— Поговаривают, что стены здешней крепости нельзя разрушить пушками, — сказал он, — их можно сокрушить только с помощью подкопов.
Старик резво вскочил на ноги, воочию показывая результаты успешного лечения, и с неожиданной запальчивостью выкрикнул:
— То есть ерунда! Пушки могут всё, нет таких стен, которых нельзя разрушить, надо только знать, куда целить.
— И герр пан знает?
— О, да, знаю и научу здешних дураков. Однако важно не только куда целить, но и чем стрелять. Скажи, отчего зависит жар твоего пара прежде всего?
— От дров...
— То есть истина! А сила стрельбы зависит от пороха. Здешние дураки стреляют плохим порохом, от него только сажа. Я привёз им другой, сильный, от него рассыпаются в пыль самые твёрдые скалы. Это мой хороший придумок! Но то не всё, есть ещё один... — он оглянулся по сторонам, желая ещё раз убедиться в отсутствии посторонних и, приложив корявый палец к губам, прошептал: — смрадные гранаты! — и отодвинулся, наблюдая за произведённым действием.
— А что это такое? — Антип не выразил особого удивления, и Йозеф заволновался.
— О, то новое оружие, о котором ещё никто не знает, оно действует не так, как все, исторгает зловоние, какого не в силах вынести человек.
— Ну и что?
— Ты плохо понимаешь. Как борются с твоими подкопами? Их заваливают землёй! Но то есть глупо, тогда они снова становятся ничем. Если же зажечь мои гранаты, то смрадный дух убьёт всех землекопов, а их ходы останутся целыми и могут быть использованы для прохода в крепость. Да что подкопы? Если эти гранаты бросить за стены, там задохнутся все люди, тогда можно спокойно войти и победить без всяких потерь.
— А как же женщины, дети и все, кто не воюет?
— О, они задохнутся тоже, крепость будет совсем пустая. Останутся только крысы, на них смрад не действует.
— И тебе не жалко убивать невинных?
Йозеф пожал плечами.
— Пушки тоже не выбирают.
Более говорить было не о чем. Подлил Антип своего снадобья, а когда старик задремал, кинул новых полешек в догорающую печь и прикрыл трубу. В шинке в это время стояла гробовая тишина, команда баржи сидела, свесив головы и не подавала признаков жизни. Булыга растерянно метался между ними, не понимая, что произошло. Бодрствовал один лишь Янек, который, кажется, не очень томился из-за отсутствия собеседников. Антип удивился:
— Ты не пробовал вина?
— Не-е, господин, — помотал тот головой.
— Проводи меня к барже.
Парень был легко одет и задрожал в сырой промозглой тьме, Антип накинул на него зипун и в ответ получил недоумённый взгляд — с подобной заботой тому ещё не приходилось сталкиваться. Баржа оказалась пустой, Симону наскучило общество молчаливых друзей, и он отправился на поиски шумных приключений. Антип попросил показать ему смрадные гранаты.
— Герр мастер рассердится, — испуганно предупредил Янек.
— Он ничего не узнает, клянусь, — уверенно пообещал Антип.
Тесный трюм баржи был набит до отказа, Янек показал на груду кожаных шаров — вот. Антип велел сложить их в мешок и отнести в лодку. Рядом стояло несколько бочонков с порохом, должно быть, с тем самым, от которого рушатся скалы. Антип выбил из одного из них затычку и опустил вовнутрь фитильный шнур — следовало проверить на деле действие хвалёного зелья. Янек догадался, что задумал добрый господин и такой оборот его, похоже, устраивал. Во всяком случае, вопросов он не задавал и что было сил налёг на вёсла. Они уже приближались к левому берегу, когда сзади грохнуло, баржа заполыхала, словно высушенное иголье. А рядом появилась ещё одна светящаяся точка, то загорелась баня. В лагере поднялся переполох. Булыга выскочил из шинка, когда огонь уже поднялся вверх и выбивался из-под застрех, на мгновенье он застыл и вдруг почувствовал, что его самого обдаёт жаром — там, в бане, были спрятаны его деньги! Он натянул потуже шапку, накинул на голову армяк и ринулся в пламя, не слушая предостерегающих криков. Огонь и дым будто отступили перед ним, ничего не чувствовал в страхе потерять то, что служило залогом его новой жизни, думал о своём обете и молил: «Господи, помоги в последний раз, теперь уж точно свершу, что обещал». Он подобрался к заветному месту, приподнял половицу и ухватил мешочек. «Слава тебе...» — более сказать ничего не успел, упал придавленный обрушившейся кровлей. Так по предсказанью и умер с деньгами в руках.
Поднявшаяся в лагере суматоха позволила Антипу и его спутнику беспрепятственно проникнуть в крепость. Ещё до полуночи от стоял перед воеводами и докладывал, что прибытия тяжёлых осадных орудий раньше весны ожидать не следует. Шеин радостно обнял его, Горчаков выказал меньше чувств, его более всего заботило теперь одно: поймать негодяя, совратившего несчастную дочку. Антип понимал отцовские заботы. «Ничего, — подумал он, — придёт час, словим и того поганца».
Всё это время Скопин медленно и неуклонно приближался к Москве. Он придумал делать небольшие походные острожки, ляхи накидывались на них, словно оголодавшие псы, и, не смея одолеть, откатывались. Тогда войско делало несколько вёрст вперёд и принималось за новое строительство. В ноябре Скопин усилился пришедшим из Владимирской земли войском Фёдора Шереметева и новым отрядом шведов. Движение к Москве ускорилось, более того, он послал своих воевод к Ржеву и Можайску, чтобы воспретить сношение Сигизмунда с тушинцами. Настало время, чтобы разделаться и с Сапегой, постоянно угрожавшего правому флангу.
Выяснить силы своенравного гетмана было поручено воеводе Григорию Волуеву. 4 января он с пятьюстами ратниками подошёл к Троице со стороны Александровской слободы и, не обнаружив к своему удивлению там неприятеля, беспрепятственно проник в крепость. Теперь её гарнизон вместе с пришедшим ранее Давидом Жеребцовым представлял внушительную силу, и воеводы решили не медлить. На другой день они задумали сделать большую вылазку, в ней захотели принять участие и те из домосидцев, кто не утратил способности держать оружие. Их пытались отговорить, ссылаясь на очевидную слабость, они не слушали. Долгорукий ответил за всех:
— Отведя от края погибели, грешно лишать нас радости торжества.
Верно сказал, от него никто такого не ожидал. Идти решили по трём направлениям. На двух главных, охватывающих главный лагерь Сапеги со стороны Клементьевского поля и горы Волкуши, предстояло действовать Волуеву и Жеребцову. Долгорукий с Голохвастовым наносили вспомогательный удар в сторону Келарёва пруда.
С Васильева дня[10] шли сильные снегопады, зато назначенное для вылазки утро выдалось ясным, снег весело искрился в лучах яркого солнца, у воинов был радостный настрой. С необыкновенным воодушевлением ринулись они в бой и без особого напряжения выбили неприятеля из ближних закопов. Далее пошло хуже из-за глубокого рыхлого снега; пришлось вернуться восвояси с несколькими десятками пленных, и хотя замысел выполнить полностью не удалось, стало ясно: силы у Сапеги уже не те. Об этом и известили Скопина. Тот собрал сводный русско-шведский полк под началом князя Ивана Куракина и направил его под Троицу. Одновременно во все концы направились летучие отряды. Опытный Сапега внимательно следил за действиями русских и не мог не отметить наращивания их сил. С появлением летучих отрядов у себя в тылу он встревожился, что будет обойдён и отрезан от своей главной базы в Дмитрове. Быть прижатым и раздавленным о стены непокорной крепости, у которой безуспешно топтался шестнадцать месяцев, — подобной участи нельзя пожелать даже врагу. И чтобы воспретить такую опасность, он 12 января спешно отошёл к Дмитрову.
В лавре не хотели верить стремительному бегству грозного врага, подумали, что коварный Сапега измыслил новую хитрость, но высланные проведчики утверждали: лагерь пуст. И тогда в него двинулась толпа измученных людей, большинство из которых впервые покинула крепостные стены. Сначала они ковыляли, еле передвигая опухшие ноги, но постепенно в них проникал бодрящий дух свободы, быстрее, быстрее, и вот уже многие побежали, падая, поднимаясь, и снова с ребячьим озорством зарываясь в снег невиданной белизны. Перед ними предстала картина стремительного бегства: опрокинутые повозки, разбросанное снаряжение и оружие, не подлежащее уносу награбленное добро. В иных землянках находили и ценные вещи, в основном из ограбленных церквей. Но вот раздались крики ужаса — наткнулись на обиталище пленников, иных мёртвых, а иных ещё живых, но умученных пытками. У одного из спины были вырезаны ремни, у другого обрублены руки и ноги, у третьего сорвана кожа с головы вместе с волосами, у четвёртого отгнивали подрезанные пятки, набитые конским волосом. Звери, истинные звери! Оказав посильную помощь несчастным, препроводили их в лавру, а в брошенном лагере оставили засаду на случай, если Сапега вздумает возвратиться. Да Бог с ней, с засадой, таиться не стали, ибо скрыть радостного благовеста всех лаврских храмов всё равно было нельзя.
