Конн Иггульден - Троица

Маргарет повела головой из стороны в сторону усталая, словно больная.

– Вы причинили столько боли, Ричард, – выдавила она. – Столько отцов и сыновей погибло, и все из-за того, что вы никак не могли смириться с Генрихом на троне.

– Это место было ему не по росту, – мстительно вымолвил Йорк. – Великовато чересчур. Ну а вы? Думаете, вы на этом одержали победу?

С каждым новым словом его голос крепчал. Смерть Солсбери и убийство бедного Эдмунда на минуту его оглушили, вогнали в оторопь. Но что-то в плебейски злорадной ненависти Клиффорда заставило его восстать, ударило в голову, как чаша крепкого вина. На душе было немо и просторно. Видя приближение герцога Сомерсета, Йорк расправил плечи и поднял голову. Чувствуя на шее холод тени от вознесенного окровавленного меча, он дерзко поднял глаза на королеву, которая уже успела кивнуть.

– Все, чего вы добились, это развязали руки нашим сыновьям! – выкрикнул он. – Боже, прими мою душу!

Мах меча, и голова Йорка скатилась с плеч.

– Вот и конец, – после медленного, прерывистого выдоха прошептала Маргарет. – Добрые люди отомщены.

Она оглядела своих лордов.

– Возьмите головы этих изменников и водрузите над стенами города Йорка.

С мрачной зачарованностью Маргарет пронаблюдала, как липкие, перепачканные слякотью и истекающие кровью округлые предметы берет за волосы какой-то солдат. Подступив близко-преблизко, она протянула руку и медленно, женственно коснулась расслабленного лица Йорка. Ладонь королевы заметно дрожала.

– Вот для этой сделайте корону из бумаги. Да будет ею коронован тот, кто так домогался настоящей. Пускай народ Йорка узнает цену честолюбию этого человека.

Солдат кивнул, унося головы.

К плечу Маргарет приблизился граф Перси, бледный от всего увиденного.

– Что теперь, миледи?

– Теперь? – подняв брови, обернулась она. – Теперь в Лондон, вызволять моего мужа.

Эдуард Марч пребывал в раздумье. Доспехи на нем были забрызганы кровью и спекшейся грязью, а самим им владела тяжкая усталость, хотя ноющие руки хорошо потрудились. Сгущались сумерки, а до слуха по мглистому полю доносились крики раненых, которые пресекали солдаты Марча: позвякивая кольчугами и латами, они бродили по полю битвы и, отыскав, взрезали раненым глотки. Мрачное настроение Эдуарда передалось всему его войску. Люди молчали, с опаской проходя мимо поваленного дерева, на котором он сидел, уставившись перед собой, а на его коленях лежал здоровенный меч.

Его отец, а с ним и брат Эдмунд были мертвы, загрызены подлыми собаками и плебеями. Весть буквально несколько дней назад пришла через цепочку конников, как раз когда валлийская армия подошла на расстояние удара. На Марча тогда словно нашло какое-то забытье. Помнилось, как он приказал своим людям построиться и как они со страхом на него взирали. Перед ними стояло четырехтысячное воинство с самыми лучшими лучниками на свете, но он все равно отдал приказ атаковать. Результат сейчас был налицо: целое поле трупов, тонущих в грязи. В слепой ярости Марч лишал их жизни всех без разбора. Бил, громил, крушил, пока не затупилось острие меча, но и тогда он каждым своим ударом что-то проламывал. А когда безумие сошло, битва оказалась выиграна, и уже последние из врагов в страхе уносили ноги от рыдающего гиганта в доспехах, разметывающего неприятеля, как осеннюю листву.

Сколько среди мертвецов лежало его собственных людей, он не знал. Даже если б они полегли почти все поголовно, ему бы и тогда было все равно. Армия валлийцев оказалась разгромлена, Оуэн Тюдор погиб, его сыновья были вынуждены бежать. Они дерзнули встать против него, Марча, и оказались повержены. Это единственное, что имело значение.

Эдуард тяжело встал на ноги, чувствуя на теле дюжину ссадин и кровоподтеков, которых прежде даже не замечал. Кровь сочилась из-под боковых пластин; надавив на это место, Эдуард болезненно сморщился: ребра ощутимо сместились. Ночь впереди нескончаемо длинная. Он обратил лицо к непроглядному небу и затосковал по свету солнца. Скорей бы снова рассвело. А он, гляди-ка, жив. Даже самому не верится. Темная, снедающая страсть избыта, рассыпалась морозной пылью, опустошив до полого зияния. Ну да ладно: за отца он воздал кровавой жатвой.

Эдуард Марч глубоко вздохнул, припоминая странное знамение, что предстало утром накануне битвы. Он наблюдал, как готовится взойти солнце, но в нем не было радости. И когда свет его уже изъявился на горизонте, то там вдруг заметались зеленовато-бледные колдовские вспышки, а в небе, пуская удлиненные иглы скрещенных лучей, по сторонам появились еще два солнца. Они сияли золотыми глазницами, отбрасывая на ряды ждущего воинства причудливые колючие тени – люди стояли и указывали на них, пугливо затаив дыхание. И сполох тьмы тогда словно проник в него самого, поселился внутри. Он смотрел во все глаза, думая уже, что ослепнет, и чувствуя кожей лица неведомое тепло.

Эдуард не знал – может, то было последнее напутствие его отца. Но чувствовал, что под светом той странной троицы он как будто переродился. Создался заново. Ему было восемнадцать. Он был герцогом Йоркским. Наследником трона.

Засада примерно семисот слуг и подручных семейства Перси на свадебный кортеж Невиллов имела место несколько раньше, чем я привожу в этой книге, а именно, в августе 1453-го – приблизительно в ту же пору, когда впал в бесчувствие король Генрих VI.

Это стало самым заметным событием на протяжении всех долгих лет вялотекущей борьбы между этими семействами за контроль над севером и расширение своих владений.

Атака барона Эгремонта Томаса Перси явилась одним из самых жестоких столкновений в той междоусобной войне, вспыхнувшей из-за женитьбы сына Солсбери на племяннице Ральфа Кромвелла – союз, поместивший владения, на которые претендовал род Перси, в руки Невиллов.

«Бой на Хьюорт-Мур» не выполнил главного своего предназначения – убийства Ричарда Невилла, графа Солсбери. Я не включил сюда еще целую дюжину стычек помельче, но в целом эта распря сыграла ключевую роль в определении позиций, которые заняли Невиллы и Перси в первой битве при Сент-Олбансе в 1455 году, и самом ее исходе.

Из боязни перегрузить роман излишним количеством значимых персонажей я намеренно затушевал роль на севере Англии герцога Эксетера, сильного и ревностного союзника Перси, хотя он был женат на старшей дочери Йорка. То была воистину гражданская война, с разрывом семей по враждующим станам. Одним из первейших деяний Йорка в качестве лорда-протектора стало заключение своего зятя Эксетера в замок Понтефракт, ключи от которого были отданы Солсбери. С выздоровлением в 1455 году короля Генриха Эксетер из заточения вышел и быстро возвратился ко двору, заняв при короле место главного советника.

Никаких архивных записей о чьем-либо присутствии при рождении Эдуарда Ланкастера, единственного сына Маргарет и короля Генриха, не зарегистрировано. Тем не менее до самых недавних пор наличие множества свидетелей при королевских родах было обычным делом. Так, сын королевы Виктории Альберт родился в присутствии архиепископа Кентерберийского, двух герцогов и еще семи лордов. Однако насчет Эдуарда Ланкастерского (иногда именуемого Эдуардом Вестминстером, где он появился на свет) действительно ходили слухи, что его отцом был Сомерсет, что, впрочем, было не более чем клеветой, распространяемой сторонниками йоркистов. То, что Сомерсет и Йорк искренне ненавидели друг друга, не вызывает сомнений.

Очнувшись в день Рождества 1454-го, Генрих VI еще почти полтора года пребывал в полубессознательном состоянии. Он не помнил ничего, что с ним происходило все это время, хотя находился не в коме, а скорее в бессвязном апатичном полусне. О том, что ему показывали его сына Эдуарда, принца Уэльского, он не помнил. И хотя теоретически в момент набожного поцелуя архиепископа Кентерберийского у него мог произойти проблеск сознания, он не помнил и этого.

В действительности только через два месяца, в начале 1455-го, король Генрих оправился настолько, что смог поехать в Лондон. Там он отрешил от должностей Йорка и Солсбери и взялся восстанавливать свое правление страной, первым делом устроив представительный Судебный Выезд к северу от Лондона. Это был поистине уникальный период кипучей деятельности; прилив энергии, совершенно не свойственной характеру Генриха до болезни. Йорк же и Солсбери отправились в замок Ладлоу.

В бытность свою Защитником и Радетелем королевства Йорк правил с чувством и толком. Вместе с тем это не мешало ему проявлять усиленную благосклонность к своим союзникам Невиллам, урезав вотчины короля, а заодно и довольствие огромному количеству слуг, рыцарей и даже лошадей. Вместе с тем отметим, что королевским наследником он утвердил Эдуарда Ланкастера, возможно из-за симпатий страны к недужащему государю, которые не шли на спад. В XXI веке, пожалуй, непросто объяснить тот уровень бездумной преданности, которую король Генрих внушал одной своей родословной и держанием престола. Король считался помазанником Божиим, с божественным правом повелевать домами своих подданных. Вызов же этому расценивался в буквальном смысле как богохульство, а религиозное чувство следует затрагивать как можно бережней.