Ознакомительная версия.
– В голод первыми умирают самые худые, – поддакивала ей Хоахчин. – Поэтому сейчас надо насыщаться получше.
Обеспокоенный их предупреждением, Тэмугэ несколько дней старательно толок мясо, старался и в еде, туго набивая живот, а однажды, когда мать в очередной раз ощупывала у него жирок, он спросил:
– А что мы будем делать, если зимой вдруг у нас кончится вся еда?
Оэлун, безулыбчиво глядя на него, молчала.
– Скажи, что будем делать? – не отступал Тэмугэ, теребя ее за руку.
– До этого мы должны добыть новую еду.
– А если ничего не найдем?
– Тогда вы съедите меня…
– Тебя? – удивленно спросил Тэмугэ. – А разве тебя можно съесть?
– Надо будет съесть, чтобы не умереть…
– А если кончится и твое мясо?
– Тогда съедите ее, – Оэлун указала на Сочигэл, сидевшую тут же у очага.
Сочигэл густо покраснела, нахмурившись, встала и вышла из юрты.
– Если и ее съедим?
– Тогда съедите ее, – она указала на Тэмулун.
Та, еще не понимая до конца слов матери, но почуяв что-то опасное для себя, настороженно смотрела на мать, готовая зареветь.
– А если и ее?
– Тогда братья съедят тебя.
– А почему меня, а не его? – Тэмугэ указал на Хачиуна.
– Потому, что от него больше толку, чем от тебя. Он больше умеет и знает, чем ты.
Тэмугэ, часто засопев, опустил голову, из глаз его по обеим щекам полились обильные слезы.
– Не плачь! – строго сказала Оэлун. – Мужчина должен знать закон. А чтобы не случилось этого, ты должен хорошо работать.
Вечерами в молочной юрте Хоахчин выделывала косульи и изюбриные шкуры, накопившиеся за лето. Хасар и Бэлгутэй, чертыхаясь от досады, поочередно давили тяжелую лиственничную ручку кожемялки.
– Мы же добывали этих зверей, нам же и досталось разминать шкуры, – громко возмущался Хасар, стараясь, чтобы услышала мать, варившая ужин на внешнем очаге. – А братья как будто здесь ни при чем.
– Есть-то все ели, – согласно пыхтел Бэлгутэй, налегая всем телом. – А работать одним нам приходится.
* * *
Тэмуджин после недавнего разговора с Бэктэром почувствовал с его стороны резкое отчуждение. Точно так же, как год назад после их драки при отцовском табуне, тот замкнулся в себе, перестал с ним разговаривать и между братьями снова начала настаиваться молчаливая, неопределенная вражда.
Вражда эта между ними окончательно закрепилась после того, как через три дня после их возвращения от хамниганов прямо на глазах у них разодрались их жеребцы. На этот раз они вдвоем возвращались с урочищ у Бурхан-Халдуна, где они осматривали травы и место будущей зимовки.
Пустив коней попастись, они отдыхали в маленькой излучине Онона под зарослями тальника. Подкрепившись взятой из дома едой, полеживали на седельных потниках. Выехав из стойбища ранним утром, они почти всю дорогу провели в молчании, обменявшись лишь короткими словами, когда брызгали архи хозяину Бурхан-Халдуна и осматривали пастбище. И теперь Тэмуджин раздумывал о том, как, пока они были одни, начать разговор и наладить пошатнувшиеся отношения между ними.
– Бэктэр, – мирным голосом начал он. – Давай поговорим с тобой.
– О чем нам еще говорить? – с непримиримой усмешкой покосился тот. – О том, какой ты умный и хороший, а я глупый и плохой?.. Или о том, что ты у нас нойон, а я во всем должен слушать тебя и помалкивать?..
– Подожди, – остановил его Тэмуджин и сел, глядя на него, готовя слова помягче, и в это время сзади раздалось тонкое, злое лошадиное ржание.
Черный жеребец Тэмуджина, яростно оскалив зубы и поворачиваясь задом, лягал каурого Бэктэра. Тот, огрызаясь, убегал от него.
Тэмуджин и Бэктэр, вынимая кнуты из-за голенищ, бросились разнимать. Тэмуджин наперерез подбежал к своему жеребцу и поймал за поводья, но тут же их перехватил Бэктэр и начал хлестать коня по бокам и крупу, разражаясь страшными ругательствами. Жеребец косил выпученными глазами, от злобы и страха рвался на дыбы, но Бэктэр висел на нем как привязанный.
– Стой, Бэктэр, хватит, – Тэмуджин, подождав немного, схватил его за руку, когда тот замахнулся в очередной раз. – Вырвется, не поймаем…
– Пусть он исчезнет, пока я его не убил! – выпучивая глаза и дрожа от злобы губами, прокричал тот ему в лицо. – Такой же, как и ты!.. Ненавижу!..
Тэмуджин отпустил его руку. Бэктэр, крупнее и тяжелее его, стоял перед ним, в злобе своей готовый броситься в драку, и у Тэмуджина вдруг пронеслось в голове: «Такого надо убивать сразу… ножом в сердце!..» Дрогнула рука, коснувшись ножен, и он, поймав себя на том, что впервые почувствовал в себе готовность убить брата, смутился, настороженным взглядом следя за ним, раздумывал, как быть. Тот, видно, догадался о его мыслях, поспешно отступил на два шага, опасливо глядя на него.
– Иди, лови своего коня, – сказал Тэмуджин и пошел за своим жеребцом, поджидавшим его в отдалении.
Домой они ехали порознь.
С того дня они без крайней нужды не разговаривали друг с другом, хотя внешне их вражда оставалась почти незаметной. Тэмуджин по праву старшинства отдавал приказания, распределяя работы между братьями, а тот, тая в бесстрастных глазах злую усмешку, молча исполнял.
В середине месяца суни[5] Унэгэн с двумя молодыми нукерами объезжал курени и айлы по правому берегу Хурха. В последнее время Таргудай стал особенно подозрителен к людям и с каждым разом требовал от него все больше сведений и подробностей о том, что делается в куренях, наказывая не упускать ничего важного. Унэгэну иногда нечего было и докладывать – нечасто в унылых буднях соплеменников, заполненных ежедневной нудной работой вперемешку с мелкими сварами между родами и айлами, находилось что-то годное для ушей нойона. Да и люди в последнее время стали скрытны. Опасаясь Таргудая, нетерпимого ко всему, что не по его нутру, при появлении его нукеров они замолкали, хмурили лица и норовили отойти в сторону. Приходилось выдумывать разные уловки, чтобы выудить что-нибудь путное из мутного людского омута.
Унэгэн тяготился своей службой у Таргудая и уже давно подумывал о том, как бы потихоньку отойти в сторону, отговорившись нездоровьем или старостью. Но для этого сначала надо было задобрить хозяина, чтобы уйти по-хорошему, да и на будущее заручиться его расположением.
И на этот раз у него не было заготовлено для нойона сколько-нибудь стоящей вести. Чтобы хоть что-то ему сообщить, он отобрал из всего услышанного по куреням два не очень-то важных, но и не совсем уж пустых дела: оронарские нойоны съездили к кереитам с торговлей и пригнали оттуда с сотню лошадей с найманскими тамгами, скорее всего, ворованных, да бэлгуноды опять захватили часть пастбищ у хатагинов, оставленных ими на осень, и те будто даже собирались с оружием идти на обидчиков, да потом утихомирились. Унэгэн чувствовал, что этого будет мало для прожорливого на людские тайны Таргудая и не хватит ему надолго, и с беспокойным чувством возвращался в главную ставку.
Оставалось еще заехать в стойбище бывших подданных Есугея, пасших по речке Баяну табуны дойных кобылиц. В помощь к ним Таргудаем были приставлены пастухи из породных его рабов, которые должны были присматривать за матерыми киятскими нукерами и в случае какой-либо смуты от них немедленно доносить в главную ставку. На них и теплилась у Унэгэна искорка надежды: хоть ничем и не выказывали враждебности новые подданные, он знал, что те всегда готовы к какому-нибудь подвоху.
Солнце подбиралось к закату, когда они подъехали к десятку серых, много раз латаных юрт. Выбрав жилище более приличное на вид, они зашли выпить кумыса, поговорили с хозяином, суровым, неулыбчивым мужчиной о погоде и травах на пастбище, и, не задерживаясь, выехали из стойбища.
Отъехав вверх по речке два перестрела, в начинающихся сумерках они остановились у прибрежных тальников. Коней привязали в чаще, а сами присели у кромки кустарника, вглядываясь в темнеющую степь. Не разжигая огня, поели из переметных сум.
Уже совсем стемнело, когда со стороны стойбища послышался тихий, вкрадчивый топот копыт. В сотне шагов к ним по берегу ехал одинокий всадник. Он то и дело останавливался, будто высматривал в кустах затерявшихся овец. Вглядевшись в него, Унэгэн подал одинокий голос кряквы. Тот направил коня к ним, за несколько шагов спешился и почтительно поклонился.
– Ну, что у тебя? – спросил его Унэгэн. – Есть что-нибудь?
– У меня есть для вас новости, Унэгэн-нойон, – подобострастной скороговоркой придушенно-тихо заговорил тот. – Хорошие новости…
– Говори.
– Четыре дня назад приезжали гонцы от киятского Хутугты-нойона и гостили у есугеевых нукеров целый вечер. Прислуживала им молодая рабыня из наших, она и выведала из разговоров, что киятские нойоны ищут своих племянников, детей Есугея. Даже коня с седлом обещают тому, кто укажет место, где они скрываются…
Наутро Унэгэн был в юрте у Таргудая. Рассказав ему об оронарах, пригнавших найманских лошадей и о бэлгунодах, захвативших чужие пастбища, он выжидательно посматривал на него. Тот недовольно хмыкнул, зло опустив веки и сжимая губы, видно, готовясь попрекнуть его, обвинить в безделии. Тогда Унэгэн выложил последнее – о поисках киятских нойонов.
Ознакомительная версия.
