— Может и узнаю. Что с того? У меня нет времени для воспоминаний. Нам надо идти дальше.
— Хорошо. Если ты тот человек, о котором я думаю, то мне хотелось бы пойти с вами.
— Хорошо подумал? Мне кажется, ты был другом хана Кучума.
— То было давно.
— Что-то изменилось?
— Многое. Ты позволишь быть с вами?
— Простым воином? Сможешь?
— А почему нет. Я согласен.
— Тогда становись в его сотню, — кивнул Ермак на стоявшего сзади Сабанака Богдана Брязгу.
— В мою? — удивился тот.
— Да. В твою. И учти, мы скоро выступаем.
— Спасибо тебе, атаман.
— Позже поговорим, — и Ермак тяжело зашагал к своему стругу.
Еще через день плавания по правому берегу они увидели хорошо укрепленный городок Карачи-бека. Он находился на острове, опоясанном с одной стороны небольшой протокой, впадающей в реку. Ермак приказал сотне Матвея Мещеряка обойти городок сзади и попытаться проломить ворота. Остальные казаки по сигналу ударили из пищалей по стоявшим на стенах защитникам. Те попрятались от первых же выстрелов. А вскоре с противоположной стороны послышались крики и звон стали. Подсаживая друг друга, казаки прямо со стругов полезли на стены, и осажденные, не выдержав их бешеного напора, побросали оружие, сдались.
К Ермаку привели двух молодых воинов, злобно сверкавших глазами и с ненавистью глядевших на атамана.
— Кто такие? — спросил он, хмуро разглядывая безусых юнцов.
— Сыновья Карачи-бека, ханского визиря, — отвечал один из защитников, преданно кланяясь. — Они заставили нас сражаться с вами. Мы хотели открыть ворота, но они пригрозили, что убьют нас.
Как вас зовут?
Но юноши молчали, лишь скривясь в презрительной ухмылке.
— Мамыш и Яныш, — услужливо подсказал все тот же пленный. — Они близнецы и никогда не расстаются.
Действительно, юноши походили один на другого каждой черточкой лица, были одинакового роста. — Где ваш отец? — спокойно спросил их Ермак. — Почему его нет с вами? Мне очень хотелось бы потолковать с ханским визирем…
— Успеешь еще, — зло выкрикнул один из них. — Скоро отец будет тут с лучшими нукерами и тогда ты будешь мечтать о легкой смерти…
— Он придумает тебе лютую казнь! — добавил второй.
— Рано еще говорить об этом. Многие грозили мне смертью, только жив вот пока, как видите.
— Что с ними сделать? — спросил Матвей Мещеряк.
— Один из них метнул в меня копье, если бы не кольчуга, — указал он рукой на правый бок, из которого сочилась кровь.
— А как ты сам думаешь? Как с ними поступить?
— Повесить на воротах, — не задумываясь, ответил есаул. — Чтоб другие знали, на кого руку поднимают.
— Успеется, — ответил Ермак. — Возьми аманатами на свой струг. Глядишь, пригодятся еще. Да свяжи покрепче, а то шустры больно.
— Как скажешь, атаман, — подтолкнул юношей прикладом есаул.
К Ермаку бежал Яков Михайлов и по напряженному лицу было видно, случилось что-то непредвиденное.
— Что еще там? — нетерпеливо спросил Ермак. — Убили кого? Ранили?
— Да нет пока. Без потерь городок взяли. Нашли несколько бочек вина старого. Казаки, как мухи на мед, кинулись… Что делать?
— А что теперь делать? Сам знаешь, не остановить их, коль дорвались. Поставь надежных людей в караул и сам не пей.
— Как можно, атаман! — ударил себя в грудь Яков. — Все в точности исполню. А может, отбить у них вино? Вылить на землю?
— Попробуй, — хмыкнул Ермак. — Только я за твою башку не ручаюсь.
Казаки пировали всю ночь, отводя истомившуюся за время похода душу. Есаулы, пригубив по чуть-чуть, затворили ворота и сами несли караул до утра. Ермак тоже не спал и тяжело расхаживал по берегу реки, слушая пьяные выкрики казаков, доносившиеся из городка. Он понимал, что им нужно погулять, требуется хоть короткий отдых, а завтра они встанут с помятыми лицами, сядут за весла — и все пойдет как обычно. И их молчание будет той благодарностью, которую не выскажут в открытую, вслух. Может, для кого-то этот ковш вина станет последним в жизни, и имеет ли он право лишать их такой малости…
Но какой-то посторонний шум, доносившийся со стороны стругов, от реки, привлек внимание атамана. Он направился в ту сторону и увидел извивающихся на песке сыновей ханского визиря. Одному удалось освободиться от пут на руках и он спешил развязать брата. Увидев Ермака, вскочил, но не бросился бежать, а кинулся на него, пытаясь схватить за горло. Ударом кулака Ермак отбросил парня от себя и схватил за шиворот, встряхнул, поставил на ноги.
— Я все равно убегу! Убью! Убью! — выкрикивал бессвязно юноша, молотя тонкими руками по воздуху.
— Цыц! Щенок! — пригнул его к земле атаман. — Мал еще, чтоб такие слова говорить.
Парень упал на песок и, захлебываясь слезами, зарыдал, продолжая выкрикивать угрозы и проклятия:
— Ты унизил, оскорбил меня и брата. Никто никогда не бил нас. Мы отомстим тебе во что бы то ни стало. Ты пожалеешь об этом…
Ермак спокойно переступил через него и подошел к другому юноше, вытащил из ножен короткий кинжал. Пленный замер и даже в темноте его большие черные глаза неистово блестели, выражая испуг.
— Не убивай меня, — прошептал он.
Его брат поднял голову и, увидев кинжал, тихо завыл как это делают раненные смертельно звери.
— Помолчи, — тихо сказал Ермак и разрезал ремни? стягивающие руки второго пленника. — Можете идти куда захотите. И скажите всем, что Ермак с детьми не воюет. Даже если они и хватаются за оружие.
Юноши вскочили, попятились к реке, не сводя глаз с кинжала, который атаман все еще держал в руке. Усмехнувшись, он сунул оружие обратно в ножны и чуть отступил назад. Тогда те, не произнеся ни слова, вошли в реку и, все еще не веря в свое освобождение, кинулись в воду, поплыли торопливо, выбрасывая руки над поверхностью, и вскоре лишь черные точки их голов виднелись с берега.
Сзади послышались чьи-то шаги, Ермак повернулся. К нему спешили с пищалями в руках Матвей Мещеряк и Яков Михайлов.
— Случилось что, атаман?
— Пленные сбежали, — просто ответил он.
— Как? Куда?
— Уплыли. Видать, плохо связали их.
— Помог кто-то гадам, — поднял с песка перерезанный ремень Мещеряк и поднес его поближе к атаману.
— Мальцы еще… Пусть поживут, — махнул рукой Ермак, давая понять, что разговор закончен.
— Время придет, свидимся с ними, — упрямо выдохнул Мещеряк, скрежетнув зубами.
* * *
Когда Соуз-хану сообщили, что казаки взяли городок Карачи-бека и в плен попали двое сыновей ханского визиря, то он окончательно приуныл.
— Они могут через день оказаться и здесь! — сокрушался он, сотрясая воздух руками. — И не посчитаются, что я потомок древнего рода. Ограбят, разденут, зарежут! Что же делать? Что делать?!
Оба старших сына, Шарип и Набут, стояли перед ним, ожидая, какое решение примет отец.
— Мы можем скрыться в лесу, — предложил Шарип. — Пересидим там пока они не уберутся обратно.
— А если они пришли надолго? Тогда как? Нам не взять с собой скот, имущество, рабов. Куда это все спрячешь? Да и стар я уже скакать, словно заяц по лесам.
— Тогда будем защищаться до конца, — храбро предложил Набут.
— Замолчи! Кто разрешил тебе открыть рот?! Хочешь смерти? Тогда пойди и утопись. Река рядом. Батыр нашелся…
— Не горячись, отец, — рассудительно остановил его старший сын. — Мы понимаем, как трудно тебе, но ты сам всегда говорил, что от любой беды можно откупиться. У нас есть деньги, товары. Отдадим русским часть, и они не тронут нас.
— Я уже думал об этом, — пробурчал, чуть успокоившись, Соуз-хан. — Только не вышло бы хуже. Коль узнают про наши богатства, то обчистят до нитки.
— Но надо на что-то решаться, — не сдержался опять Набут. — Пока мы тут сидим, думаем, и русские заявятся.
— Замолчи! Я тебе сказал! — подскочил Соуз-хан к младшему сыну. — Твое дело слушать и исполнять что старшие скажут.
— Успокойся, отец. Так мы и в самом деле ничего не решим.
Соуз-хан прошелся по шатру, с сожалением оглядел его богатое убранство и, неожиданно повернувшись к наблюдающим за ним сыновьям, решительно заявил:
— Собирайтесь. Едем.
— Куда? — одновременно вскрикнули они.
— На встречу с русскими. Чем ждать пока они к нам пожалуют, лучше явиться к ним с подарками. Если потребуется, то и служить им станете. Зверя лучше приласкать, а не злить. Сила на их стороне…
— Но что скажут наши соседи? Как мы в глаза людям смотреть станем? — воспротивился Набут. — Я не поеду.
— Поедешь! Еще как поедешь! — ткнул его в грудь пухлым кулаком отец. — Иначе выгоню?! Ты меня знаешь.
Опустив глаза, сыновья пошли выполнять приказание. Соуз-хан сам выбрал лучшее оружие, одежду, чуть подумав, достал из сундука несколько серебряных чаш и тоже кинул их в кожаный мешок. Для себя он велел запрячь специальную повозку, обитую цветной материей, поскольку давно уже из-за своей тучности не мог держаться на лошади верхом. Захватив с собой небольшую охрану, они выехали по направлению к реке, где, по предположению Соуз-хана, обязательно должны были проплыть русские суда.
