— Я думаю, это их дело, — вмешалась королева-мать. — Коли они так решили, Вашему Величеству не стоит мешать этому.
— Но, Лесдигьер, это самоубийство! — пытался возразить Карл. — Ведь вы даже не знаете, кто ваш противник!
— Мне это все равно, сир. Решения своего я не изменю и прошу Ваше Величество разрешить поединок. К тому же у меня есть к господину Линьяку еще один счет.
— Король дает свое согласие! — громко вынесла окончательное решение Екатерина Медичи, не глядя на сына; зато она победоносно взглянула на кардинала. — Он обязан защитить честь своей сестры, за которую будет биться от его имени не на жизнь, а на смерть господин Лесдигьер, лейтенант гвардии герцога Монморанси.
Карл натянуто улыбнулся.
— Мне жаль вас, Лесдигьер, — обреченно произнес он, и на лицо его легла тень отчаяния. — Идите, а мы последуем за вами и будем наблюдать, чтобы борьба велась по всем правилам, хотя… какие уж тут к черту правила при таких условиях… И да поможет вам Бог!
И все общество вместе с королем и высшей придворной знатью устремилось к выходу.
Идя рядом с Линьяком, Вильконен негромко проговорил:
— Непонятно, на что он надеется, этот молодой человек, и хотя он хорошо дерется, но, думаю, ему не выстоять и полминуты.
— Я уложу его при первом же выпаде, через четверть минуты, — уверенно заявил Линьяк.
— Но для чего тебе понадобилось оскорблять мадам Бастард, ведь ты знал, что он этого не потерпит?
— Я сознательно шел на это, — вполголоса проговорил Линьяк. — Я желаю, чтобы все увидели мое мастерство и отныне говорили, что мне нет равных! Где же мне показать себя, как не здесь, при всем дворе, при послах иностранных держав, да еще и выступая против лучшего фехтовальщика двора, как о нем говорят? Нет, такого случая я упускать не намерен, ради чего и прибегнул к заведомой клевете.
Все вышли на задний двор, где было ристалище, служившее несколько веков подряд местом для конных рыцарских турниров, а ныне всеми забытое и заброшенное. Соперники устремились к барьеру, а общество расположилось на трибунах.
Никто не стал измерять длину шпаг и кинжалов, напоминать о соблюдении правил или пытаться помирить противников. Все были настолько захвачены предстоящим зрелищем битвы, что желали единственно, чтобы она поскорее началась.
И она началась!
Дуэлянты сошлись, будто лед и пламень. Искры посыпались с клинков, и показалось, будто несколько молний разом низринулось с высоты небес.
И Вильконен, и Линьяк набросились на противника, словно изголодавшиеся волки. Обменявшись с ними несколькими ударами, Лесдигьер понял, что молва не преувеличивала: оба действительно искусно владели оружием. Разумеется, Вильконен несколько слабее, нежели Линьяк, ибо он был только его учеником. Он мешал Лесдигьеру по-настоящему сразиться с врагом, подобно мухе, которая надоедливо зудела и кружилась перед лицом, не зная, в какое место воткнуть свое жало.
С ним и решил в первую очередь покончить Лесдигьер. Прошло несколько минут, прежде чем он убедился, что Вильконен имеет смутное представление об испанской школе фехтования.
Однако Лесдигьер решил не применять своих секретных приемов к такому сопернику, каким был Вильконен, не желая, чтобы их видел Линьяк. Покончить с более слабым противником Лесдигьер рассчитывал на итальянский манер. Достаточно было для этого отвлечь внимание Линьяка, не дававшего напасть на своего приятеля.
Лесдигьер сделал вид, что уходит в сторону для дальнего боя. Линьяк, наоборот, по-прежнему искал сближения и тут же поплатился за излишнюю поспешность. Его противник неожиданно переменил тактику и, оставив Вильконена в трех шагах от себя, сделал стремительный шаг к Линьяку. В ту же секунду Лесдигьер простым мулине порезал щеку Линьяку, рассчитывая, что это отвлечет его и даст время без помехи расправиться с Вильконеном. Так и случилось. Кровь обильно заструилась по щеке и подбородку Линьяка, окрасив белый воротник его рубахи. В толпе зрителей послышались аплодисменты. Линьяк побледнел, скрипнул зубами и позвал пажа, который быстро залепил рану крест-накрест липкой лентой желтого цвета, В центре креста был ватный тампон, пропитанный кровоостанавливающим составом, который и скрыл рану от любопытных взглядов.
Но когда Линьяк собрался вновь вступить в схватку, то с Вильконеном было покончено. Полминуты хватило Лесдигьеру, чтобы точным ударом шпаги перерезать горло противнику, Теперь незадачливый дуэлянт лежал на песке у барьера, белея на глазах. Его никто не убирал, это было не принято, поскольку зрелище поединка доставляло зрителям еще большее наслаждение.
Теперь они остались один на один, два великолепных фехтовальщика, и только провидение могло принести победу одному из них.
Король облегченно вздохнул и, преисполненный гордости за Лесдигьера, огляделся по сторонам, ища единомышленников. И тут же увидел досаду на лице кардинала и тревогу во взгляде матери. Зато остальные, особенно те, кто хорошо знал Лесдигьера, улыбались и возбужденно переговаривались, предрекая скорую победу храброму лейтенанту. Однако неожиданно случилось то, что заставило всех поутихнуть и нахмуриться.
Линьяк, едва остался один, сразу же понял, что дело принимает нешуточный оборот.
В толпе стали улюлюкать, послышались даже обидные прозвища, и Линьяк покраснел, поняв, что это относится к нему. Необходимо было перетянуть симпатии на свою сторону, а для этого надо было немедленно переходить от обороны к нападению. И он стал наступать, пытаясь оттеснить противника к барьеру.
Лесдигьер разгадал его замысел и, проведя два ответных парада, дал понять, что не двинется с места. Держа кинжал у груди как щит, он занял твердую оборонительную позицию, и когда Линьяк сделал паузу, чтобы передохнуть после нескольких безуспешных атак, то едва не поплатился за это, так, как Лесдигьер стремительно перешел в наступление приемом, называемым у итальянцев панто-реверсо (выпад левой стороной тела). Удар был отбит, Лесдигьер отошел на прежнюю позицию и тут же увидел ошибку противника. Слишком широко размахнувшись для отражения удара, будто бы у него в руках был тяжелый меч, Линьяк допустил большой перекос клинка в сторону. Он понял это слишком поздно, когда острие шпаги Лесдигьера уже устремилось к его груди. У него упало сердце. Какая-то доля секунды! Как его могли поймать на этом?! Конец лезвия был уже дюймах в пяти от его груди, как вдруг случилось непредвиденное. Лесдигьер неожиданно побледнел, покачнулся, сделал шаг влево; рука со шпагой бессильно повисла, и клинок острием вонзился в песок.
Зрители разом повскакивали со своих мест, не понимая, почему Лесдигьер стоит на месте и тупо глядит на Линьяка, не предпринимая ничего и опершись всем телом на шпагу. Не будь ее, он, вероятно, упал бы. А ведь победа была так близка! И только одна Екатерина Медичи загадочно улыбнулась, переглянувшись с кардиналом. Тот едва заметно кивнул. Только эти двое знали, в чем дело.
Воспользовавшись минутной слабостью своего противника и не давая себе труда разобраться в причинах этого, Линьяк сделал стремительный выпад и попал Лесдигьеру в левое плечо. Лесдигьер застонал и мрачно покосился на лезвие, упершееся ему в грудь и тут же убравшееся назад. Его спасло то, что укол был произведен осторожно; Линьяк боялся, что это всего лишь уловка противника для того, чтобы нанести врагу смертельный удар. Этот обманный трюк у дуэлянтов назывался контробманом. Линьяк понял свою оплошность, когда увидел, что Лесдигьер даже и не пытался отбить его шпагу, и решил тут же исправить просчет. Но боль, пронзившая все тело, вернула Лесдигьера к действительности, и он мощным парадом отразил удар.
Момент был упущен, теперь о скорой победе нечего было и думать. Мало того, в следующую минуту шпага его напоролась на кинжал соперника, как на щит, а его собственный был выбит из руки и улетел так далеко, что исчез из поля зрения.
Линьяк опешил. Теперь он лишился своего щита и дал противнику огромное преимущество в нападении.
Сжав зубы так, что хрустнули челюсти, Линьяк встал в позицию, готовясь защищаться и не упуская при этом из поля зрения кинжала, которым в любой момент, особенно в ближнем бою, противник мог нанести удар в бок.
Но Лесдигьер неожиданно выпрямился и улыбнулся, а потом зашвырнул свой кинжал туда же, где уже покоился кинжал его врага.
Он хотел биться на равных и не желал никаких преимуществ.
Линьяк вытаращил глаза; это было выше его понимания.
С трибун раздались рукоплескания.
Обменявшись несколькими ударами с противником, Лесдигьер только теперь решил пустить в ход приемы, которым обучил его Латемер. Он чувствовал себя превосходно, сознание того, что сейчас испанская школа фехтования встретится с французской и итальянской, придало ему сил и даже некоторый задор, и он смело перешел в наступление.
