— Не эту! — раздражённо воскликнула Елизавета. — Они жмут; найди мне другую пару, женщина, и перестань ползать как сонная муха. Меня ждёт депутация.
— Это опять насчёт вашего брака, госпожа? — Этот вопрос леди Дакр, ещё не забывшая, как скора на расправу королева и какая тяжёлая у неё рука, задала с почтительного расстояния. Она запирала шкатулку с драгоценностями. Елизавета выбрала для себя массивное ожерелье из жемчуга с изумрудами и такую же брошь величиной с детский кулак. На её чёрном с золотом платье драгоценные камни сверкали и переливались.
— Именно. Они надеются уговорить меня выйти замуж за инфанта Карлоса. Как вам понравится ещё один супруг королевы родом из Испании? Полагаю, куда больше, чем мне!
— Стыд и срам! И зачем они только беспокоят ваше величество? — щебетала леди Дакр, не замечая злобного взгляда, направленного ей в спину. — Зачем докучать вам разговорами о браке, пока вы сами не захотите выйти замуж? Видит Бог, я, к примеру, жалею, что не осталась в девицах!
Внезапно Елизавета расхохоталась. Бедная леди Дакр! Её сочувствие было совершенно неподдельным. Она была нелестного мнения о браке вообще, поскольку неудачно вышла замуж за грубияна гораздо старше себя и могла найти убежище от его издевательств только при дворе, где её защитницей была сама королева.
— Только будь умней и помалкивай об этом при муже, — проговорила королева. — Иди сюда.
Леди Дакр несмело подошла и преклонила колени. К её немалому удивлению, Елизавета ласково потрепала её по щеке.
— Ты умудрённая опытом пожилая матрона девятнадцати лет, а я всего лишь старая дева двадцати шести, — сказала она. — Если ты отговариваешь меня от вступления в брак, придётся тебе поверить. Ты дала мне оружие против тех, кто меня преследует... Ладно, милые дамы, дайте-ка мне веер и перчатки. Пора мне идти защищать свою невинность. — И она подарила чересчур любопытной леди Уорвик такой взгляд, что у той перехватило дыхание не хуже чем от удара.
Инфант Карлос был уже вторым по счету женихом из Испании, если вспомнить, что до этого Елизавете предложил свою руку сам Филипп. Хотя она этого ожидала, его предложение вызвало в ней настоящую бурю гнева и отвращения. При мысли о том, чтобы согласиться на брак с человеком, который женился на Марии и, разбив её сердце, свёл до срока в могилу, Елизавета сначала рассмеялась, а потом плюнула от возмущения такой наглостью. Как писал не отличавшийся галантностью искатель её руки, она не должна надеяться, что он будет проводить всё своё время вместе с ней, даже если она от него забеременеет. Елизавета показала это письмо Роберту; читая, он обнял её одной рукой и поглаживал талию — эта ласка ей очень нравилась. Увидев, как он рассердился, закончив чтение, она обрадовалась; теперь ей представилась возможность успокоить его и уверить, что ему нечего бояться ни со стороны Филиппа, ни кого бы то ни было ещё... до тех пор, пока она может противостоять своим советникам и парламенту. На сей раз Испания предлагает инфанта, и то, что она до сих пор не вышла замуж, равно как и её очевидная для всех связь с Робертом Дадли, настолько обеспокоили советников, что даже Сесил готов примириться с тем, что королева выйдет замуж за католика.
Они припомнили все обстоятельства, реальные и воображаемые, которые могли бы испугать её и заставить принять такое решение. Все эти обстоятельства не стоили внимания, кроме одного — муж её кузины Марии Стюарт, французский король, умер, процарствовав лишь несколько месяцев. Марию теперь ничто не удерживало во Франции, и она была готова возвратиться в свою родную Шотландию в качестве королевы; если она предъявит свои претензии на английский трон, это будет стоить Елизавете и её советникам многих бессонных ночей. К счастью, шотландским дворянам-протестантам в этот момент пришло в голову взбунтоваться; теперь Англия тайком оказывала им серьёзную денежную помощь, целью которой было помешать шотландской королеве прибыть в свою столицу. Елизавета заявила, что ей ничего не известно об этих деньгах и обещала сурово покарать любого из своих подданных, которые оказывают помощь бунтовщикам. Тем не менее бунтовщики продолжали получать от неё деньги и моральную поддержку. Сначала Елизавета отвергла предложение Сесила открыто вмешаться в конфликт, введя в Шотландию войска, когда казалось, что мятежники проигрывают, но её секретарь пригрозил подать в отставку, если она не согласится. Его угроза возымела действие: в Шотландию была направлена английская армия, которая к июлю того же года вошла в Эдинбург. Между дворянами, которые поддерживали королеву Марию, и мятежными лордами был подписан договор, условия которого были продиктованы Англией. Таким образом, по крайней мере, удалось добиться такого примирения между враждующими сторонами, которое создаст восемнадцатилетней шотландской королеве немало помех и весьма её опечалит, когда та наконец прибудет в свою непокорную страну.
Из-за военной экспедиции в Шотландию отношения между Англией и Испанией настолько обострились, что Елизавета поспешила продолжить переговоры о браке с испанским инфантом. Но сейчас, когда кампания была выиграна и она добилась своего, продолжать притворяться не было смысла. Депутации, состоявшей из членов её совета и испанского посла — любезного, но глуповатого епископа, который заменил на этом посту герцога де Фериа, можно было указать на дверь, не опасаясь последствий.
Когда Елизавета объявила им, что предпочитает остаться девицей, она увидела на одних лицах гнев и разочарование, а на других — недоверие и циничные ухмылки. Она выставила на посмешище испанского посла и инфанта, которого тот представлял, и обманула своих советников. Большинство из них полагали, что причины этого чисто политические, и были правы; как думали другие, причина в Роберте Дадли, в которого, по слухам, королева была влюблена.
Они и в самом деле были любовниками — во всех смыслах, кроме общепринятого. Она позволяла ему всё больше при том условии, что он не потребует от неё самого главного.
Опасность забеременеть была слишком очевидна, чтобы особо о ней говорить; Елизавета не желала рисковать, и всё же по крайней мере с Дадли она не стала притворяться, будто её целомудрие продиктовано соображениями морали. Если бы она могла завести любовника, этим любовником был бы он. Эти слова, вырвавшиеся у неё в минуту страстного забытья, утолили честолюбие Дадли и сделали правила, по которым строились их странные отношения, не только вполне терпимыми, но и единственно возможными.
Елизавета не желала стать его любовницей, и он перестал побуждать её к этому, так как у него зародился невероятно честолюбивый замысел: сделать её своей женой. Он с ужасом наблюдал за ходом сватовства инфанта Карлоса, боясь, что политические соображения и требования советников заставят её совершить шаг, после которого она окажется вне пределов его досягаемости. Однако чем дольше тянулись переговоры, чем больше послов и политиков добивались для Карлоса руки Елизаветы, тем больше Дадли уверялся: ни одному мужчине не под силу завоевать Елизавету, если она к нему безразлична.
Чтобы окончательно увериться в этом, он для виду ревновал, насмехаясь над «бумажным сватовством», как он называл эти переговоры, и терпеливо ждал, пока она сама не увидит очевидного способа решить их проблему. Как только она поймёт, что ей нужно выйти замуж, ибо такова воля народа, и станет выбирать мужа себе по вкусу, ему потребуется помощь всех придворных, чьей дружбой он сможет заручиться и кого сможет привлечь под свои знамёна. В его быстром и неразборчивом в средствах уме всё уже было распланировано. С Эми он разведётся — он с ней почти не виделся, поскольку запретил ей приезжать в Лондон. Она согласится, ведь Эми никогда и ни в чём ему не перечит. И тогда он, Роберт Дадли, станет супругом королевы, а может быть, даже королём Англии. Даже его отец, который в царствование Эдуарда считался некоронованным королём, не мог и мечтать о столь дерзновенных замыслах.
Если намерения Дадли и оставались тайной для Елизаветы, для её советников они были очевидны. Худшее из того, чего боялся Сесил, воплощалось в жизнь, и неприязнь родовитого дворянства к жаждущему возвыситься выскочке стала движущей пружиной клики, которую сколотил против Дадли граф Сассекс. Это был человек средних лет, мужественный и проницательный; он помогал Елизавете, когда та была узницей Тауэра, и она ценила его мнение. Вместе с тем она настолько не выносила критики в свой адрес, что остальные члены государственного совета, включая Сесила, с радостью избрали Сассекса своим вестником.
Когда он попросил у королевы личной аудиенции, она играла на клавесине в окружении придворных дам.
У Елизаветы было хорошее настроение; её умиротворяли нежная мелодия и сознание своей искусности в музыке, а также воспоминания о том, какое лицо было у испанского посла, когда она заявила, что не желает выходить замуж за инфанта из-за его веры, а кроме того, она вообще не расположена за кого-либо выходить замуж.
