будет тактика?
Ну, во-первых, подобрать людей, это ясно.
Во-вторых, обеспечить бесперебойное поступление печатных материалов. Устраивать подпольную типографию в России опасно. Найдут — и останешься без пропаганды, главного инструмента. Значит, печатать брошюры, листовки, газету нужно здесь, в Англии, где опасаться полиции нечего.
Третье: наладить надежный канал доставки. С этим помогут товарищи из профсоюза докеров и «Союза моряков». Что угодно погрузят, спрячут, доставят. Договориться с Мастерсом и Диком Тревором будет нетрудно.
Наконец, четвертое: финансирование. С этим тоже проблем не возникнет, помогут трусоватые и прекраснодушные российские либералы. Они всегда рады откупиться от своей совести деньгами, тайно пожертвовать на «святое дело революции», только бы их не привлекали к чему-то опасному. Не будем. Принцип трех концентрических кругов это исключает.
К утру всё было придумано и продумано. Он еле дождался мало-мальски приличного часа, чтобы отправиться к Феликсу Волховскому, поставить перед ним новые задачи. Всей британской стороной дела предстоит руководить Феликсу. Он надежный, он справится.
Идти было недалеко, с четверть часа. По Вудсток-роуд, через пустырь и железнодорожный переезд, а потом повернуть налево, в Шепардс-буш. В восемь Феликс уже просыпается, а нет — ничего, разбудим.
Сергей тихонько, чтобы не разбудить Фанни, оделся и вышел в неморозную, но промозглую лондонскую ночь. В конце декабря утро только называется утром.
Тьма была прямо египетская. На улице, где горели газовые фонари, еще ничего, но на пустыре, чтоб не споткнуться, пришлось идти медленней, хотя ноги всё норовили ускорить ход.
Холода Кравчинский не замечал, в темноту не вглядывался, его мысли сейчас были далеко, в будущем.
Ничего, бодро говорил себе Сергей. Самая длинная ночь позади, уже 23 декабря, дни теперь пойдут на рост. Старый год заканчивается, через неделю наступит новый. Да, пока темно, но скоро рассветет.
В самом деле — как раз в эту минуту небо слегка посерело, рассветный туман начал вытеснять черноту.
Литератор есть литератор. Ему во всем хочется видеть символы и знаки.
Железнодорожный переезд был уже близко. Где-то загудел невидимый паровоз. Сергею и это показалось добрым предзнаменованием.
Да, сейчас поезд под названием «Россия» тащится в черном туннеле, вокруг беспросветная тьма общественной апатии. Но все туннели рано или поздно заканчиваются. Однажды локомотив вылетит из черной дыры на открытое пространство, врежется в застоявшийся воздух, в небо полетят алые искры. Нужно подготовить хорошую поездную бригаду, запастись углем, отладить все рычаги и клапаны. И твердо знать, какие впереди станции, каков пункт назначения.
Он явственно увидел этот пункт: сияющий огнями вокзал, где играет оркестр и ждет нарядная, радостная толпа встречающих.
Свет вспыхнул так ярко, что ослепил путника. Он зажмурился, замерев на месте — остановился прямо на рельсах, заблестевших двумя эвклидовыми прямыми под лучом выкатившегося из мглы маневрового паровоза.
«Что это?» — успел подумать Сергей. А больше не успел ничего.
Где в новом гостиничном комплексе — огромном, чуть ли не самом большом в мире — выход на запад, Марат сообразил не сразу. Сначала попробовал войти через главный вход с набережной. Там дежурил швейцар, зорко наблюдавший за гостями. Если было видно, что иностранцы, пускал так. Если советские, просил предъявить пропуск. Стеклянная, величественно-державная «Россия» считалась визитной карточкой столицы, селили в ней главным образом интуристов, и швейцары здесь, конечно, были не простые, а компетентные.
Оглядев Рогачова опытным взглядом, швейцар вежливо объяснил, что западный выход — это который на Кремль. Войти не дал, пришлось обходить снаружи. Но Марат пришел сильно раньше двенадцати, время было.
Перед западным корпусом, откуда открывался великолепный, открыточный вид на красные кремлевские стены, на храм Василия Блаженного и Большой Москворецкий мост, толпились две туристические группы, итальянская и японская. Не то ждали экскурсоводов, не то собирались садиться в автобусы. Щелкали фотоаппаратами, некоторые жужжали портативными кинокамерами. Швейцар, почти близнец того, первого, зорко посматривал на куривших неподалеку парней. Они были одеты во всё заграничное, но по сосредоточенным лицам и бегающим глазам сразу видно — свои. Наверное фарцовщики.
Агаты не было.
Марат ходил в нерусской толпе, озирался. Вдруг замер.
Справа от входа, вдоль стены, были телефонные будки. Он уже несколько раз скользнул по ним взглядом, но не догадался присмотреться.
Агата была в самой дальней. Не разговаривала, просто стояла. Что-то держала в руке, но не телефонную трубку. Не отрываясь смотрела в одну точку — вверх.
На купола церкви? Но что в них такого?
Часы на Спасской башне начали отбивать полдень. После первого же звучного удара Агата подняла руку выше, и теперь стало видно, что она держит маленькую кинокамеру — то самую, которой снимала «семинаристов» на даче. Что она снимает? Взлетевших от звона ворон? Ничего больше в той стороне не происходило. Только на фонарном столбе возился монтер, держал в руках длинную белую трубку — должно быть, менял перегоревшую лампу.
Нет, это была не лампа, рулон бумаги. Монтер развернул его, повесил себе на шею, повернулся к гостинице.
Плакат!
Крупными буквами, размашисто, намалевано: «ПРАГА, МЫ С ТОБОЙ!».
Монтер взмахнул сжатым кулаком, тряхнул головой. Рыжие волосы заискрились на солнце. Агата снимала.
Рогачов закоченел.
Вот что они придумали! Не просто выйти на площадь, как «семинаристы», где демонстрантов сразу скрутили и никто ничего не узнал, а сделать съемку, которую потом увидит весь мир! И будет знать, что не все русские — безмолвное стадо, что в СССР есть сопротивление!
Какая идея! Это уже не красивый, но бесполезный интеллигентский жест, не зряшная жертва. Это удар по Системе!
Через несколько секунд кто-то из иностранцев заметит плакат и тоже начнет снимать.
Только Марат это подумал, как в толпе перед входом началось колыхание. Нет, туристы акцию не заметили, а если кто-то и увидел, то не понял, что́ на плакате написано, но несколько человек в штатском, непонятно откуда и когда появившиеся, забегали, замахали руками. «Инсайд плиз! Инсайд плиз!» — кричали они.
Ничего не понимающие японцы и итальянцы, галдя, двинулись к дверям. На фонарный столб никто не смотрел, даже фарцовщики, уставившиеся на странную суету. К ним трусцой побежал милиционер, и парни пестрой гурьбой кинулись наутек.
— Проходим внутрь, гражданин, проходим, не задерживаемся! — прикрикнул на Марата швейцар.
— Да-да, — пробормотал Рогачов, оборачиваясь.
Рыжий всё размахивал кулаком, разевал рот, что-то кричал. Неважно, что слов не слышно. На пленке будет видно: человек протестует.
Внизу собралась кучка людей. Половина в милицейской форме, половина в штатском. Тоже махали руками, что-то кричали, задрав головы. Из гостиницы бегом тащили две лестницы.
