Эту прекрасную и горестную песнь услышал на том корабле мучеников маленький патриот, шести лет от роду. Благослови его Дева Мария! Лучше всего исполнять балладу неспешно и без аккомпанемента, с вниманием и уважением к великолепию слов: она не подходит для хорового пения и массовых сходок.
Сходись поскорей, весь Голуэй, послушай песню мою,
Я о тиранах англичанах в Ирландии спою,
О тех, кто кости нам дробит, вгоняет нас в тоску.
Сам богатеет, ну а нас размалывает в муку.
Они налогами душат нас и отбирают хлеб,
Они нашу кровь, как воду, пьют — вся к видит, кто не слеп:
Им дела нет до наших мук, черней, чем ад, их души,
Доколе мы будем сидеть, ленивые, как клуши?
Они нас теснят, они нас казнят, О’Нила [111] они отравили,
Они посылают наймитов своих, чтоб родины нас лишили,
Пусть кровь застынет в жилах врага, будь он хоть стар, хоть молод,
У того, кто всё забирает себе, а нас обрекает на голод.
Неужто это Сарсфилда [112] край, родина Вольфа Тона? [113]
Вы сеяли волю, отчизны сыны, куда же упали зерна?
Куда делись те, кто принял обет, что вольность дарует нам?
В дыму и крови они нас спасли от рабства у англичан.
Скорее, коннахтцы, сходитесь сюда, где бы ни были вы —
Уж зреет семя свободы, мы скоро пожнем плоды.
Мы всё одолеем, мы их победим, им нас не вогнать в тоску,
Мы их перебьем, спалим их огнем, размелем врагов в муку.
Кухулин, Медб и все храбрецы, что с Альбионом дрались,
В те славные дни сражались они на смерть, а не на жизнь.
Так грянем же клич за наших святых,
за воинов древней Тары —
И он полетит из конца в конец
«ОТМЩЕНЬЕ ЗА КОННЕМАРУ»
Эпилог
ПРИЗРАКИ ПРОШЛОГО
«История происходит в первом лице, но пишется в третьем. Поэтому история лишена всякой научной пользы».
Из сочинения Дэвида Мерридита в Новом колледже, Оксфорд, осенний триместр 1831 г., на тему «Почему история полезна?»
Здесь изложена история трех или четырех человек. Читатель догадается, что историй на самом деле гораздо больше. Расследование, проведенное членами городского совета, показывает, что в период с мая по сентябрь того злосчастного года в переполненный порт Нью-Йорка прибыли 101 546 эмигрантов. 40 820 из них были ирландцы. Неизвестно, сколько погибло в считанных сотнях ярдов от страны, которую сами часто называли «Землей обетованной». По некоторым данным, до двух третей от общего числа.
Прошло много лет, но кое-что не меняется. Мы по-прежнему говорим друг другу, что нам повезло выжить, хотя везение тут ни при чем: тем, что мы выжили, мы обязаны географии, цвету кожи и международным курсам обмена валют Быть может, люди нового века станут свидетелями нового положения дел, а может, те, кому не повезло, будут голодать, мы же по-прежнему будем считать голод «случайностью», а вовсе не логичной закономерностью.
1847 год. «Нищета философии» Маркса. «Макбет» Верди. «Математический анализ логики» Буля. «Грозовой перевал» Эмили Бронте. «Джен Эйр» Шарлотты Бронте. «Стихотворения» Ральфа Эмерсона. «Принципы коммунизма» Энгельса. В неизвестной стране, безымянном краю на широте голода умерло четверть миллиона человек.
Нас, пассажиров первого класса «Звезды морей», перевезли на Манхэттен субботним вечером 11 декабря, через четыре дня после убийства Дэвида Мерридита. В качестве извинения за неудобства, которые нам пришлось вытерпеть, компания «Серебряная звезда» вернула нам деньги за билеты и пригласила на прием с шампанским в фешенебельный отель. Тогда я единственный раз в жизни (а мне уже девяносто шесть лет) слышал, как ругается методистский священник. Преподобный Дидс наговорил директору такого, что тот долго не забудет. Как многие кроткие люди, он отличался удивительной отвагой, Генри Хадсон Дидс из Лайм-Риджиса, графство Дорсет. Наутро он вернулся на «Звезду» и сошел с нее последним, не считая капитана.
Пассажирам третьего класса пришлось задержаться на борту почти на два месяца, в течение которых их регулярно допрашивали полицейские и чиновники из ведомства по делам иностранцев. Трюмные пассажиры авансом оплатили дорогу, но не получили никакой компенсации. Да и шампанского, насколько я знаю, им никто не предложил.
В январе начали принимать меры, чтобы освободить запруженный кораблями порт, который к тому времени фактически превратился в плавучий рассадник инфлюэнцы, но на Манхэттен эмигрантов по-прежнему не пускали. Сараи и фермы на Лонг-Айленде и Статен-Айленде сдавали под карантинные пункты и изоляторы, но местные жители, обитавшие по соседству, так боялись заразы, что нападали на эти здания или устраивали поджоги. Тогда городские власти взяли в аренду большой участок земли в бухте острова Уорда — надежное место, чтобы разместить эмигрантов, пока они не вылечатся и не получат визу. Вскоре этот продуваемый всеми ветрами клочок базальтовой скалы, в которую молотом бьют волны Атлантики, превратился в постоянный центр размещения эмигрантов. О нищете его обитателей, пожалуй, свидетельствует тот факт, что за пять месяцев они запросили у властей 10 308 предметов «обычной одежды». И то, что эту одежду им предоставили так быстро, бесспорно, свидетельствует об истинных настроениях ньюйоркцев.
К тому времени, когда выжившим пассажирам «Звезды» наконец разрешили сойти на берег, все больницы, ночлежки и приюты на Манхэттене были переполнены. В обществе крепла и без того сильная антипатия к эмигрантам. Городские власти попросту заплатили тысячам новых эмигрантов, чтобы те уехали из города на запад. Несомненно, некоторые из них были среди тех 80 000 ирландцев, которые во время Гражданской войны сражались за Союз. А другие присоединились к тем 20 000 бывших соотечественников, которые с оружием в руках выступали за Конфедерацию — за законное право свободолюбивого белого человека считать чернокожего товаром.
Одни ирландцы заработали состояние и в результате обрели власть. Другие, внушавшие страх и презрение, ютились в трущобах. Мэри Дуэйн наверняка достало бы сил вынести подобное существование, а вот Малви вряд ли сумел бы (как мне кажется). Его и так слишком долго презирали. Он совершил немало преступлений, но поплатился за них больше, чем следовало, и всеобщее презрение стало одной из причин его гибели. Дэвид Мерридит некогда тоже был изгоем, и ненавидели его гораздо сильнее, чем он заслуживал.
Описываемые события приключились в 1847 году — важное время в истории литературы: в книгах той поры люди голодали, жен запирали на чердаках, господа женились на служанках. Страшное время для страны, которую эти трое несчастных звали родиной. Время, когда происходило — или не происходило — такое, из-за чего умерло более миллиона человек, медленной, мучительной, безвестной смертью тех, кто ничего не значил для своих господ.
Случившееся — одна из причин, по которой они умирают по сей день. Только мертвые не умирают в этой измученной стране, на этом убитом горем острове кровосмесительной ненависти, над которым столетиями измывался соседний могущественный остров, равно как и собственная знать. На обоих островах бедняки умирали во множестве, тогда как Иегова возмездия изрыгал гимны. Трепещут флаги, с кафедры разносятся громкие речи. В Ипре. В Дублине. В Галлиполи. В Белфасте. Труба извергает призыв, бедняки умирают. Но мертвецы все равно идут и будут идти, и не как призраки, а как насильно завербованные солдаты. которых послали на войну, развязанную не ими: страдание их превращают в метафору, бытие их преображают, на их костях готовят варево пропаганды. У них даже нет имен. Их называют просто «мертвецы». Их можно наделить каким угодно смыслом.
