Острие меча лязгнуло по гранитным плитам, вышибло длинную звездчатую искру, сделало заметную выбоину.
Африканец еле-еле умудрился не шлепнуться, неуклюже вытягивая левую руку, семеня и разом утрачивая грозный вид.
Неискушенный боец, вероятно, попытался бы воспользоваться оплошностью Кодо, но Менкаура стоял недвижимо. Он понимал: победить возможно только ловким встречным ударом.
Нападать самому, преодолевать четыре локтя, отделявших египтянина от чернокожего, было бы, по меньшей мере, опрометчиво. Менкаура не обманывался насчет опасности, которую представляет воин. И не строил иллюзий относительно собственных — когда-то незаурядных — способностей к фехтованию.
Много лет миновало, много! Теперь ему шестьдесят — а негру не более тридцати пяти. Стражник проворен, поворотлив, и неизмеримо превосходит в силе. Контратака, умелая контратака — лишь тогда можно хотя бы надеяться на победу...
* * *
— Весла на воду! — скомандовал Расенна передохнувшим и немного пришедшим в себя гребцам. — Парус не сворачивать! Курс прежний!
— Раз... Два... Три... — понесся над палубой усталый, охрипший голос келевста Орозия.
Этруск неторопливо и тщательно перезарядил огнемет, обновил затравку в желобке, бросил взгляд на опустевшие сосуды, из которых брал горючую смесь, и одну за другой отправил уже ненужные амфоры за борт.
Пелена дыма осталась далеко на юге.
Там же, полускрытая этой рукотворной завесой, тянулась узкая полоска, именовавшаяся островом Крит.
Необъятная ширь блистающих вод расстилалась перед миопароной. Пентеконтера, уклонившаяся от решительного столкновения, маячила маленьким темным пятнышком, а ладья, сопровождаемая кораблем Эсона, уже скрывалась за чертой горизонта.
— Не вешать носов, ребятки, — провозгласил архипират. — И не думать, будто все неприятности уже позади! Позади — свежее боевое судно! Идем к северу.
— За афинянами? — внезапно спросил Орозий, обрывая счет.
— Разумеется.
— Капитан, зачем это нужно? Какое нам дело до афинян? Двинемся на запад, к островку, в убежище! Люди изнемогают...
— Понимаю...
Весла продолжали двигаться равномерно. Все гребцы мысленно соглашались с Орозием, но все они успели хорошо изучить своего командира.
И каждый напряженно дожидался ответа. Если Орозий осмелился оспоривать приказ этруска — отлично. Гнев Расенны падет на его голову... А возможно, капитан простит новоиспеченному келевсту вопиющую дерзость... А вдруг — чем гарпии не шутят? — и согласится?
Последнее, разумеется, устроило бы каждого на борту миопароны.
— Вам до них нет ни малейшего дела, признаю. — Расенна прищурился. — По правде говоря, мне тоже...
Орозий вздохнул с невыразимым облегчением.
— ...Но я дал слово человеку, избавившему всех нас от верной погибели. Коль скоро нынче обману его — завтра обману вас...
Орозий приоткрыл было рот, намереваясь возразить.
— А искать себе иного капитана, — печально ухмыльнулся этруск, — не советую. Пропадете... Только Расенна может обеспечить вам относительно беспечную жизнь и сохранность шкур. Сами знаете...
Келевст безмолвствовал.
— А посему, — продолжил архипират уже с некоторой угрозой в голосе, — продолжай командовать! Я что-то не слышу счета вслух!
— Раз... Два... Три... — уныло затянул разочарованный Орозий.
Глава четырнадцатая. И последняя
Критским стрелком уязвленный, орел не остался без мести...
Аполлонид. Перевод Д. Дашкова
— Кыш! — во все горло заорал Эпей, наблюдая, как огромная птица близится, устрашающе клекоча и нацеливаясь клювом — Кыш, подлый!
Мастер перепугался, и не зря.
Голодный, сердитый орел явно возмутился присутствием чужака — ни птицы, ни человека, — непонятного создания. И вознамерился прогнать его прочь из исконных своих владений, откуда часто и успешно шугал более мелких и слабых пернатых собратьев.
Орла несколько сдерживала только естественная опаска — уж больно, по его птичьим меркам, был велик неведомый летун.
Эпей отлично сознавал, что полностью беззащитен.
Малейшая попытка высвободить руку либо ногу привела бы к немедленной потере равновесия и гибельному падению — то ли на сушу, то ли в море, не играло ни малейшей роли: шлепнуться в волны с высоты нескольких сот локтей значило разбиться в лепешку.
— Пшел вон! — прошипел Эпей, косясь на птицу и плавно ускользая влево по нисходящей дуге. Закладывать крутые виражи умелец не решался, ибо едва-едва успел приноровиться к треугольному крылу и почувствовать относительную уверенность в собственных силах.
Заниматься воздушной акробатикой навряд ли стоило...
И вниз уходить не рекомендовалось, но эллин весьма некстати позабыл о манере воздушных хищников бросаться на добычу сверху.
Береговая черта осталась позади. Под Эпеем простерлась Кидонская гавань, усеянная множеством судов, ярко, ослепительно блистающая в лучах утреннего солнца. Подъемная сила крыла заметно уменьшилась, ибо стремившиеся ввысь потоки воздуха ослабли. Земля прогревалась гораздо быстрее воды...
Орел описал близ непонятного существа несколько широких кругов и мастер тревожно подумал, что являет собою, по сути, неподвижную цель. И ежели не в меру любознательному ягнятнику взбредет в маленькую немудрую голову спикировать...
Именно к этому орел и готовился.
Он, по-видимому, рассудил за благо не бросаться на противника, летя вровень, вытягивая вперед кривые когти и долбя могучим клювом, как не преминул бы сделать, повстречавшись с неприятелем собственных или меньших размеров.
Решительно взмахнув крыльями, орел начал набирать высоту, готовясь обрушиться и поразить предерзостного соперника...
Именно в эту минуту этруск выпустил заряд греческого огня и превратил первую пентеконтеру в исполинский факел. Столб дыма, видный издалека, вознесся над хлябями и стал расплываться тяжелой, угольно-черной тучей.
Внимание орла немного отвлеклось. Он замешкался.
И Эпей вновь ускользнул, правя полет все мористее, понимая, что Расенна завязал битву и сдерживает преследователей. С одной стороны, это было великолепно, с другой же — предстояло совершить огромный крюк по воздуху, огибая непроницаемую завесу дыма. Лететь сквозь нее решился бы лишь безумец.
Ягнятник, явно заинтересованный дотоле невиданными явлениями, воспарил еще выше и начал виться в поднебесье, озирая дивные дела, творившиеся на суше и на море.
Эпей продолжал упорно мчаться вперед. Поддавайся страху, не поддавайся — все едино, поделать ничего нельзя, рассудил эллин.
«Буду просто лететь, как ни в чем не бывало, — решил мастер. — Просто лететь, добираться до открытого моря... Если орел не доберется до меня...»
Он разглядел погибель второй пентеконтеры, ибо с трехсот локтей овидь распахивалась неизмеримо шире обычного. Различил новый огненный смерч, увидел, что дымная туча набирает густоту и ползет еще быстрее.
Два корабля — маленькие продолговатые щепки — вильнули в стороны, а третий замер неподвижно, в семи-восьми плетрах от клубящейся завесы.
До морского побоища оставалось еще добрых полторы мили.
«Надобно приблизиться вплотную, — решил Эпей — Авось, эта скотина испугается дыма и отстанет... Да и от берега чересчур удаляться навряд ли захочет...»
Здесь Эпей немного ошибся.
Орел оказался из любопытных и продолжил воздушное преследование не колеблясь.
* * *
Алькандра обратилась к обитателям Кидонии прямо из седла, справедливо рассудив, что речь, произнесенная всадницей, произведет на пешую братию особое впечатление.
Перед конем расступались толпы. Люди теснились, прижимались к высоким стенам, почтительно кланялись верховной жрице. Минут пятнадцать спустя Алькандра достигла главной городской площади, натянула поводья, остановилась.
Величественно и неторопливо подняла правую ладонь.
Разноголосый гомон понемногу смолк.
— Слушай! — громко и внятно воззвала верховная жрица, еле сдерживая дрожь волнения. — Слушай, народ кидонов! Напрягите слух и вы, о чужестранцы, гости наши и друзья!
Воцарилась полнейшая тишина. Обескураженные всем приключившимся на их глазах за последний час горожане безуспешно ломали головы, пытаясь приискать событиям сколько-нибудь разумное объяснение.
Пожар во дворце.
Боевая тревога.
Поспешный уход пентеконтер.
И — на закуску — неимоверный полет неведомого человека, несомого по воздуху непонятным треугольным крылом, укрепленным за плечами!
На орла никто и внимания не обратил...
Теперь люди послушно и терпеливо ждали, что скажет Алькандра. После гибели верховной жрицы Элеаны — тоже послужившей немалым потрясением для жителей Кидонии, — вся высшая законодательная власть сосредоточивалась в руках преемницы...
Раино как и высшая, вековая мудрость, накопленная и тщательно охраняемая Великим Советом...
