивший по дороге офицер что-то крикнул ему. Солдат отвернулся. Офицер подошел к канаве.
– Вы что, Спринг? Хотите купаться? – крикнул ему другой офицер, проезжавший по дороге верхом.
– Чемодан плавает.
– Ну и черт с ним! – Верховой придержал лошадь. – Передайте людям, чтобы все поджигали. До тех пор, пока не подожжем, не будет посадки. Таков приказ Финлесона.
– Передайте Финлесону, что он ничтожество.
– Вы пьяны, Спринг?
– Вот как! Это для меня новость, – пробормотал офицер и, шатаясь, побрел по воде.
Он шел, размахивая руками и разговаривая сам с собой. Потом остановился и, запрокинув голову, сделал несколько глотков из походной фляжки.
– Ты тоже ничтожество… Что же ты стоишь? Иди! Тебе же надо устраивать фейерверк.
Он посмотрел на реку, откуда доносился лязг и грохот. С «Хумблэра» срывали броню и орудия. Капитан канонерки, боясь перекатов, приказал облегчить ее.
Издалека доносились глухие разрывы снарядов.
Это стреляли тяжелые орудия советской артиллерийской бригады.
…Финлесон ничего не мог поделать. Несмотря на приказ Айронсайда держаться во что бы то ни стало, солдаты уже никому не подчинялись и улепетывали со всех ног. Подстрекаемые офицерами, они врывались в деревни, забирали лошадей и подводы.
