- Видят Боги, я смущен и польщен, и меня переполняет гордость от мысли, что Цезарь помнит обо мне.
- Он не только помнит о тебе, но и по праву причисляет тебя к одним из самых осведомленных людей, которые способны оценивать положение дел в восточных провинциях. Об этом у нас и пойдет речь после того, как ты подкрепишься закусками и лидийским вином, которое, на мой вкус, не уступает фалернскому.
На столе уже стояли холодные блюда, вазы с фруктами, графин с вином и серебряные чаши, все очень умеренно, если не сказать аскетично. Николай щелкнул пальцами и приказал появившемуся рабу принести воду для ополаскивания рук.
- Известно ли тебе, любезный Анций, что у нашего царственного друга, несравненного Ирода, прибавление в семействе?
- Да, мне это известно. Ирод благорасположен к царю Каппадокии и между ними вошло в привычку регулярно обмениваться письмами.
- А что ты думаешь по поводу рождения Архелая, Антипы и Олимпиады от Малтаки из Аскалона и Ирода и Филиппа от Клеопатры из Иерусалима?
- Если помнить о том, что Антипатру от Дориды уже семнадцать лет, а сыновья от Мариамны - Аристовул и Александр превратились в подростков, то, думаю, когда-нибудь перед царем Иудеи встанет со всей болезненной остротой вопрос о наследнике. Думаю, что Рим при этом не останется безучастным зрителем…
- Можешь в этом не сомневаться, - удовлетворенно заметил Николай, - Рим и сегодня не безразличен к судьбе Иерусалима. Именно поэтому Август поручил мне встретиться с тобой и поразмышлять о будущем Иудеи, считая тебя, любезный Анций, непревзойденным знатоком Востока.
- Только после тебя, достойный Николай, что, впрочем, не нуждается в доказательствах, так как является для всех непреложной истиной.
- Хорошо, не будем состязаться в придворной лести, - улыбнулся Николай, - а перейдем к делу. Трон Ирода стоит на трех ножках, в Рим прибывают все новые и новые депутации из Иерусалима с жалобами на нашего друга, к обвинениям в гибели Мариамны и ее неудачливого брата Аристовула, прибавляются обвинения в преследовании знатного семейства "Бне-Баба", равнодушии к местным традициям и попрании древних обычаев, ходят слухи, что он скрывает доходы от торговли бальзамом. Ирода обвиняют в подражании Риму, его осуждают за то, что он строит римские бани, театры и цирки. Ему готовы приписать все земные грехи. Теперь вот новое обвинение - говорят, что он осквернил гробницу царя Давида и похитил священные сокровища. Август не доволен, несмотря на то, что отлично понимает причину распространения всех этих слухов, также как понимаем ее мы с тобой и знаем, что иудеи не успокоятся до тех пор, пока трон в Иерусалиме не будет возвращен наследникам Маккавеев. С одной стороны Августа тревожит нарастающее здесь напряжение, а с другой - он уверен в преданности Ирода. Надеясь примирить иудеев с Иродом, Август поторопил его начать восстановление храма. Ты придешь в восхищение, когда увидишь это грандиозное сооружение, воздвигнутое руками десяти тысяч лучших мастеров. Сто шестьдесят две колонны из белого мрамора, галереи, арки, башни и все это на такой площади, что Агриппа пришел бы в смущенье при виде этого зрелища, поскольку воздвигнутый им Пантеон, хоть и являет собой архитектурную достопримечательность, но все же сильно уступает иерусалимскому чуду. Строительство еще не закончено, но это не помешает тебе убедиться в справедливости моих слов. Август надеялся, что имя Ирода станут произносить не с такой враждебностью после того, как он подарит иудеям святыню из святынь, но, судя по всему, он ошибся. Трудно быть сирийцем в Риме, - усмехнулся Николай, намекая на бывшую в ходу среди квиритов* фразу - "продажные сирийцы", - Но еще трудней быть идумейцем в Иерусалиме. Аристовул и Александр подросли, пройдет еще немного времени и кто-то из них двоих сможет заменить отца, а ведь от матери они унаследовали кровь Маккавеев. Разве это было бы не лучшим средством положить конец смутам в Иудее?
- Ирод предан Риму, а кто поручится за то, что Аристовул и Александр будут также преданы Риму, как и их отец? И простят ли они ему когда-нибудь гибель матери? Не станут ли мстить отцу, а заодно и Риму? Или Август готов принести Ирода в жертву?
- Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо.
- Август всегда предостерегал меня от поспешности, чему я теперь неуклонно следую. Мне нужно время для того, чтобы я сумел ответить на все те вопросы, которых мы коснулись сейчас.
- Будь уверен: торопить тебя не станут, но ожидать твоих выводов - будут.
Твердые, как камни, слова звучали в устах Николая рассеянно, словно речь шла о каких-то отвлеченных предметах; тем удивительней было то впечатление, какое они производили на Анция - он почувствовал, как на его ладонь невесомо, пташкой, уселась душа Ирода. Сожми кулак и конец… Непроизвольно он взглянул на ладонь Николая, как будто ожидая разглядеть там еще одну душу - свою собственную…
* хламида - короткий плащ (позже привился у кельтов и германцев).
* 1 фут = 29, 6 см; пять футов составляли один шаг, равнявшийся 1, 48 м;
* сикомора - дерево из рода фикус семейства тутовых
* Квириты - торжественное наименование римлян, почитавших Квирина, которого считали обожествленным Ромулом.
Глава 7.
Суровость кары за преступление есть научение добродетельной и осторожной жизни.
Ирод выглядел заметно постаревшим и безразличным к своей внешности. Похоже он теперь редко пользовался услугами домашнего цирюльника - некогда ухоженные, завитые волосы неопрятно свисали, борода жестко топорщилась, глаза недоверчиво выглядывали из-под зарослей бровей.
- Несчастье или счастье не представляют собою нечто устойчивое; напротив, счастье колеблется туда и назад. Когда Антигон отрезал голову моему брату Иосифу* , я был самым несчастным из живых, а когда Мариамна стала моей женой, я превратился в счастливейшего из смертных. И через нее же я опять познал ненасытное горе.
- Но разве теперь, когда ты подарил иудейскому народу такой великолепный храм, перестроил замок Иоанна Гиркана* , взялся заново отстроить Себасту и Стратонову Башню…
- Я назову ее Кесарией в честь Цезаря, великого и мудрого Августа.
- Когда наконец твой дом наполнился детским смехом… Разве теперь ты тоже несчастлив?
- Я до сих пор люблю Мариамну, - тихо произнес Ирод, - Моя скорбь безгранична и молчалива как пустыня, в которой не слышны детские голоса.
- Малтака боготворит тебя… А Клеопатра* напоминает египетскую царицу не только своим именем, она воплощение грации…
- Говорят, что Селена* совсем не похожа на мать и Юба Нумидийский взял ее в жены из предусмотрительности. Как никак, она приходится сводной сестрой Антонии Младшей* , а это пусть и дальнее, но родство с самим Августом.
- Родство, которое напоминает Августу о Марке Антонии - сомнительное родство.
- Лучше иметь сомнительное родство, чем не иметь его вовсе. Юлия, бедная девочка, овдовела* , не успев одарить внуками своего любимого отца, разочаровав его и доставив без сомнения радость Ливии. Вот если бы Боги совершили чудо и мой Антипатр* стал мужем Юлии, то пусть бы весь мир назвал этот брак сомнительным - в этом мире не нашлось бы счастливца, которому я бы позавидовал.
- Юлии всего семнадцать и радость Ливии преждевременна, а разочарование Августа мимолетно, он уже не надеется заиметь собственных детей* , но рассчитывать на внуков у него имеются все основания.
- Молодой Тиберий, как я слышал, стал квестором. Его ждет славная карьера… Не по этой ли причине достойный Марк Агриппа был вынужден удалиться в такую глушь, какой бесспорно являются Митилены на Лесбосе? Или у него не оставалось выбора?
- Честнейшего и благороднейшего Агриппу беспокоит сама мысль, что кто-то может подумать будто он желает затмить своей славой честолюбивого Тиберия. Он предпочел скромное уединение.
Третий месяц Анций Валерий жил в Иерусалиме, ни на минуту не забывая о последнем разговоре с Николаем Дамасским и пытаясь самым добросовестным образом исполнить возложенное на него поручение. Плавать по морю необходимо, жить не так уж необходимо. Что есть в мире человек, уничтожаемый страстями и мелкими заботами в сравнении с величием целей Рима? И если придется сжать ладонь, в которую судьбе было угодно вложить душу Ирода, он сделает это не задумываясь. Но спешить не будет, и принимать домыслы на веру тоже не станет - слишком много недругов у царя иудейского. Анций целыми днями пропадал в городе, у него завелись знакомства и среди торговцев, и среди ремесленников, и среди ростовщиков, и среди разнообразной неприкаянной публики с неясными устремлениями. Довольно скоро он получил подтверждение всем слухам, что услышал от Николая: на всех углах Нижнего и Верхнего города, на площадях и рынках, в лавках и у стен храма народ, оглядываясь по сторонам, злословил и осыпал бранью Ирода. Говорили о непомерных ценах на бальзам, который укрывается в Иерихоне; кляли римские бани и цирки, часто произносили имена Мариамны и ее брата Аристовула, воздевали руки к небу и призывали кару на голову Ирода за преследование благородного семейства "Бне-Баба" и осквернение гробницы царя Давида. Нелегко было в этом враждебном скоплении людей находить сторонников и тем не менее таковые находились. Одним не по нраву был норов аристократов, другим не нравились расчетливые саддукеи, готовые на все ради выгоды; кому-то не по душе были слишком требовательные к соблюдению Торы фарисеи, а находились и такие, кто дерзко отзывался и о семействе "Бне-Баба", и о саддукеях, и о фарисеях и для кого синедрион не был указом. Эти люди особенно привлекали внимание Анция Валерия, в них чувствовалась непреклонная воля, но было непонятно ее предназначение. Молодой Цаддок, с которым он познакомился на комедии Публия Теренция Афра* , презрительно улыбаясь, сказал:"Ты, римлянин, все равно не поймешь меня и моих устремлений, но я надеюсь, что когда-нибудь ты еще услышишь обо мне и моих соратниках". На недружелюбный выпад Анций ответил лукавой фразой из спектакля:"Я Дав, не Эдип* ", рассчитывая подзадорить юношу и заставить его высказаться ясней. Однако, молодой человек уловке не поддался и беседу прекратил. "В другой раз продолжим, может быть", - бросил он на прощанье.
