Странная штука, но в Астрахани памятников вождю мирового пролетариата с советских времён очень много. Некоторым уже лет по сто, кажется. Вот и в торце железнодорожного вокзала, лицом к путям, с вытянутой вверх правой рукой – словно встречает и провожает – стоит Ильич. Небольшой памятник, у него даже надписи никакой нет. Так, будто всем знакомо, кто это. А мне в детстве казалось – это какого-то дядю в металле отлили. Вроде как чей-то родственник. Типа ждал, ждал, да и помер на вокзале. Вот, увековечили.
Я остановился возле Ленина и стал ждать. Вскоре появились первые поисковики. Их было просто узнать по полувоенной одежде. Среди них рассмотрел Ольгу. Увидела меня и… сделала вид, что не знает. Обидно стало. Но потом заметил Крапова. Подошёл, поздоровался. Он представил меня участникам экспедиции. Стали знакомиться, а потом вместе ждать поезд.
Глава 9
Прошло ещё два дня жаркого астраханского лета. В эту пору время в городе и окрестностях течёт медленно. Днём, когда солнце раскаляет каждую вещь, каждый предмет и стремится сделать то же с каждым живым существом, угодившим под его лучи, всё движется, словно в замедленном кино. Вот проехала полуторка, гремя всеми частями так, словно собирается вот-вот развалиться за сотню частей. В кузове, крепко держась за деревянную кабину, сидит толстая женщина в платочке. У неё красное лицо, и она сонными глазами смотрит вокруг, мечтая лишь о том, чтобы оказаться в тени и прохладе.
Вот медленно, громыхая и переваливаясь с боку на бок, проехал трамвай – знаменитая «Ашка». Это потому, что вместо номера, как это у других маршрутов, а всего их в Астрахани три, у него красуется над лобовым стеклом буква «А». В Москве тоже есть такой, и там его любовно называют «Аннушкой». Но здесь, в южном городе, об этом мало кто знает. Ашка же тем хорош, что он круговой. Охватывает всю историческую часть, соединяя три крупнейших торговых места: Селенские Исады, Татар-базар и Большие Исады.
В этот жаркий день Лёля и Тёма снова увиделись. Они прогуливались, наслаждаясь солнцем и прохладным ветерком с Волги, запахами воды и арбузов, держась за руки и думая о том, как же прекрасно жить на белом свете, когда у тебя впереди такое счастливое будущее. Потому что иначе и быть не может. Они живут в самой прекрасной стране в мире, где всё для счастья человека.
– Пойдем купаться? – вдруг предложил Артём. Лёля с легким подозрением посмотрела на него. Уловив этот взгляд, парень смутился. – Что я такого сказал?
– Ах ты, хитрюга какой! – засмеялась девушка.
– Ничего хитрого, жарко просто, – пожал плечами её спутник.
– Жарко ему. Ага. Нет, Тёма. Твоя военная хитрость не удалась.
– Какая ещё хитрость? – пожал парень широкими плечами.
– А такая. Ты меня предупреждал, что мы купаться пойдем? Нет. Я купальник взяла с собой? Тоже нет. А тебе, как мальчику, всё просто: снял штаны, и в трусах прыгнул в воду. Или ты думаешь, что я в белье стану купаться?
– Нет, я просто… Ну… – Тёма вдруг понял, какую ерунду предложил. В самом деле, они с мальчишками, когда купаться ходили раньше, могли из дома в одних трусах выбежать, благо до Волги недалеко. Были и такие, кто, домчавшись до реки, потом вообще нагишом плавал и загорал. И ничего, никто внимания даже не обращал. Потом они могли играть весь день, вернуться поздно вечером, и всё в порядке, никто из взрослых даже не скажет, что их сын весь день на берегу пропадает в чем мать родила. Да никто друг на друга и не смотрит. Привыкли.
Вот вечером, за семейным столом, понятное дело, всё как положено: над трусами шорты, сверху майка. Иначе батя может ложкой в лоб засветить – за стол в исподнем нельзя, неприлично. Сам он себе никогда подобного тоже не позволяет. Никто ни разу не видел, чтобы отец Артёма, инженер-судостроитель Денис Иванович, предстал перед семейством в непотребном виде. Равно как и мама, Елизавета Сергеевна.
Да, не подумал Тёма о том, что девушкам просто так в речке плавать заказано. Надо обязательно переодеваться, иначе… очень неприлично. А он решил, по недомыслию, что в трусиках и лифчике тоже запросто можно купаться, почему нет? Но теперь, когда представил, как Лёля снимет платье и окажется в неглиже, да потом в воду в нем пойдет… А обратно? Мокрая, с просвечивающими деталями интимного гардероба? Ему же самому первому стыдно станет, что его девушка так выглядит.
– Прости, я не подумал, – извиняющимся тоном сказал Тёма.
– Ладно, глупенький ты мой, – покровительственно сказала Лёля, проведя ладошкой по его гладко выбритой щеке. – Мы с тобой сходим обязательно искупаться, только завтра, ладно? У нас завтра какой день?
– Двадцать второе июня, воскресенье, – сказал парень.
– Значит, ты за мной зайдешь в десять утра, и пойдем, договорились? – спросила Лёля, и Тёма воспрял духом.
– Конечно! – просияв, ответил парень. Отпустил её ладошку и, разбежавшись по улице, подскочил и дотянулся кончиками пальцев до высокой ветки раскидистого тополя. Тот зашуршал серебристыми листьями.
Лёля только смотрела на него и улыбалась. Какой же он мальчишка ещё! Она всего лишь согласилась с ним купаться пойти, а он уже бурно радуется, словно ему светит нечто большее.
– Тёмка!
– Да?
– Но учти, если снова полезешь на людях целоваться, дам по шее, – строго предупредила Лёля.
– Конечно, моя королева, – церемонно ответил Тёма и поклонился, сделав вид, что перьями шляпы, как верный паж, проводит по земле перед своей госпожой.
– Фу, какая буржуазная пошлость! – воскликнула девушка, недовольно покачав белокурой головой.
– Ничего не пошлость, а классика мировой литературы, – ответил Тёма.
– Что за классика такая? Что за ерунду ты там читаешь?
– «Три мушкетёра» Александра Дюма-отца, – ответил парень и вернулся к Лёле. Снова взял её за руку. Они остановились под тенью дерева. – А вот ты знала, как он связан с Астраханью, в которой мы живем?
– И как же?
– Он тут побывал однажды, – ответил Тёма. Девушка недоверчиво посмотрела на него. – Правда же! Честное комсомольское! Он совершил в 1858-1859 годах поездку в Россию, проследовав из Ленинграда вниз по Волге до Астрахани и дальше на Кавказ.
Лёля рассмеялась, прикрыв ротик ладошкой. Так долго и заливисто, словно колокольчик. Тёма обожал слушать её голос в такие мгновенья, только теперь ему стало немного обидно. Что такого он сказал? Ведь это же всё чистая правда. Он сам читал в одной книжке, посвященной истории Астраханского края.
– Какого ещё Ленинграда, Тёмочка?! – прекратив хихикать, спросила Лёля.
– Как это какого?! – изумился парень. – Города Ленина, колыбели нашей Великой Октябрьской социалистической революции.
– Ой, умора! Как тебе аттестат зрелости только выдали с такими знаниями по истории? – задорно прощебетала Лёля.
– Да что не так-то? Не пойму…
– Ленинградом город назвали в 1924 году, после кончины нашего великого Ленина. А Дюма-отец когда умер?
– В конце девятнадцатого века… Фух ты! – улыбнулся Тёма. – Да, что-то я действительно загнул. Тогда город назывался… Да, верно! Петроградом!
Лёля фыркнула.
– Ну что опять?
Колокольчик продолжил весело тренькать.
– Ой… Ну да. Санкт-Петербургом. Теперь верно?
– Ещё как!
– Короче, ладно. Дюма тут был, даже роман написал «От Ленин…» тьфу ты! «От Петербурга до Астрахани», вот!
– И как, понравилось ему здесь?
– Не-а, – весело ответил Тёма. – Он сказал, что летом тут всё превращается в Сахару, а осенью – в озёра грязи.
– Ну, я ничего другого и не ожидала, – ответила Лёля. – Типичный буржуй. Подавай им слуг, золоченую карету, запряженную четверкой гнедых лошадей, ворох слуг, дворцы и мощеную мостовую. Сидел бы лучше в своем Париже, дальше угнетал французский пролетариат!
– Да какой пролетариат, Лёля! Он же писателем был. Никого не эксплуатировал, – удивился Тёма. – Вот как писатель Максим Горький, например. Тоже…
– Ну-ну! – погрозила Лёля пальчиком перед самым носом парня. – Ты нашего великого советского писателя с каким-то там буржуем не сравнивай! Я этого не люблю и терпеть не стану, понял? Горький с низов начинал, тяжёлый трудовой прошел, а этот твой Дюма родился аристократом и таким же помер.
