Платон Борисович по этому поводу? А, вот: «...тебе, Андрей Владимирович, не надо разъяснять, к чему стремятся Рябушинские, чем они хотят завладеть, однако не многие россияне пока понимают это, потому не публикуй — меня, старика, подведешь. Ударь, если не грозит это тебе, по их печорской руке — по Кириллову. Все подготовлено Сосновским, чтобы продать Рябушинским через Кириллова Печорский край. Нашли лазейку в российских законах, минующую Высочайшее утверждение! Керцелли покупает Канинскую тундру — от Кольского п‑ва до Печоры, — Кириллов же — от Печоры и включая Полярный Урал. Так-то: поделили, продают с молотка весь Европейский Русский Север!..»
И еще одно сообщение нестерпимой болью отдалось в сердце Журавского. Писал Василий Захарович, уехавший на зиму домой, в Архангельск: «...здесь вскрылись закулисные дела начальника ветеринарной инспекции Керцелли. Оказалось: его «Товарищество» — ширма англичан. Они тайно обязались платить ему 30 тысяч рублей в год. Герфильду — 8 тысяч, Бутикову — 6. Вот для чего они изучали Печорский край. Вот с какими целями подсовывал их тебе Сосновский!»
— Все! — приказал себе вслух Журавский. — Дальше отступать мне некуда! Некуда! — заметался он опять по комнате. — И одному мне с такой стаей не совладать! Но теперь мне ясно — ни у царя, ни у его министров помощи я не найду!
* * *
Андрей Журавский, растревоженный рассказами Нечаева и Ель-Микиша, письмом Платона Борисовича («...надо, Андрей, приложить все силы, чтобы богатства Печорского края, к открытию которых ты приложил столько сил, были свободны от позорного гнета иностранцев»), собирался выехать в Петербург и ждал на то официального разрешения департамента земледелия, куда сразу послал запрос. Все, что волновало его, он выложил Прыгину, и ссыльные предприняли ряд решительных мер. Ель-Микиш отправился в усинские поселки по следам Тафтина.
Воскресным утром Андрей пригласил Ольгу Васильевну, которую намеревался оставить за себя, прогуляться на лыжах по опытной станции за Хлебный ручей. Те четыре версты, что отделяли Чукчино от строительной площадки, можно было проехать на лошади по льду Печоры, по полушинской зимней дороге, но им захотелось движения, стылого воздуха, умиротворяющего покоя зимнего леса, и они пошли горой, материковым лесистым берегом реки, называемым тут керосом.
— Как хорошо-то, Андрей Владимирович! — то и дело восхищалась Ольга, когда они, заиндевевшие, выкатывались на полянку или шли меж белоствольных березок, тихо позванивающих морозным куржаком. Миновав лесистым задворьем Карпушевку, они по отлогому спуску скатились в дремотно-угрюмый урман Хлебного ручья и оказались перед крутым подъемом на строительную площадку.
— Отдохнем немного, Ольга Васильевна, — остановился Андрей. — Устали?
— Что вы, наоборот — отдохнула. Более полугода здесь, и в первый раз увидела и почувствовала здешнюю красоту...
— Виноват во всем я: сумасшедший ритм строительных и научных работ... Огромное нервное напряжение всех... а вы еще взвалили на плечи заботу о моих детях, открыли для них домашнюю школу.
— Это меня не утомляет, Андрей Владимирович. Мне помогают Наташа, Устина Корниловна... Забота о Жене, Соне, Костике приносит нам радость, облегчение... Вам, мужчинам, этого не понять...
Они замолчали, боясь продолжить разговор. Андрей давно замечал, что забота Ольги о его детях и о нем самом разнится от заботы ее подруги Наташи, от заботы Устины Корниловны. Наташа и Устина Корниловна были очень внимательны, но печально-сладки в своих заботах, как это часто случается в отношении к детям-сиротам. Ольга же была по-матерински добра и строга. Она как-то незаметно для себя и для окружающих стала хозяйкой на станции — хозяйкой разумной, проницательной. С ней советовались, что готовить к общему обеду или ужину, сколько закупить или засолить продуктов на зиму, чтб приобрести детям... С удовольствием это делал даже угрюмый Соловьев, до того не советовавшийся в таких делах и с Журавским. Быстро разобралась Ольга и во всех тонкостях метеонаблюдений, заложенных в программу работы станции, представляя ежедекадно подробные аналитические отчеты Журавскому. В ней все явственнее и явственнее росли природные организаторские способности.
— Андрей Владимирович, — тихо позвала задумавшегося Журавского Ольга, — слышите?.. Живой...
— Кто живой, Оля? — подошел к ней ближе Андрей.
— Хлебный ручей... Слышите?
Андрей прислушался. Действительно, под толщей снега слышалось глубинное воркование ласкавших камушки струй...
— Вот так и мне хочется из самой глубины души проворковать вам...
— Что, Оля?
— Я люблю вас... И хочу, чтоб в Петербург ехали вы с этой мыслью.
— Який бис гоняет вас в таку стынь? — притворно-строго встретил их новый сторож — нескладный, длинный хохол Устин Кучуба, высланный в студеный край в 1905 году, да так и оставшийся помогать Артемию Соловьеву. — Скидайте шубки, башлыки, — суетился он. — Будемо чаи гонять та сладко баять, як тут гутарят.
— Устин Леонтьевич, все подрядчики вывезли лес из-за Печоры? — спросил Журавский.
— Усе, Андрей Владимирыч. Тилько Андрюха-Горлышко двадцать бревен не довез — запил, заедай его комар.
— Проследите, чтобы обязательно довез. Напомните сельскому старосте, что, если не довезет, деньги будут удержаны из общего подряда. Прошлогодняя весенняя гонка нам больше не нужна.
— То нужда гнала да чуть в острог не упекла... Ольга Васильевна, — вдруг спохватившись, повернулся Кучуба к девушке, — скильки вам рокив?
— Что? — не поняла Ольга.
— Двадцать два, — ответил за нее Журавский.
— Яка молода, а я вот стар стал... Не посчитайте за труд слетать с цибаркой на Печору за водой.
— Я схожу, — поднялся Журавский.
— Нет, Андрей Владимирович, схожу я, — быстро стала одеваться Ольга Васильевна, приметив, что вода в кадушке есть...
Как только пимы Ольги проскрипели под окном флигеля, Устин Кучуба подсел ближе к Журавскому и передал ему наказ, пришедший по цепочке связи.
— Вчера везли из Архангельска в Усть-Цильму московского юриста Жемчугова. Мне было поручено выйти на связь с ним, и я уходил на земскую станцию... Он сказал, мол, передайте добровольно ссыльному, — вы чули, як наши кличут вас, — что уси документы на Керцелли и Кириллова у него. Шо, як тико снимут конвой, вин прибуде до вас, Андрей Владимирович. К делу вин ще приобщив свово брата — архангельского адвоката.
— Все?
— Все, Андрей Владимирович. Наказал низко кланяться...
— Что еще, Устин Леонтьевич?
— Та посылочку наши просили свезти в
