судами!
Луис с угрозой двинулся к нему:
— За такое непослушание лишали жизни людей и получше вас!
— Молчать! — крикнул Лоренсо и с трудом поднялся на ноги. — Кончайте дурить оба!
Он пристально смотрел на братьев. Диего с Луисом уже готовы были возразить. Лоренсо предупредил их:
— Я комендант лагеря и военный начальник. Приказываю вам принести извинения капитану Киросу!
И все с вопросом посмотрели на Исабель.
Не подымая глаз, она сказала:
— Последние дни выдались тяжелы и для нас, и для вас, сеньор Кирос. Нервы у всех на пределе. Мы уважаем ваши способности и нуждаемся в вашей помощи. Благоволите простить это оскорбление вашей чести.
— Принимаю ваши извинения, сеньора. И разделяю вашу скорбь о потере нашего незабвенного губернатора. Буду служить вам, как служил ему. Верно и со знанием дела.
Эспиноса воспользовался случаем:
— Так вывезите отсюда этих несчастных!
— Вчера — или это было или позавчера, падре? — усмехнулся Луис, — вы говорили совершенно обратное: хотели остаться на Санта-Крус нести благую весть туземцам!
Викарий не обратил внимания на насмешку:
— Покорнейше прошу Её сиятельство донью Исабель, гобернадору этого острова, о милостивом дозволении говорить от имени всех умирающих.
Луис не унимался:
— Он дьяволу душу заложит, лишь бы его доставили в родной монастырь в Лиме!
Не разжимая губ, Исабель сказала:
— Довольно.
Подумав, она произнесла так же не шевеля губами:
— Благодарю вас, падре, что известили меня о пожеланиях колонистов и о происходящем в лагере.
— Позволит ли мне Ваше сиятельство записать у секретаря десять причин, по которым эти люди подписывали петицию с просьбой об отплытии?
— Протокол за подписью королевского нотариуса? Куда как предусмотрительно! — с иронией откликнулся Луис. — Или вы боитесь того, что у нас ожидает мятежников?
Устало — а может быть, с презрением ко всеобщей злобе и грубости — она прошептала:
— Я дозволяю викарию Эспиносе записать в присутствии нотариуса представленные им доводы. Я прочту их и обдумаю. Теперь извольте все удалиться.
Такое беспристрастие было до того на неё не похоже, что послушались даже братья. Лоренсо с трудом поднялся и ушёл, всем весом опираясь на плечо Марианны.
* * *
Исабель осталась сидеть неподвижно, откинувшись на спинку кресла. В этой хижине кресло казалось огромным, как трон.
Уехать? Остаться?
Конечно, остаться! «Никогда не покидать Санта-Крус»...
«Если я уступлю колонистам — нарушу волю Альваро. Он говорил это. Говорил часто. Что иначе жизнь его никчёмна... Да, так он и говорил!»
Оно должна... А что она должна была уже сделать?
Навести порядок в лагере. И подумать.
Итак, что говорил Кирос? Что «Сан-Херонимо» и дня не продержится в море? Что кораблекрушение неизбежно при первом шквале? Что ветры, пригнавшие их сюда, на возвратном пути будут противными?
«Рисковать отплытием на прогнивших судах? Или рискнуть остаться, когда десяти индейцев довольно, чтобы захватить форт?»
Что за петиция, которой угрожал викарий? Призыв к новому бунту, как намекали Луис и Диего?
Разве сам Альваро не объяснял, что ужас, называемый мятежом, начинается с трёх подписей, поставленных на листе бумаги, не подписанном начальником экспедиции?
Нет, об этом речи не шло: ведь подписи собирались с её дозволения. Нет, потому что аргументы в пользу отплытия опирались на многие свидетельства. Нет, потому что акция проходила при видимом соблюдении законности. Наоборот: этот документ, оформленный как протокол, сможет защитить её от обвинения в дезертирстве, которое непременно предъявит ей Его Величество король Филипп II. Документ сможет даже доказать, что Исабель Баррето сделала свой выбор на основании пунктов под номерами, обдуманных ею, подтверждённых Церковью и капитанами.
Альваро де Менданья... Чего желал бы Альваро де Менданья? Да — отплытия. Только для того, чтобы пополниться провиантом, оружием, людьми. И вернуться на Санта-Крус. И продолжить колонизацию. Вот чего бы он желал.
Все рассуждения Исабель приводили вот к этому выводу. Филиппины, которые ближе, чем Перу, станут следующей стоянкой. Там она наберёт новых священников, новых колонистов...
Но страх изменить данному слову мучил её. Она отложила решение на потом.
* * *
— Кончается!
Марианна ворвалась в хижину. Уже несколько дней сёстры не виделись.
— Лоренсо хочет говорить с тобой! — крикнула Марианна и кинула ей шаль. — Лоренсо... кончается... — не помня себя, повторила она. — Зовёт тебя...
Они побежали к нему через весь лагерь под дождём.
Страдания больного были невообразимы. Он лежал на спине, скорчившись от столбнячных судорог, запрокинув голову назад. За лицом, за губами он больше следить не мог. Ужасная гримаса сводила губы, такие прежде мясистые. Воплощение любви, всех радостей жизни...
Исабель сдержала рыдание. Инстинкт самосохранения и здравый смысл вернулись к ней. Она велела:
— Позови Диего с Луисом. Пусть возьмут с собой ещё двух человек. Его надо перевернуть.
Лоренсо скрючился, и разогнуть его не получалось. Так он был тяжелее каменной статуи. Четырёх мужчин и двух женщин было мало. Исабель велела прикрепить над постелью крюк, верёвку и приподнять больного.
При каждом движении он невольно вопил от боли.
Изо рта у него пошла пена и вырвался только обрывок слова:
— ...щенни...
Исабель крикнула:
— Пошлите за викарием!
— Эспиносы в лагере нет, — возразил Диего.
— Вернулся на корабль, — добавил Луис.
Она посмотрела на Марианну. Та объяснила:
— Падре умирает у себя в каюте...
— Бога
