Ознакомительная версия.
Отеня бежал пригнувшись, петляя, как заяц, умелым взглядом на полном ходу определяя, где обманчивая топь, а где крепкий пень или твердая кочка. Оторопевшие хазары, озабоченные тем, как помочь своему господину, на какое-то время позабыли о пленнике, и у Отени появился шанс. Оказавшись на твердой земле, Буйук, весь мокрый и грязный, вырвал у ближайшего воина лук и пустил стрелу вдогонку почти спасшемуся Отене. Стрела предводителя хазарского отряда ударила в плечо, маленький охотник дернулся от боли и… оступился. Нога предательски соскочила с твердого пня, покрытого мхом, и мужичонка провалился в трясину. Только сейчас он обернулся и посмотрел на своих преследователей. По пояс в воде, неподвижный, теперь он представлял собой отличную мишень, и хазары, способные на скаку метать стрелы в бычье кольцо, выстрелили почти одновременно. Отеня смотрел в глаза смерти и улыбался. Пронзенный десятком стрел, он молча уходил под воду, и когда темные воды болота, окрашенные алой кровью, сомкнулись над его головой, он уже не дышал.
А неподалеку от места гибели славянского охотника безумный Буйук хлестал и хлестал ременной плетью бедного Тилмая. Он утопил в болоте свою изготовленную лучшими мастерами и украшенную золотом саблю. Возможно, окажись она под рукой в момент безумия, охватившего предводителя отряда, Тилмай был бы уже мертв. Рядом с ними стояли безмолвные хазарские воины. Они молчали, не обращая внимания на громкие крики истязаемого буртаса, и с восхищением смотрели не на своего хана и его жертву, они стояли и наблюдали за большим подвигом маленького человека, которого медленно забирало себе страшное болото.
Сар-Авчи не любил повторять ошибок ни своих собственных, ни допущенных кем-то другим. Не сумев одержать полную победу над пореченским войском и смирившись с поражением сына в бою за очередной населенный пункт радимичей, он не рискнул идти на захват остальных поселений, имея за спиной непокоренных, по-прежнему опасных для него славян, укрывшихся в детинце. Он выжидал. Сотню пленников и захваченную скудную добычу он отправил в Хазарию с охраной в пятьдесят всадников. В каждый из оставшихся поселков он отправил небольшие отряды с точным приказом не вступать в бой без острой необходимости. Потеряв убитыми почти полторы сотни воинов из пятисот, с которыми он пришел на земли северных радимичей, хан готовился к штурму. Буйук, ушедший на болота, не подавал никаких вестей, и Сар-Авчи был обеспокоен судьбой сына, которого в порыве гнева бросил в неизвестность.
К вечеру вернулись отправленные в поселения разведчики и сообщили, что села пусты, а люди, судя по следам, ушли в леса. Вскоре вернулся с отрядом, но без пленников Буйук. Он сумел выбраться из болот, потеряв двух коней и проводника. Сар-Авчи Хан не стал ругать сына, в душе он был рад, что снова видит его живым, и отправил его, не дослушав до конца рассказ о его походе на болота. Миссия была почти провалена, изменить все мог только удачный штурм укрепления, пленники из числа вождей и старейшин и договор с ними об уплате дани. Сар-Авчи решил дать день на отдых войску и получше подготовиться к штурму.
Пока мрачные мысли терзали великого воина и завоевателя, другой человек тоже находился в раздумье. Борята также ощущал на себе тяжелую ответственность. Но если Сар-Авчи Хан думал о власти, славе и богатстве, то пореченский воевода думал о людях. Только шестьдесят девять человек, включая самого Боряту, сумели укрыться за стенами укрепления, хотя в начале битвы в Поречном собралось не меньше трехсот пятидесяти защитников. Он видел гибель сына, камнем сдавившую его сердце, он видел смерть Бойкана, позже, со стен детинца, он, стиснув зубы, наблюдал, как жгут и грабят его родной дом и дома его родичей, слышал крики тех, кого победители беспощадно добивали или пытали железом и огнем. Временная передышка, которую получили осажденные радимичи, была очень кстати.
Из шестидесяти девяти выживших добрая половина была ранена; через несколько часов четверо умерли, хоронить их было негде. Многие не могли стоять на ногах и истекали кровью. Борята приказал унести раненых в укрытие. Только сорок восемь человек были способны сражаться. Воевода разбил их на три группы, назначил старших и приказал по очереди нести смену на стенах. Ночь прошла спокойно, только к утру умерли еще двое раненых.
Борята вышел на стену укрепления. Небольшой отряд хазарских воинов вплавь форсировал Вежницу.
— В болота пошли… Беды бы не было, вон Отеня их ведет. — В говорившем воевода узнал того самого пожилого родича, который перед боем восхищался хазарскими лошадками. — Этот все кочки знает, если продался, потеряем детишек и баб.
— Нечего раньше времени живых хоронить! Знаю я Отеньку, не может он так поступить. — Но в душе Борята был не так уж и уверен в своих словах.
— Ну не может, так не может, посмотрим, — вставил старик качая головой.
— Что делать будем, батя, вдруг и вправду найдут наших? — к воеводе подошел Самоха и посмотрел на отца единственным оставшимся глазом. В сече его зацепило копьем, глаз вытек, но сам Самоха выжил, и сейчас из-под тряпичной повязки все еще сочилась кровь.
— Ну уж точно не лезть сдуру на рожон. Пока ждать будем. — И Борята спустился со стены. Сам воевода в бою почти не пострадал, ему разбили чеканом[16] щит, помяли шлем, но на теле осталось лишь несколько царапин.
День тоже прошел без сюрпризов, некоторые из раненых пошли на поправку, и число защитников детинца увеличилось еще на трех человек. Когда вернулись с болот воины Буйука, грязные и злые, а главное без пленников, весь гарнизон маленькой крепости облегченно вздохнул. Не увидев среди вернувшихся маленького охотника, почти все осажденные, стоявшие у стен, поснимали шапки.
— Славьян! Славьян! — Кричавший коверкал хорошо знакомое каждому радимичу слово. — Хан звать, говорить. — Лохматый хазарин на сером коне размахивал куском белой ткани. — Хузар хан звать славьян хан — говорить! Славян хан идти шатер Сар-Авчи Хан, говорить, голова не рубить.
— Иш ты какой прыткий — голова не рубить, а у самого рожа-то разбойничья. — Рябой мужичок глядел на гонца и недоверчиво качал головой.
— А усищи-то, глянь, как у сома висят. — Молодой русоволосый парень наложил на налучье стрелу. — Дядька Борята, дай я его стрелкой попробую, хватит ему, собаке, язык наш коверкать!
— Не балуй, Ропша, нельзя его трогать, убери лук, пусть лепечет, послушаем. — Воевода положил руку на плечо молодца и тот неохотно опустил свое оружие.
— А жаль, стрелка-то моя — каленая, уж я бы его, ух! — И Ропша погрозил кулаком переговорщику.
— Солнц над голова стоять, хузар хан свой шатер ждать. Славьян хан приходить, мало-мало голова не рубить. — И хазарин умчался к своему лагерю.
Все посмотрели на Боряту, ожидая его решения. Воевода медлил: хазарский военачальник звал на переговоры и приглашал к полудню в себе в шатер воеводу радимичей и гарантировал его безопасность — вот, что понял Борята из слов посланника.
— Не ходи, отец, не верю я им, — Самоха, гневно сверкая единственным глазом, с тревогой посмотрел на отца. — Не смогли они баб наших взять, не смогут и нас отсюда выкурить.
— Продержимся, воевода, не ходи, — согласился с Самохой молодой Ропша. — Запасов в детинце много, а эти, глядишь, и не сунутся, постоят да уйдут, а ежели тебя убьют, то и нам несдобровать.
— Эх, узнать бы, как там наши, живы ли, а то сидим тут, как псы привязанные, а их там, может, уже порезали всех. — Вилюй, чернявый крепкий мужик, был не из пореченских, а пришел вместе со своими сородичами из соседнего села, называемого Белой Горкой, того самого, из которого так бесславно вернулся Буйук.
— Нужно идти, — решился наконец Борята. — Мы-то, может, и выстоим, да вот жены и дети наши долго ли продержатся на болотах? Да и прав Вилюй — как там соседи наши, может, узнаю чего.
— Постой, воевода, не спеши, — с лежавшего бревна поднялся Неклюд, белогорский староста. — Прав вот этот молодец, — он указал на Ропшу. — Тебя убьют, всем худо будет, я пойду к хазарам. — И с усмешкой добавил: — Просят они славянского хана, так я для своих ведь староста — ну чем я не хан, или бороду сбрить да усы покрасить?
Шутка Неклюда рассмешила мужиков.
— Если ты хан, так тебе гарем нужен, у ихнего хана жен-то много, а у нас тут из всех баб три кобылы да две козы, — под дружный хохот потешались мужики.
— Я с Неклюдом пойду. — Вперед вышел еще один белогорский мужик, Богутич. — Я и язык хазарский немного знаю, да и если погибать, так вдвоем веселее.
Войско готовилось к штурму, но что-то тревожило самого Сар-Авчи, а что, он не мог понять. Словно огромные грозовые тучи сгущались над ханом и его воинственной ордой. Он жалел о том, что взял с собой слишком мало воинов в этот поход. При желании он мог собрать для похода войско не в пятьсот воинов, а в два раза больше. Поступи он так, славяне были бы разбиты, и он бы принес Беку желанную победу. Но кочевавший по соседству от владений Сар-Авчи Илькэ-Бек с его ордой представлял собой реальную угрозу. Не сомневаясь в коварстве своего соседа, Сар-Авчи Хан оставил восемьсот всадников под началом своего старшего сына Сун-Джена для обеспечения охраны своих стад и кочевий.
Ознакомительная версия.
