– Твоя судьба в твоих руках, – с холодной усмешкой ответил наконец Вячка. – Если ты не пустозвон, а отважный воин, если в жилах твоих красная кровь, а не тухлая болотная вода, через три дня я скрещу с тобой меч и копье. Мы сойдемся с тобой в поединке. Кто кого выбьет из седла, того и верх. Так сказал я, князь Кукейноса. Молись своему латинскому богу, тевтон.
Вячка ударил ладонью по рукояти своего меча, упрямо, как перед прыжком, наклонил голову и, не глядя ни на кого, стремительно вышел из подземелья.
Утреннее солнце несмело вставало над землей, накалываясь на зубцы заречного леса. Первые его лучи упали на колокольню православной церкви, потом на княжеский терем. Осмелев, набравшись силы, они пошли гулять по узким улочкам Кукейноса. Многоголосый и бодрый, просыпался город. Звонко постукивали в кузнице тяжелые молотки. С двинского берега, где густо стояли купеческие струги, слышались голоса артельщиков, скрипели сходни, по которым полуголые загорелые грузчики носили огромные серо-желтые глыбы воска, кипы звериных шкур, крицы свежеплавленного железа, амфоры с заморским вином, лубяные корзины со свежей рыбой, зерном, солью. Опустили подъемный мост, и пастухи погнали на пастбище коров, свиней, коз и овец. Мелкий стук копыт, звон нашейных колокольчиков на какое-то мгновение заглушили все остальные утренние голоса и звуки. Ремесленники раздували свои горны, бессчетное множество дымков заструилось в голубое бездонное небо, вкусно запахло свежим хлебом. Бегали, смеясь и крича, дети. Уныло, тягуче гнусавили нищие, странствующие калики. Хозяйки спешили к соседкам: всегда интересно узнать, что варится в чужом горшке. Боярские дочки, вздыхая о женихах, терпеливо устраивались за веретенами с пряслицами из красивого розового шифера.
В этот час князь Вячка садился на своего боевого коня Печенега. Смоляно-черный с рыжинкой конь сердито грыз удила. Багровое солнце заглянуло на княжеский двор, и медные отблески пробежали по гладкой конской спине. Предков Печенега пригнали в свои табуны полоцкие князья, когда вместе с русскими князьями ходили в полуденные степи воевать с безбожными торками.
На Вячке сверкала кольчуга, сплетенная из толстых кованых колец. Под кольчугу он надел синюю, до колен рубаху. На голове – высокий железный шлем с наносником, с вырезами для глаз, с кольчужной сеткой-бармицей, защищавшей шею и плечи. В левой руке князь держал ярко-красный щит с изображением святого Георгия, полоцкого заступника. Щит был не круглый, а миндалевидный, со срезанным верхом. Он прикрывал князя от подбородка до колен. На ноги были натянуты кольчужные чулки и остроносые сапоги из твердой турьей кожи со шпорами-шипами. В правой руке Вячка сжимал копье с четырехгранным бронебойным лезвием. Копье – оружие первого удара, и Вячка, как и все полочане, хорошо владел им. На поясе у князя висел длинный прямой меч в красивых, инкрустированных желтым металлом ножнах. Этим мечом можно было и рубить, и колоть, и пробивать наборные доспехи, которые с недавних пор вместо кольчуг стали надевать тевтонские латники.
Вячка вскочил в высокое седло, почувствовав, как напрягся, затанцевал под ним Печенег. Хорошая примета, если танцует, рвется в сечу боевой конь. Круп коня старательно укрыт кожаной попоной, на груди и на шее звенят разноцветные металлические пластинки.
Ристалище, место для поединка, было выбрано во дворе княжеского терема. Вячка видел мышиную возню слуг, строгие лица своих воев, густые лохматые бороды бояр и простолюдинов.
Напротив Вячки, на другом конце двора, нетерпеливо привставал в седле граф Гадескальк Пирмонт. Жизнь снова светила тевтону всеми своими звездами. Он не сомневался в своей победе над этим аборигеном. Отец его, граф Годфрид, в детстве съел волчье сердце, влив в кровь своих потомков силу, хитрость и жестокость. «С мечом я играл еще в колыбели», – гордо думал молодой тевтон, и ярость бушевала в нем, как буйная майская гроза над Рейном. Ему вернули его меч, верный острый меч, на клинке которого немного ниже рукояти были выбиты мастером-оружейником два магических слова: «Пей кровь».
Чем не рыцарский турнир ждет его? Есть противник, есть стремя под ногой, есть меч в руке, есть зрители, – они шумят, волнуются, как серое беспокойное море. (Почему от этого народа так несет прокисшей овчиной?) Есть даже герольд, юный, совсем мальчишка. Вот-вот затрубит в охотничий рог, даст сигнал. Нет только Дамы сердца. Нет той, к чьим легким ножкам кладут сладкий груз победы. Скорей же, скорее труби, герольд! В рай идут по лезвию меча.
Граф Пирмонт был одет в кольчугу с длинными рукавами, с капюшоном, прикрывающим голову, поверх которого он натянул мягкую шерстяную шапку с толстым валиком. Шапку венчал стальной шлем, похожий на ведро, с отверстиями для глаз, с дырочками для дыхания. Эти доспехи вои князя Вячки сняли три дня назад с убитого тевтонского латника, когда тевтоны пробовали отбить и угнать в замок Ашераден кукейносское стадо коров и коз.
Запел, вскрикнул рог. Граф Пирмонт ударил коня шпорами, поднял его на дыбы, твердой рукой направил навстречу противнику. Комья влажной темно-рыжей земли брызнули из-под тяжелых копыт. Покачнулось, заскрипело седло с высокой передней лукой, оберегающей живот от таранных ударов копья.
Пригнувшись, выставив вперед копья, прикрыв голову и сердце щитами, Вячка и тевтон рванулись навстречу друг другу. Будто два смертоносных страшных единорога столкнулись меж собой. Стон металла разрезал тишину. Это было первое столкновение, первая сшибка, во время которой проверяется мощь рыцарского оружия и рыцарского плеча. Оба не покачнулись. Только кони от страшного удара присели на задние ноги.
Тевтон готов был запеть. Боец, который никогда не был избит до синяков, не может, гордый духом, вступить в единоборство. Кто видел свою кровь, чьи зубы скрипели под кулаками противника, кто, распластанный на земле, втоптанный в нее врагом, не терял мужества, кто поднимался еще более непоколебимый, как бы его ни сбивали с ног, тот идет в бой с великой надеждой. Награду за терпение получают в храмах победы.
Так думал граф Пирмонт, поворачивая коня, чтобы снова ринуться на Вячку. Казалось, все миннезингеры Саксонии, Тевтонии и Швабии пели сейчас ему.
Он нанес мощный удар копьем. Так бьет в дубы яростный разряд молнии. Но князь Вячка, еще юношей игравший с камнями-жерновиками, поднимая их на грудь и бросая на пятнадцать локтей, встретил удар щитом. Щит был из трех слоев бычьих шкур, стянутых металлическими пластинами, и все-таки копье пробило его, прошило насквозь, словно яичную скорлупу.
Этот удар, в который тевтон вложил столько силы и страсти, дорого стоил ему – копье застряло в щите, как в пасти дракона.
Вячка размашисто, в упор бросил свое копье в тевтона. Копье сбило шлем, и тевтон покачнулся в седле. Правой рукой Вячка в мгновение ока выхватил из ножен меч, ударил по копью противника, перерубил древко. Тогда и тевтон схватился за меч. Столкнулись лезвие с лезвием, искры посыпались красным дождем. Ярость всадников передалась коням. Белая пена клубилась у них в ноздрях. Они ржали, храпели, кусали друг друга.
Улучив момент, Вячка пробитым щитом ударил тевтона по голове, одновременно пырнув его в грудь клинком меча. Кольчуга спасла тевтона, но он сбил дыхание, стал судорожно глотать ртом воздух. Глаза заливал густой липкий пот, который не было времени вытирать – руки заняты оружием, противник атакует.
И все-таки граф Пирмонт не сомневался в победе. От отца он знал, что их род начался с викинга Конрада, некогда захватившего Сицилию и штурмовавшего Неаполь. Конрад был берсерком. Перед битвой берсерки находили красные мухоморы и ели их. Жгучий грибной сок пьянил их, возбуждал, доводил до бешенства. Они кричали, выли, танцевали с мечами в руках, кусали щиты и с дикой неодолимой силой бросались в атаку. Один берсерк, не чувствуя ран, мог уложить десятки врагов. В сердце Пирмонта кипела кровь берсерка, и он бил и бил мечом, не замечая усталости, горького пота, заливавшего глаза.
Однако он недооценивал Вячку, как и вообще всех местных жителей: полочан, латгалов и селов, которых пренебрежительно называл сыроедами. Не знал он, что кривичи вместе с полянами, вятичами, древлянами еще за несколько столетий до его рождения в боевых ладьях переплыли бурный Понт, заставили греческого императора выйти из столицы с золотым венком мира в руках и прибили свой боевой щит к воротам Царьграда. Это было племя земледельцев, племя пахарей, но гордое, нетрусливое, ибо в часы смертельной опасности за оружие вместе с мужчинами брались и женщины.
Уже в десять лет Вячка – он жил тогда в Друтеске – учился драться на длинных дубовых шестах, а потом на копьях с тупыми наконечниками. Не один шрам носил он на теле и всегда помнил отцовскую заповедь: «Сын, никогда не подставляй под удар спину».
