Обычно казанцы здесь и собирались для больших походов, в мирное же время сюда на ярмарку съезжались весной и осенью купцы астраханские, персидские, среднеазиатские, ногайские, и шел великий торг не только всяческими товарами и животными, продавали здесь в рабство и захваченных в плен русских пахарей, ремесленников, ратников и даже священнослужителей православных храмов.
С Арского поля шла дорога на Арский острог. Арск всегда был верен хану казанскому, и Мухаммед-Гирей опасался, как бы не стал он крепким орешком, который придется разбивать, и лишь надеялся на то, что посланные прежде слуги во главе с ципцаном[80] сумели склонить Арск к Крыму, да еще — на внезапность. Вот отчего он высылал вперед веером дозоры, которые не столько разведывали, не ополчился ли вдруг Шах-Али и не вышел ему навстречу, сколько ни в коем случае не должны были пропустить гонцов ни в Арск, ни в Казань.
Нелишней оказалась эта мера. Оставалось еще несколько острожков до Арска — а это значит не меньше трех-четырех дней, — как один из дозоров привез заарканенного гонца. От князька черемисского, только что присягавшего на верность Сагиб-Гирею и признавшего царем казанским и своим повелителем. Лицемер писал князю и воеводе Арскому, чтобы тот немедля известил Шаха-Али о вторжении на его землю алчных Гиреев, а сам не открывал бы ворот, выигрывая время, которое необходимо ему для подготовки к обороне Казани.
Мухаммед-Гирей и Сагиб-Гирей только что милостиво одарили князей и вельмож, присягнувших им на верность, но, узнавши о коварстве одного из них, а может быть, и нескольких сговорившихся, разгневались.
— Клятвоотступники достойны смерти! — сурово изрек Мухаммед-Гирей и повелел: — Темника[81] ко мне!
Но ширни, имевший право, как первый советник, возражать хану, остудил его гнев:
— Не настало время, мой повелитель, карать. Вы волей Аллаха успеете это сделать, когда ваш брат сядет на ханство в Казани. Вам ли, о великий и мудрый, не знать, что послушные овцы, если их обидят, могут стать шакалами, а то и волками. Советую умолчать о перехваченном гонце.
— Пусть будет так, как сказал ты, — и, подумавши немного, Мухаммед-Гирей огласил свою окончательную волю: — Обходим стороной все остроги. Путь наш — на Арск. Спешный.
— Да благословит Аллах ваши намерения! Если Арск отворит ворота, вся черемиса падет ниц у копыт вашего коня, о великий хан.
— Мы такого же мнения.
Мухаммед-Гирей оттого поспешил к Арску, что понимал: если даже Казань откроет ворота — это еще не полная победа. Победу можно будет торжествовать только тогда, когда присягнет на верность Орде Арск. Иначе над головой всегда будет занесен нож.
Дело не только в том, что он стал для черемисы как бы своей столицей, хотя луговики, казалось бы, давно ходят под Казанью, но и в том, что место, где Арск стоит, выбрано весьма удачно: от Казани всего один дневной переход, но в то же время такая глухомань, что приблизиться к городу можно лишь по одной-единственной дороге, вокруг которой болота, крутые и глубокие овраги с густо переплетенным орешником — их не под силу преодолеть ни всаднику, ни пешему. Во многих местах дорога на Арск удобна для крупных засад, через которые не прорваться без больших потерь. Сам Арск добротно укреплен. Воинов в нем много, оружейных дел мастеров в избытке, запасы заготовлены на месяцы, вода есть. Никто еще не смог взять этот город штурмом. Ни разу.
Знал обо всем этом Мухаммед-Гирей, но надеялся на неожиданность его появления и еще на сговорчивость горожан, князей и воевод. Другого мнения, однако, были его советники. Особенно первый — ширни.
— Повелитель, да продлит Аллах ваш век до бесконечности, не поворачивай на дорогу к Арску оба тумена. Возьми только свой, а брат ваш, да благоволит ему Всевышний, пусть со своим туменом идет в Казань.
— Мы сотрем с лица земли город, если он не откроет ворота!
— Арск выдержит нападение, если не сделать проломы в стенах. А стенобитные орудия остались за Волгой. Ждать, пока они прибудут, можно и с одним туменом, осадив город.
— Мы налетим как ветер. Охрана не успеет и ворота запереть.
— Но они могут постоянно наблюдать за дорогой, а не только в дни опасности. Мое слово, повелитель, действовать надо хитрей лисы. Ципцан подготовил, как он оповещал, Казань к добровольной сдаче. Шах-Али, если не захочет мученической смерти, пошлет арским князьям свое слово. Если же Казань затворится, придется звать всю Орду. Вот тогда Аллах благословит нас придать все огню и мечу.
— Но тогда не удастся поход на Москву?! А мы не успокоимся, пока не заставим лизать пыль с наших ичигов[82] раба нашего, князя Василия!
— Удастся. На следующий год. Разве устоит Москва против силы двух княжеств.
— Одного! — недовольно перебил Мухаммед-Гирей. — Орда станет единой! Могущественной! Она покорит не только русичей, гяуров,[83] но и ляхов,[84] Литву, пойдет дальше — на закат солнца, до самого моря. Куда держал путь Чингисхан.[85] Порта тоже склонит голову перед могуществом Орды. Перед нами склонит голову, властелином Орды!
— Да будет так! — молитвенно провел ладонями по щекам шарни. — Так предначертал Аллах. Но волю Аллаха воплощать вам, светлейший, самим. Рассчитывая каждый свой шаг.
— Хорошо. Мы примем твой совет. — И обратился к брату, ехавшему с ним стремя в стремя: — Веди свой тумен к Казани. Сдери шкуру с лизоблюда раба нашего Василия!
— Если он станет сопротивляться?
— И даже если не будет. Пусть его смерть наведет ужас на всех казанцев. Она надолго должна остаться в памяти правоверных!
У Сагиб-Гирея было на этот счет свое мнение, но он не стал перечить брату в присутствии подданных. Зачем? Он сделает так, как хочет сделать, а потом объяснит разумность своего поступка. Проводив брата с его туменом на Арскую дорогу, собрал советников и военачальников. Не стал, однако, выслушивать их мнения, а распорядился:
— Сейчас же отправьте гонца к ципцану Мухаммед-Гирея. Пусть даст ему знать, что завтра на исходе дня мы будем у Арских ворот, и мы посмотрим, верно ли сообщал нам раб наш о положении в Казани. Впрочем, гонцу свое слово скажем мы сами. Немедленно позовите его к нам. Спустя некоторое время пошлем следующего гонца. Для верности.
Затем Сагиб-Гирей, махнув рукой, чтобы вся свита удалилась, принялся наставлять гонца:
— Запомни: ты — гонец царя крымского. Не унижайся ни перед кем. Если Аллах предопределил тебе смерть, прими ее достойно. О нашем тумене — ни слова. Ты — гонец Мухаммед-Гирея к его послу. Стой на этом, и благослови тебя Аллах. Послу хана твоего передай так: если Арские ворота будут открыты, когда мы приблизимся, он станет моим первым советником. Если Шах-Али откажется от ханства в нашу пользу, он останется жив, если нет — мы сдерем с него шкуру. На площади перед дворцом. Всенародно сдерем. Все. Скачи без остановок. Возьми двух заводных коней.
Вскоре после того как Сагиб-Гирей отправил к ципцану своего брата еще одного гонца он и сам со своим туменом тронулся в путь, однако, когда до Казани оставалось всего ничего, остановился на ночевку. К исходу дня они достанут город без лишней спешки. Подводить ближе свой тумен Сагиб-Гирей опасался: вдруг окажутся на дороге сторожевые посты, которые уведомят Шаха-Али о приближении войска. Такой поворот событий не входил в его расчеты. Первое слово Шаху-Али должен сказать ципцан. Окружение хана, верное ципцану, поддержит его и убедит отступника мирно отдать ханство. Неожиданность и настойчивость, был уверен Сагиб-Гирей, возьмут верх.
«Молод еще Шах-Али, чтобы принять мудрое решение. Он поступит так, как того желаем мы, завтрашний властелин казанского ханства».
Все так и произошло, как планировал Сагиб-Гирей. Его гонец без задержки прибыл к ципцану Мухаммед-Гирея, и тот, вскоре после утреннего намаза, поехал во дворец, не испросив на сей раз дозволения на прием. С собой взял почти всех ратников, охранявших его посольский дворец. Их задача — взять под охрану ворота ханского дворца, дверь в ханские покои, сопровождать самого ципцана и в любой момент быть готовыми выхватить из ножен сабли.
Шах-Али только что совершил омовение, собираясь приступить к трапезе, как дверь распахнулась, и на пороге появился посол крымского хана с десятком вооруженных воинов.
— Как вы посмели?! — возмутился Шах-Али и крикнул: — Стража!
Вбежали ханские телохранители. Выхватили сабли. Ципцан жестом остановил своих воинов. Заговорил жестко, словно бы укладывая камень к камню:
— Нам нужно остаться одним. С глазу на глаз. Я пришел сказать слово господина моего Мухаммед-Гирея и его брата Сагиб-Гирея.
— Мы позовем своих советников. Мы выслушаем тебя в посольском зале…
— Да. Так будет. Но до этого нам следует поговорить один на один. Отпусти своих нукеров.[86] Я — своих, — и он жестом повелел сопровождавшим его воинам удалиться за дверь.
