он – громил и не давал сломить себя; я уважаю его.
– А! – прервал казначей. – Дерзость также невинности не доказывает; оставьте его мне: я справлюсь и найду средство добыть из него злым или добрым способом правды.
Сказав это, откланялся покорно Мерхейм, а магистр направился в спальню. У ключницы догорала вечерняя лампадка, когда вошёл Ульрих, вздохнул, бросился перед образом на колени, сложил руки и, головой на них опёршись, думал или молился, только Богу было известно.
* * *
На следующий день утром в костёле Св. Марии звонили к заутрени, а из братьев монахов мало кто тянулся на хоры, в которых несколько монахов стояло на часах, когда казначей, укутавшись плащом, приказал ключнику идти с ним в темницу Витольда.
Он был бледен, погружен в мысли и принял фальшивый образ доброжелательного человека. Ключник взял с собой кнехта, дабы он первую дверь сдвинул с петель, и пошёл, послушный…
Когда и та и другая отворилась, а казначей тихим шагом вошёл в каземат, всматриваясь в темноту, он нашёл старичка коленопреклонённым на молитве. Вскоре, однако, он встал, рукой опираясь о землю, так как на ногу ещё хорошо опереться не мог, и, почти не посмотрев на входящего, сел на своё твёрдое ложе. На его лице отражалась боль и сильная усталость после ночи, проведённой на твёрдом, как камень, ложе, даже без горсти соломы под головой.
Через минуту казначей приблизился к нему с сожалением и состраданием, сложивши руки и пригнув голову к груди, обратился мягким голосом:
– Что же это за бесчеловечное обхождение! Даже покрывала никакого не принесли!
Ксендз ничего не говорил.
– Я один из монашеской братии… – добавил он, – я очень уважаю людей духовного звания. Я случайно узнал, что ваше преподобие тут заперто, вероятно из-за какой-то ошибки. Выпросил у ключника позволение увидиться, может, в чём полезным быть смогу.
Говоря это, он тоже присел на деревянное сиденье.
– Благодарю вас! – сказал старичок. – Я буду ждать судьбу, какая для меня приготовлена.
– Но что за причина, по которой вас здесь заперли? – прервал казначей. – Наш великий магистр – муж благородный, но прыткий и горячий, как солдат. Вероятно, произошла ошибка.
– Я думаю, что ошибка. Потому что заперли меня как шпиона, а им я не был никогда! – отозвался ксендз, сокращая разговор.
– Но что в такое бурное время вынудило ваше преподобие сюда прибыть, и это ещё с польской границы?
– Я иду из Силезии. Моя цель – выполнить клятву, которую дал: помолиться у образа св. Марии и родню отыскать.
– Времена сейчас тяжёлые! – вздохнул казначей. – Все подозрительными становятся.
– У меня есть и другая цель, которую не скрываю, – завершил ксендз, – я ищу потерянный давно след сестры, которая много лет назад вышла замуж, говорят, что уехала в Пруссию. Об этом я не упомянул магистру, ибо эта цель была для меня вторичной.
– А та сестра? – изучал Мерхейм.
– Собственно о ней я и хочу узнать. Со своим мужем, который звался Носек, она переселилась в Пруссию.
– А! Носкова! – пробормотал тевтонец, улыбаясь.
– Вы знали о ней что-нибудь?
– Знают Носкову в Торуни все, знаю я и магистр, – сказал казначей, – это вам, однако, не много поможет. Брат за сестру не отвечает, сестра брату порукой невинности служить не может.
– То есть, в самом деле меня подозревают так тяжело? – молвил старец.
– Что же хотите? Это такие времена, времена, в которых мы своих собственных людей опасаемся, а что же до чужаков?
Он помолчал немного и вставил:
– А давно вы со двора Ягайлы отпущены?
– Годы прошли, как его не видел, – сказал старик.
– Но вы его знаете?
– Не отрицаю.
– Не правда ли, что он подлый язычник? – добавил Мерхейм.
Прошла минута в молчании, старик улыбнулся.
– Он король и господин христианский, – сказал он, – благочестивый, благотворительный и милосердный. Не верьте басням. Может, сохранила память первые верования и колдовство какое, но в Христа он верит и иного Бога не знает.
– У нас говорят иначе.
– Не удивляйтесь: он и враг, и вы издали его только видите или скорее слышите о нём.
– Это правда, – ответил казначей насмешливо, – и так же не удивительно, что мы, не зная вас, считаем за шпиона.
– Ничего не говорю, одежда священника меня защищает.
– А что же свидетельствует, что и она не надета только для вида?
Ксендз возмутился.
– Кто бы посмел её себе присвоить? – воскликнул он. – Разве что, кто Бога в сердце не имеет?
– Есть на свете и такие, которые в сердце Его не имеют, – доложил Мерхейм. – Поэтому, преподобный отец, для очищения вас от этого нужно что-то больше, чем пустое слово.
– Слово священника, большего ничего не имею, – тихо прошептал старик.
Они помолчали.
Лицо Мерхейма постепенно становилось всё более суровым.
– Давно вы ту сестру видели? – спросил он.
– Так давно, – грустно улыбнувшись, отозвался старик, – что она может не узнать меня, а я её.
Казначей покачал головой.
– На удивление плохо для вас вещи складываются, – сказал он. – Мне очень жаль. Я бы рад вам помочь, да не нахожу способа. Но послушайте, что было бы плохого в том, если бы вы вашему королю послужить хотели? Это можно предоставить… а одновременно… послужить Королю Небесному, который является господином всех нас… ту службу оставив.
Они посмотрели друг на друга. Старичок, казалось, не понимает уклончивой речи, либо не хотел понять, чего от него требуют.
– Я никогда не лгал, – отозвался он после раздумья, – и никогда Господу Христу нашему служить не прекращал. На что я сдался королю Ягайло? Я старый, молюсь и семью ищу, чтобы перед смертью попрощаться.
Казначей заколебался, встал, провёл рукой по лбу, потом потёр руки.
– Преподобный отец, мне было бы очень больно, когда бы от вас ничего по-хорошему узнать не смог. Великий магистр – человек справедливый, но грозный и суровый, что если он пытать вас прикажет? Вы не вынесите.
– Это верно! – вздохнул старик и замолк.
– Поэтому лучше рассказать правду и послужить Ордену, который своим слугам по-королевски платить умеет.
– Я сказал правду и говорю её, а служба моя разве что Богу полезна: людям они не много платят.
Казначей по-прежнему прохаживался.
– Итак, госпожа Носкова ваша сестра? Сестра? – спросил он.
– Если её зовут Барбара и она родом из Силезии… Где живёт? В Торуни?
– В Торуни, и живётся ей совсем счастливо, но на вас, мой отец, вовсе непохожа, так как душой Ордену предана.
– Значит, поручитесь за меня, – сказал ксендз.
– А как она, столько лет вас не видевшая, доказать сможет? Не могли же вы не измениться с того времени? Вы не знаете, как её
