вуалью скорби.
— Союзные державы вооружили всю Европу против меня; часть армии изменила своему долгу, и сама Франция пожелала для себя иной судьбы, — продолжал Наполеон. — С вами и храбрецами, которые остались мне верны, я мог бы еще три года поддерживать гражданскую войну, но это стало бы несчастьем для Франции, а моя цель совсем иная. Будьте верны новому королю, которого избрала себе Франция; не покидайте нашей дорогой отчизны! Она слишком долго была несчастна, но с вами она преодолеет все препятствия. И не жалейте о моей судьбе; я всегда буду счастлив, зная, что вы счастливы. Я мог бы умереть, нет ничего проще, но нет, я продолжу идти по пути чести. Я буду жить ради вашей славы, я напишу о великих вещах, которые мы совершили вместе.
Коленкур поежился, вспомнив ту страшную ночь неделю назад, когда император выпил опиум. Они одни, слуга за дверью не слышит, как человек на постели давится от позывов рвоты, извиваясь в судороге, покрываясь то холодной испариной, то жарким потом, шепча последние распоряжения… "Как трудно умирать в своей постели! А на войне жизнь может оборвать любой пустяк…"
— Примите мою благодарность! Я не могу обнять вас всех, так обниму вашего командира. Подойдите, генерал!
Наполеон раскрыл объятия, генерал Пети уронил голову ему на плечо.
— Поднесите знамя!
Сняв шляпу, император преклонил колено перед потрепанным, пропахшим порохом полотнищем и прильнул к нему губами. В тишине послышались глухие рыдания.
— Драгоценный орел! Пусть эти поцелуи отзовутся в сердце всех храбрецов! — Наполеон боролся со слезами. — Прощайте, дети мои! — его голос сорвался. — Я всегда буду думать о вас, вспоминайте обо мне…
Стон пронесся по шеренгам; покрытые шрамами мужчины плакали, точно дети, потерявшие мать. "Vive l'empereur!" — прогремело над Фонтенбло. Наполеон нахлобучил шляпу и большими шагами пошел к дормезу, запряженному шестерней. Захлопали вожжи, зацокали копыта, вереница из четырнадцати экипажей направилась к воротам; следом ехали шестьсот всадников во главе с генералом Камбронном, включая тридцать поляков, отобранных лично императором. Бюсси остался на опустевшем дворе, его лицо было мокрым от слез. Два человека были дороги ему в равной мере: его старая мать и император. Наполеон разрешил ему не ехать с ним на Эльбу.
Покачиваясь в полутемной карете с опущенными шторками, Бертран не решался нарушить молчание императора, погруженного в свои мысли.
"Сир, молодая гвардия и вся французская молодежь готовы умереть за вас!" Наполеон снова видел лицо юноши-капитана, адъютанта Мортье, который прискакал ночью в Фонтенбло, чтобы объявить об измене Мармона. Да, все могло быть иначе! Они могли бы войти в Париж. Он сделал вид, будто смирился, и отрекся в пользу сына, зная, что это условие не примут, — он кое-чему научился у Меттерниха. Регентство Марии-Луизы означало бы суд над изменниками, Талейрана расстреляли бы первым, вот почему хромой дьявол так хотел залучить к себе в дом Макдональда, Нея и Коленкура, отправленных Наполеоном к царю, но они предпочли заночевать в особняке Мармона — не зная, что тот уже перекинулся на сторону врага и тайно сговорился со Шварценбергом! Мог ли Наполеон предположить, что Мармон… О, генерал Сугам тоже всполошился, когда император прислал к нему в Эссон адъютанта с приказом идти в Фонтенбло; предатели-офицеры повели шестой корпус в Нормандию, хотя солдаты горели желанием сражаться и отвоевать Париж! Солдаты чуть не растерзали своих офицеров, узнав, что их обманули, и тем пришлось искать спасения у австрийцев! Мармон примчался в Версаль, несколько часов говорил с солдатами: "Настал момент, когда война, которую вы ведете, утратила цель и смысл, вам пора на покой…" Покой! Все подлости на свете совершают и терпят ради собственного покоя…
"Мармон I"… Наполеон называл его так в шутку за гордыню и тщеславие. Но он и стал первым — в списке предателей. Ней! Удино! Лефевр! Келлерман! Его соратники, прошедшие весь этот долгий путь бок о бок с Бонапартом! Даже Бертье отправился встречать графа д'Артуа, нацепив белую кокарду! А между тем Даву все еще обороняет Гамбург, Сульт сражается с Веллингтоном, а Эжен — с австрийцами, Жерар отказался сдать Суассон, несмотря на новость об отречении, — он не поверил! Да, надо было раньше обновить ряды маршалов, отправив стариков на покой…
Луиза писала ему из Блуа, что покой можно обрести только в могиле. И она желала этого. Он тоже. Победители хотели отнять у него достоинство, обречь на бесславное существование, которое жизнью не назовешь. Он решил упредить их и лишить себя жизни сам, оставшись великим Наполеоном.
Коленкур все же позвал тогда Рустама и отправил его за доктором Иваном. Опиум, который Наполеон возил в ладанке на шее с самого Малоярославца, наверное, испортился. Вместо того чтобы уснуть со спокойным, бесстрастным лицом, он корчился от боли в желудке, а потом его вырвало несколько раз, вплоть до желчи. Была глубокая ночь, все спали. Когда, наконец, явился Иван, Наполеон попросил у него более сильную дозу, а тот отказал: он не убийца, он призван бороться за чужую жизнь, он никогда не пойдет против своей совести. Совесть? Лицемерие! Все они (и Коленкур в том числе) думали, что смерть стала бы благодеянием — для Наполеона, его семьи, для самой Франции. Помочь ему умереть — вот что стало бы порядочным поступком! Совесть… "Он дал Наполеону яд" — предатель или герой? Не хотели замараться, вот и все. Хотели покоя…
Иван в конце концов сбежал, а Наполеон промучился до семи утра, пока позывы к рвоте не прекратились. Теперь уже надо было всячески скрывать ночное происшествие. Удавшееся самоубийство — доказательство силы духа, неудавшееся — повод к насмешкам… Сколько раз за свою жизнь Наполеон находился на волосок от смерти! Но та словно убегала от него. Не далее как месяц назад, в бою при Арсис-сюр-Об, он поставил своего коня над упавшей на землю гранатой, чтобы защитить сражавшихся рядом солдат от ее осколков, но из-за глубокой грязи граната не причинила большого вреда даже Руателе. А у Гонсальво, которого он берет с собой на Эльбу, пулей перебило повод… Что это значит? Неужели предопределение все же существует и он еще не выполнил своего предназначения?.. Коленкур настаивал на том, чтобы Наполеон принял Макдональда, отправлявшегося в Париж. Арман помог ему подняться и подойти к окну — глотнуть немного свежего воздуха, ведь в спальне стояла невыразимая вонь. Ноги не слушались, Коленкур с камердинером отволокли Наполеона обратно в кровать. Надо было жить… Пить бульон… Одеваться… Ратифицировать договор об отречении… Читать в энциклопедиях об Эльбе…
Выглянув в окно,
