Епископам оставалось только признать этот странный брак царя. Для формы они наложили на него легкую епитимью: сто поклонов в день, в течение месяца. Но, так как Иоанн и без того клал в день тысячи поклонов, эта епитимья окончательно сводилась к нулю.
15 апреля 1572 года к Тихвинскому монастырю подъехала крытая колымага, окруженная конными опричниками. Впереди, грузно навалясь корпусом на шею коня, скакал сам Малюта Скуратов. Приехавших, очевидно, ожидали, потому что перед ними широко распахнули железные монастырские ворота. Колымага остановилась у паперти соборного храма. Опричники спешились. Скуратов подошел к колымаге, отворил дверку и отдал несколько отрывистых приказаний. Из повозки вынесли какую-то фигуру, с головой закутанную в шубу. Ее пронесли в храм, где собрались монахини, с игуменьей во главе. Перед царскими вратами стояло кресло, на которое посадили принесенную. Шубу сбросили, и монахини увидели бледное лицо, на котором странно выделялись большие, полубезумные глаза. Женщина была простоволоса. Густые, длинные волосы в беспорядке разметались, раскинулись по плечам, перекинулись через спинку кресла. Руки и ноги были связаны. Очевидно, несчастная сопротивлялась и прибыла в монастырь не по своей воле. Это была царица Анна, четвертая жена Иоанна Васильевича.
Тускло мерцали лампады перед иконостасом, колыхалось красное пламя свечей, шуршали рясы монахинь, и храм, погруженный в полумрак, казался склепом, в который опускают гроб.
Началась служба. Своды храма огласились мрачными, торжественными напевами. Анна относилась ко всему безучастно. В ее мозгу мелькали отрывочные воспоминания о недавнем прошлом, о светлом тереме, в котором жилось так весело, привольно. О милых дружках, с которыми она коротала время. Потом… это страшное утро. Опричники, которых она так ненавидела… ворвались толпой, даже не дали одеться, грубо схватили… она сопротивляется, кричит… ее хватают за волосы, тащат по полу… связывают, несут на заднее крыльцо, сажают в колымагу, везут… и…
Вдруг храм огласился истерическими воплями:
— Не хочу! Будьте вы прокляты: я царица! Не смеете!
Анна забилась в истерике. Малюта, стоявший возле кресла, спокойно вынул из-за пояса нож, обрезал конец пояса, скомкал его и засунул в рот царице. Крики умолкли. Анна билась в кресле, не произнося ни звука. Служба продолжалась. Затем начался обряд пострижения. Черные фигуры вышли на середину храма, окружили кресло. Раздались скорбные напевы, говорившие о смерти. На обычный вопрос епископа, по своей ли воле постригаемая отрекается от мира и дает ли она обет строго соблюдать правила иночества, ответил Скуратов. Анна лежала без сознания.
Через час царица Анна перестала существовать. Осталась смиренная инокиня Дария. А еще через час инокиня Дария была посвящена в схиму. Когда ее выносили из храма, на ее груди зловеще белел череп. Ее голову покрывал капюшон, на котором тоже был вышит череп. Ее заживо погребли в одном из монастырских склепов, где она прожила еще 54 года. Она скончалась в августе 1626 года, уже после воцарения дома Романовых.
Расправившись с Анной Колтовской, царь окончательно перестал стесняться. До этого он все-таки придавал своим похождениям и расправам хотя отдаленный вид законности. Теперь он сбросил и эту маску. Прежде всего он обрушился на род Воротынских и Ромодановских.
Старый князь Воротынский узнал о гибели своего племянника в ту же ночь. Он ожидал этого и приготовился к бегству. Но его предупредили. «Верный пес» Малюта, узнав, в чем дело, сразу понял, что Борис Ромодановский, по наивности, сыграл роль слепого орудия мести и немедленно отправил своих подручных к Воротынскому. Князя застали в тот момент, когда он уже садился в возок. Его задержали и отправили в застенок. На следующее утро Иоанн сам присутствовал на пытке. Старик держался гордо. Истерзанный, с раздробленными костями, он продолжал твердить одно:
— Ничего не знаю. Ни в чем не повинен.
Он понимал, что его участь решена бесповоротно и надеялся, по крайней мере, спасти своих ближних. С этой надеждой он и умер. Но Иоанн любил мстить до конца. Покончив с князем, он велел обесчестить его двух дочерей и сам присутствовал при исполнении этого приказания. Затем в Кремле, на дворцовой площадке, состоялась грандиозная медвежья забава, во время которой звери растерзали всех родственников Воротынского и Ромодановского.
Прошел год. Неистовства начали утомлять Иоанна. Для удовлетворения своих страстей ему приходилось разъезжать, потому что, несмотря на все его строгости, бояре всеми мерами старались не допускать своих жен и дочерей в «холостой» дворец. Царь пришел к убеждению, что ему надо снова жениться. Однако, опыт четвертого брака показал, что на разрешение архипастырей надежды мало. Иоанн обошелся без такого разрешения. В Спасо-Преображенском соборе (Спас на Бору) в то время служил священник Никита, бывший опричник, возведенный в сан по настоянию царя. Этот Никита был готов подчиняться Иоанну во всем. Он охотно согласился повенчать своего повелителя.
В ноябре 1573 года состоялся брак Иоанна Васильевича с княжной Марией Долгорукой. Этот брак, пятый по счету, оказался печальнее всех предыдущих.
Несмотря на то, что бракосочетание было совершено без разрешения патриарха, обряд был обставлен очень пышно. В Москву собрались именитые люди со всех концов государства. Звонили колокола всех московских соборов и церквей, народу было выставлено щедрое угощение. Все ликовали.
На следующее утро Иоанн вышел в приемную палату с нахмуренным лицом. Все насторожились, хотя никто не знал причины мрачного настроения новобрачного. Выслушав несколько докладов, царь махнул рукой и ушел к себе. Скоро по дворцу разнеслась весть, что царь с царицей уезжают. Скрипя полозьями по свежему снегу, царский поезд покинул Кремль и направился в Александровскую слободу. Там в то время был обширный пруд, переполненный рыбой. Этот пруд носил название «царского», потому что из него поставляли рыбу для царского стола. Тесный, но уютный дворец Александровской слободы был любимым местом отдыха царя. Туда он уезжал нередко, а потому никто не удивился, узнав, что Иоанн отправился в «Александровку».
Юная царица с любопытством глядела на народ, приветствовавший царский поезд низкими поклонами. Такие почести ей воздавались впервые. Скоро показались приземистые постройки Александровской слободы. Возки въехали в дворцовую ограду и остановились у узорчатого крыльца. Царь, не проронивший во время пути ни одного слова, молча вылез из возка и, не отвечая на поклоны дворцовых людей, прошел в свои хоромы. За ним последовал Скуратов.
Через полчаса обитатели Александровской слободы шепотом передавали друг другу о новой, непонятной затее грозного царя: десятки людей собрались на не совсем окрепшем ледяном покрове царского пруда и стали вырубать огромную полынью. По слухам, царь выразил желание ловить в озере рыбу. Причуды царя давно перестали удивлять его подданных, но царская рыбная ловля зимой, при сильном морозе, все-таки показалась чересчур странной и к пруду начали стекаться толпы любопытных.
К полудню добрая треть пруда была очищена от льда. У края полыньи поставили высокое кресло. Пешие и конные ратные люди окружили пруд, не допуская на лед никого постороннего. Уже близились сумерки, когда распахнулись ворота дворца и оттуда показалось странное шествие. Впереди, на коне ехал царь. За ним следовали пошевни, на которых лежала царица Мария. Она была без памяти, но, тем не менее, ее тело было крепко прикручено к пошевням веревкою. Шествие замыкали опричники, с неизменным Скуратовым во главе. Царь въехал на лед, сошел с коня и уселся в кресло. Пошевни остановились на берегу. Иоанн знаком подозвал к себе Малюту и сказал ему несколько слов. Скуратов вышел на середину пруда и обратился к собравшимся зрителям с речью.
— Православные! — громко сказал он. — Се узрите, как наш Великий Государь карает изменников, не щадя никого. Долгорукие изменили царю, повенчали его на княжне Марии, а княжна еще до венца слюбилась с кем-то, и о том государю ведомо не было. И решил государь ту Марию отдать на волю Божию.
После этих слов Малюта подошел к пошевням, достал нож и уколол запряженную в них лошадь в круп. Лошадь сделала скачок. К ней подбежали опричники и стали осыпать ее ударами. Испуганное животное бросилось вперед, не разбирая дороги. Через несколько секунд раздался всплеск, полетели брызги, и лошадь, вместе с пошевнями и привязанной к ним царицей, погрузилась в ледяную воду.
Зрители невольно ахнули. Затем наступило глубокое молчание. Все, как зачарованные, глядели на поверхность пруда, где расходились широкие круги и поднимались пузыри. Наконец, вода успокоилась и снова приняла вид зеркальной глади. Царь поднялся со своего кресла, снял шапку, перекрестился и сказал:
