— Madame Pauline, la femme do notre grand cama-rarie.,. [Мадам Полин, жена нашего великого товарища... (фр).] — начал было невзрачный информатор, но оборвал себя, вытянув руки по швам и устремив взор на дверь.
Тяжело, но быстро шагая, в приемную вошел Андре Марти, в такой же синей форме, в какой только что промелькнул Видаль, с такой же точно портупеей и кобурой на поясе, но сидело все гораздо свободнее и образовывало на полной его фигуре множество складок.
Оба болгарина хорошо знали Марти в лицо. И сейчас увидели, что он заметно постарел. Редкие, с сильной проседью волосы были небрежно зачесаны назад. Полное лицо с детским круглым подбородком, под которым имелся значительно более заметный второй, отдавало желтизной и, несмотря на веселое выражение, выглядело усталым. Он одобрительно посмотрел на уже дожидавшихся его людей, произнес непременное «Salud camaradas!» и, жестом пригласив следовать за ним, вошел в свой кабинет. Не успели они переступить порог, а Марти, будто давно находился в такой позе, уже сидел за письменным столом, закинув правую руку за спинку стула, левую же положив на кипу старых номеров «Юманите». Петров и Белов, войдя, остановились, но Марти свисающей со стула рукой показал, чтобы они садились.
Узнав, что один из двух его не поймет, он попросил Белова послужить переводчиком и через него предложил Петрову, аттестованному полковником РККА, переселиться из отеля в казарму, тоже неподалеку от вокзала. В ней имеется annexe[Пристройка, крыло (фр.).] для старших офицеров, получивших высшее военное образование, из которых и будут назначаться командиры интернациональных отрядов. Заглянув же в справку Белова, сказал, что ему надлежит немедленно переехать в Альмансу, меньше чем в ста километрах от Альбасете.
— Старинный испанский город, увековеченный в бессмертном «Дон Кихоте». Там сосредоточиваются все прибывающие сюда бывшие артиллеристы. К началу ноября в их распоряжение должны быть доставлены семидесятишестимиллиметровые орудия с заводов Шкода. Из них необходимо создать четыре трехпушечные батареи. До получения материальной части подбирайте людей, начинайте теоретические занятия. В течение примерно месяца, что у нас с вами в запасе, каждый обязан подготовить человек пятьдесят дисциплинированных и метких канониров для Республики. Вам помогут находящиеся уже в Альмансе французские и...— Марти кашлянул в кулак,— другие выдающиеся специалисты.
Возможно, что, когда Белов, вздохнув, пожимал перед гостиницей широкую руку Петрова, сердце его и дрогнуло, нечто подобное должен был испытывать и Петров, но внешне оба остались спокойны.
В Альбасете была всего лишь одна настоящая казарма, прежде принадлежавшая гражданской охране, а все остальные начали называться казармами только после того, как приезжающие добровольцы, до отказа заполнив ее, начали занимать все другие, более или менее подходящие, помещения. Одно из них еще недавно было мужским монастырем, но многоязычный гам, толкотня на лестницах и клубящийся повсюду табачный дым делали его во всем подобным только что оставленному отелю.
Предъявив выданную ему записку и поднявшись на второй этаж в бывшую келью, чистенькую, с покрашенным масляной краской полом, неизвестным цветком в глиняном горшке на подоконнике, спартанской железной койкой, умывальником в углу, состоявшим из огромного фарфорового таза и такого же кувшина в нем, Петров едва успел убрать свой фибровый чемодан в шкаф, как в дверь постучали. Молодой парень в зеленой суконной форме и берете, отдав честь кулаком и грохнув сапогами, на сербском языке передал «другу пуковнику» просьбу зайти в номер на этом же этаже к «дженералу». Там навстречу Петрову поднялся значительный человек с волевым лицом и зачесанными назад курчавыми, седеющими на висках волосами. На нем был толстый свитер, закрывающий шею до подбородка.
— Будем знакомы. Клебер,— представился он на чистейшем, во всяком случае более чистом, чем у Петрова, русском языке.
— Меня зовут не так громко: Петров.
— Так вы помните, что это имя носил один знаменитый генерал?
— На которого Наполеон оставил свою армию в Египте? Как не помнить.
— Клебер был австрийцем, и я тоже по происхождению австриец.
Он указал Петрову на стул.
— Мне звонил Марта насчет вас. Пока в Альбасете не слишком много людей, подкованных в военном отношении, и, следовательно, вы, безусловно, один из кандидатов на высокую командную должность. Правда, незнание французского будет очень ограничивать, поскольку он объявлен официальным языком интернациональных формирований. А как у вас с польским?
— Понимаю, но не говорю.
— Это уже лучше. Поляков здесь много. Много и балканцев. Вообще-то на сегодня зарегистрировано уже около двадцати национальностей. Трудности отсюда проистекают неимоверные. Я кроме родного немецкого и ставшего родным русского знаю еще испанский и французский, честно говоря, испанский неважно. Но и этого недостаточно. Как, например, объясняться с греком, который знает еще только турецкий? Ведь известно, что построение небоскреба в Вавилоне провалилось из-за смешения языков. У нас здесь не меньшее смешение. Выход один: создавать роты, а еще лучше батальоны по языковому признаку. Таких уже четыре: французский, польский, итальянский и немецкий. Во французском чуть не четверть бельгийцев, но фламандцы, так или иначе, говорят на французском. В немецкий входят еще австрийцы, венгры, несколько эльзасцев. Уже решено, что отправлять на фронт будем не отдельные батальоны, а целые бригады испанского образца. Это самостоятельная боевая единица, вроде нашего пехотного полка, но усиленная собственной батареей, кавалерийским эскадроном, отдельной пулеметной ротой, санитарной службой... Торопиться не думаем и организуем все фундаментально. Времени нам отпущено достаточно: первая бригада должна вступить в строй к декабрю, а сейчас только ноябрь начинается. Месяца вполне хватит. Пока же я предложил послать тебя к полякам. Их уже человек пятьсот. Спать будешь здесь, а весь день — с ними. Они за городом, но машину тебе дадим. У них, представь, в наши дни еще господствует выборное начало, так хорошенько рассмотри, кого они там себе навыбирали. Дня через три мы с тобой опять встретимся и побеседуем подробнее.
В дверь постучали.
— Entrez! — крикнул Клебер.
И вошел... Нет, не вошел даже, а будто из-под земли явился, тот самый щеголь с усиками, который и после Перпиньяна остался в пустом вагоне и кого Петров видел сегодня выходящим из штабной столовой. Он и сейчас был так же франтовато одет, так же тщательно выбрит, и от него вызывающе пахло одеколоном, и еще эта немыслимая буржуазная тросточка, висящая на сгибе локтя.
— Не встречались? — спросил Клебер и вошедшего и Петрова.— Знакомьтесь: коронель[Здесь и далее слово «полковник» встречается как в испанском («коронель»), так и во французском («колопель») варианте.] Петров, а это испанский генерал Лукач.
Во множестве написанного и произнесенного о герое этой повести почти обязательно употребляется слово «легендарный». Как бы побуждаемые этим словом, иные пишущие или говорящие вместо того, чтобы через архивы устанавливать реальные факты, проверять их путем сравнения и хронологической сверки, продолжают повторять ни с чем не сообразные выдумки, к каким, правда, предрасполагает разорванная пополам доиспанская жизнь Матэ Залки. Среди самых распространенных небылиц непременно присутствует утверждение, что он «бывший гусарский лейтенант», что он «лихо отбил» у белочехов золотой запас России и доставил поезд с ним с Дальнего Востока в Москву. Легенда о поезде с государственной казной дополняется сочинениями о пребывании Матэ Залки в кавалерии Кемаля. Факты таковы: большая часть российского золотого запаса, оставленная чехословацким корпусом Гайды и адмиралом Колчаком, была перевезена из Сибири в Казань без какого бы то ни было участия Матэ Залки. В революционную же Москву разрозненный из предосторожности состав доставлялся отдельными вагонами, и золотые слитки в одном из них действительно охраняли венгры, возглавлявшиеся Матэ Залкой. Слух же о его участии в освобождении Турции возник, вероятно, в связи с тем, что Матэ Залка ездил в эту страну дипкурьером. Зачем украшать его и без того перенасыщенную событиями и подвигами биографию?
Особенно много противоречий в мемуарах его школьных друзей, ведь о нем начали вспоминать, когда он стал знаменит в Венгрии. Печально, что теперь уже невозможно восполнить многие пробелы в его удивительной жизни.
...Он опять бежал босиком. Мальчишеские ступни вязли в песке, но, когда попадались сухие кусты, он легко через них перепрыгивал. Вдруг подошвы перестали ощущать нагретую солнцем почву. Теперь под ними была сырая прохлада недавно вымытого матерью дощатого пола, и хотя обоняние в снах никогда не участвует, но нос его, только что вдыхавший холодящий ноздри аромат мяты, на пучок которой он наступил на бегу, и более нежный душок чебреца, и самый главный — упоительный запах встречного степного ветра, сейчас чувствовал, как остро пахнет мадьярской водкой — палинкой, и гнильцой от сохнущей на дворе винной бочки, и — на случай, кто закажет,— шипящей в кухне на сковороде бараниной с красным перцем, а еще — едким, щиплющим глаза мужицким табаком.
