- Стало мне известно, батюшка-воевода, что новгородские бояре вольности захотели непомерной и подбили князя Ярослава на непокорство. Он же с ними отныне в полном согласии, - рассказывал Стас, - и повелел посадникам, тиунам и тысяцким никаких поборов с градских людей не брать, ничем казну великого князя не питать. Да помнишь ли ты, батюшка-воевода, как Новгород исправно платил две тысячи гривен великому князю да тысячу выдавал гридням, которые служили защитой града и наместника Путяты?
- Что ещё замыслил Ярослав? - поторопил Стаса Добрыня.
- Ещё ведомо мне, что разум молодому князю заметили лучшие мужи града, коих знаю и назову. Да ты их, батюшка-воевода, держишь в памяти с той поры, когда за крещение в Новгороде боролся. А всему голова у новгородцев посадник Угоняй и бояре Лощинский и Борецкий. С их голоса Ярослав крикнул и созвал вече н сказал на нем, что отныне считает Новгород великим вольным градом, и теперь обставляет Новгородскую землю заставами. Бояре же и торговые люди дали Ярославу много денег, чтобы нанял большую дружину варягов и двинул её на Киев.
- Ой, какая тяжелая весть для батюшки князя! Ведь он в Царьград на моление ехать намерился. Да что, Ярослав войско уже стянул?
- Ан нет! Как мне покинуть город, послал двух тысяцких в Норвегию. Поди, скоро обернутся, потому как Новгород много денег отпустил и скупиться не велел.
Добрыня снова задумался. Да как ни думай, а надо созывать дружины и лететь в Новгород, войти в него, пока супротивник великого князя не собрался с силами и варяжские наемники не подошли. Не умел Добрыня медлить ни в большом, ни в малом. Он встал, ладонь к столу припечатал, сказал твердо:
- Тебе к князю не ходить! Пей, ешь, отдыхай здесь и жди, пока не вернусь. Жди и не отлучайся, - предупредил Добрыня и ушел, сутулясь от тяжелой ноши.
А воевода Стас ощутил в душе облегчение: знал, как жестока участь гонца с плохими вестями. Вспомнил, как в Царьграде при нем отрубили голову гонцу, который принес известие об измене патрикия Варды Фоки. Император Василий и глазом не моргнул, когда тут же перед дворцом палач учинил расправу. Потому кто знает, как всё обернется, когда Добрыня донесет князю Владимиру весть об измене сына.
Обернулось же всё плохо. Но не для Стаса, а для самого князя, хотя он давно подозревал о происках Ярослава и знал, что тот таит против отца черное зло. Ведал и о том, что христианская вера не очистила сына от языческого духа, и он жил жаждой мести за поруганную честь матери, за убитых деда и дядьев - князей полоцких. И всё-таки измена Ярослава была для Владимира неожиданной. Задыхаясь от гнева, он крикнул:
- Повтори! Повтори сию мерзость о нем!
Руки у князя задрожали, и он, чтобы унять дрожь, схватился за рукоять меча.
Добрыня испугался за князя, он увидел не только дрожащие руки, но и побелевшие глаза, и пот, выступивший градом на челе. Чтобы хоть как-то успокоить князя, снять боль с его души, Добрыня подошел к Владимиру, взял его за руку выше локтя и подвел к распахнутому окну, из которого виднелся двор.
- Видишь, князь-батюшка, коня водят на поводу твои слуги? На нем примчал из Новгорода Стас Косарь и сказал мне, что Ярослав просит у варягов силу, чтобы Новгороду волю добыть.
- Воли захотел, собачий хвост! А на Киев не собирается с варягами?
- Знать, собирается, коль боится тебя. Да мыслю я, князь-батюшка, так: дай мне дружину малую и помчу я с нею в Новгород, перейму силу Ярославову, а потом и под клятву поставлю.
- Иди поднимай дружину в седло, - выдохнул устало князь. - Да не мешкая завтра же в путь!
Схитрил Добрыня. Подумал он, что князя надо отвлечь от черных мыслей, от горьких дум делами, и воеводе это удалось.
- Ты, князь-батюшка, сам распорядись дружиной и воеводами, которым идти со мной, проследи, чтобы не медлили со сборами. А я табуны конские с выпасов до вечера пригоню.
- Делай так, - согласился Владимир. Добрыня покинул княжеский терем. Князь ещё стоял у окна. Вспомнил Анну: как покойно он прожил с нею двадцать три года! И было бы всё по-прежнему, если бы Она не ушла из жизни. Владимир, ещё досадуя, сделал шаг от окна и почувствовал, что в груди его что-то сильно укололо, будто острие меча достало сердце и разверзнуло его. Однако сильный духом Владимир одолел телесную боль и взялся готовить дружину в поход.
Говорят в народе, что беда никогда не приходит одна. Так случилось и на этот раз. Прискакал с заставы, стоявшей на реке Суле, князь Борис с десятью воинами и, ещё не ведая об измене Ярослава, пустился искать отца, а когда нашел его, выпустил разящие, словно стрелы, слова:
- Батюшка, печенеги ломятся к Киеву!
- Хорошо, сынок, хорошо, пусть ломятся! Пусть идут, - произнес князь не то, что следовало.
Понял сметливый Борис, что, пока он мчал с берегов Сулы до Киева, здесь случилось что-то непоправимое, и всё же повторил молвленное, потому как ему показалось: нет ничего страшнее, чем внезапный налет печенегов. Не получив отпора, не встретив сопротивления, они уничтожат всё живое, сожгут всё на пути, что можно сжечь, заберут с собой всё, что в состоянии увести, угнать, унести.
- Батюшка, но степняки перешли Сулу и зорят Русь! - крикнул Борис.
Встретились отец и сын в гриднице, куда собрались на совет воеводы. Князь наконец осмыслил всё, что донес Борис, опустился на скамью и тихо сказал:
- Сын мой любый, возьми дружину матушки Арлогии моим повелением, ещё малую мою дружину, что стоит в Родне, иди навстречу печенегам и останови их. Иди и помни: русские сраму не имут.
- Помню, батюшка, и остановлю степняков, - твёрдо произнес Борис и спросил отца: - Да вижу, батюшка, у тебя какое-то горе?
- Горе, любый. Недостойный Ярослав поднял меч на отца. Думал я послать в Новгород Добрыню, да теперь эн пойдет на помощь тебе. Сам же я помчу в северные земли, дабы вразумить извратителя. Лихую судьбу он себе избрал. - И Владимир ударил кулаком по колену.
Борис ничего не ответил на это. Он подошел к отцу ж, склонив голову, попросил:
- Батюшка, благослови на ратное дело. Печалуюсь о разлуке. Свидимся ли? Благослови во благо.
Голос Бориса был невесел и разрывал душу Владимира, добавляя к случившемуся новую, ещё не осознанную боль. Им не суждено было больше встретиться.
- Благословляю, сын мой любый. - Князь положил отяжелевшую руку на плечо сына, опустившегося перед отцом на одно колено. - Пусть Всевышний пошлет тебе удачу.
- Тебя прошу держаться, батюшка. Вижу, что занемог ты, - с печалью в голосе говорил Борис и смотрел на отца грустными глазами.
- Иди, сынок, не медли. - И Владимир отстранил от себя Бориса.
Молодой князь ушел. Отец перекрестил его вслед: «Господи, спаси и сохрани достойного твоей заботы!» Это было последнее обращение к любимому сыну.
В гриднице уже собрались все, кого позвал Добрыня. Князь выступил перед воеводами, но был малоречив, как всегда, когда требовалось дело, а не слово.
- Дети мои, на Русь пришло лихо. В Новеграде измена. От Сулы идут печенеги. Обороним державу от беды. Всем старейшим воеводам идти со мной на север, всем молодшим - с Добрыней на юг. Добрыня уходит сей же час. Мы рано завтра. С Богом! - закончил Владимир и медленно направился во внутренние покои дворца, чтобы предупредить Арлогию, что поездке в Царьград к святым местам не быть.
Князь нашел Арлогию за сборами в дальнюю дорогу.
- Матушка-княгиня, остудись. Не пойдем мы в Царьград. В державе худо. Зло умышлено в Новеграде. От Сулы идут печенеги, - сказал князь Арлогии.
Она, бледная, как стояла близ арабской оттоманки, так и опустилась на неё.
- Господи, за что шлешь наказание! - прошептала княгиня. Владимир сел рядом, обнял жену за плечи. Молчал и думал о своём. Шел третий год их тихой супружеской жизни. Арлогия родила князю дочь, и по просьбе Владимира её назвали Ольгой в честь великой княгини-прабабушки.
Супружество Владимира и Арлогии было безмятежным. Арлогию не угнетало то, что князь был на много пет старше её и годился ей в отцы. Он ни в чем не уступал молодым, был крепок духом и телом и тешил её в близости досыта. Она легко приняла русские обычаи, но внесла в них своё - немецкую аккуратность, строгость в соблюдении порядка.
- Ой, лихо-то какое, семеюшка! Что-то будет теперь? - запричитала Арлогия по-русски и сама ответила: - Знать, тебе надо в Новеград идти. И меня с собой возьми.
- Возьму, Арлуша. Но сейчас я отбываю в Берестово к старшей дружине. А ты собирайся и поедешь не спеша следом.
Прошло совсем немного времени, как Владимир сел на коня и покинул Киев во главе сотни гридней - личной охраны, чтобы из Берестова идти на Новгород.
Мартовский день был погожий, играл небольшой морозец, светило солнце, снег на полях искрился и отдавал синью. А на южных склонах холмов снег уже сошёл. Вдоль дороги на старых сугробах появились гроты-проталины, и вход в них закрывали серебряные пики сосулек. В пути князь любовался игрой природы. Иногда ему удавалось отвлечься от суровой действительности, от боли в груди, но и то, и другое всё острее напоминало о себе. Уже вблизи Берестова князь ощутил немощь во всём теле. Будто жилы повытянули из рук и из ног, и они повисли как плети.
