Казачьи струги уже миновали небольшую возвышенность, когда идущий по договоренности с атаманом замыкающим Иван Кольцо увидел небольшую группу людей, вышедших к реке и призывно размахивавших руками.
— Чего им надо? Как думаешь? — спросил есаул Ларьку Сысоева, сидящего рядом с ним.
— А кто их знает… Здоровкаются поди…
— Пристать что ли?
— От своих отстанем.
— Нехай, нагоним. Греби к берегу, — крикнул Кольцо. — Проверим того пузатенького. Может, он нам подарки от хана Кучума привез.
Казаки с радостью направили струг к берегу, ожидая развлечения, на которые Иван Кольцо был большой мастак.
Увидя, что струг повернул к берегу, Соуз-хан вылез из повозки, спустился к самой воде, держа в руках тяжелый мешок с подарками. Наконец струг достиг мелководья и Иван Кольцо с Ларькой Сысоевым, спрыгнув в реку, побрели к берегу, зачерпывая воду голенищами.
— Заставил нас ноги мочить, — ругался Иван Кольцо, уже сожалея, что остановил струг. — Коль он просто с нами поздоровкаться решил, заставлю жирного борова в одеже как есть искупаться.
— Сейчас узнаем, — успокоил его Сысоев. — Не жги себя раньше времени. — Ларька немного понимал местную речь, и есаул постоянно держал его при себе, если потребуется разговаривать с кем-то из местных жителей. И сейчас он оказался как нельзя кстати.
Когда казаки выбрались на сушу, Соуз-хан низко поклонился и заговорил, протягивая перед собой мешок:
— Я очень достойный человек этой земли. У меня много воинов, но я не желаю воевать с вами…
— Чего он там лопочет? — не дождавшись конца длинной речи, спросил Кольцо своего толмача.
— Говорит, будто сильный очень, — развел тот руками.
— Силами что ли померяться предлагает? Это можно… — Кольцо сжал руку в кулак и, размахнувшись, засветил Соуз-хану в ухо. Тот лишь крякнул и замотал головой, плохо понимая, отчего этот русский ударил его. Зато схватились за сабли его сыновья, бросились на помощь к отцу.
— Но, но… — поднял руку Кольцо и указал на струг позади себя, из которого уже выбирались остальные казаки. — Вы не очень-то, а то отправим в реку раков кормить.
— Зачем дерешься? — плаксиво запричитал Соуз-хан. — Подарки тебе принес. Дружить хочу, а ты дерешься…
— Подарки принес говорит, — разобрал его слова Ларька Сысоев.
— Подарки, давай сюда, — Кольцо выхватил мешок из его рук и высыпал содержимое на землю. — Матушки святы… — Раскрыл он рот от удивления. — Надо же какое богатство…
Остальные казаки сгрудились вокруг него, разглядывая подарки и потряхивая чубатыми головами.
— Ишь ты… Оружие… Братины серебряные… — загомонили казаки.
Соуз-хан, довольный вниманием к нему со стороны русских, мгновенно забыл о причиненной ему обиде и широко заулыбался, подмигнул сыновьям.
— Спроси его, много ли еще таких подарков дома хранит, — велел Кольцо Ларьке Сысоеву.
Соуз-хан, услышав вопрос, испугался и затряс головой.
— Нет, ничего нет. Последнее отдаю, клянусь бородой пророка. Вот я вам своих сыновей привез. Возьмите их к себе на службу, — и он подтолкнул вперед Шарипа и Набута.
— А чего они делать умеют? — спросил Кольцо, выслушав перевод.
— Чего скажешь, то и делать будут. Даже из ружья один раз давал им стрелять, — с гордостью добавил Соуз-хан.
— Сгодятся, — согласился Кольцо. — Беру их к себе нас струг.
— Спасибо, большое спасибо, — опять начал кланяться Соуз-хан, и повернувшись к сыновьям, дал им знак идти с казаками.
Как только струг отчалил, и одиноко стоявшая на возвышенности расплывшаяся фигура Соуз-хана скрылась из вида, Кольцо спросил гребцов:
— Эй, кто устал горбатиться на веслах?
— Я! Я устал! Мочи моей нет, — послышались голоса.
— Так… — повел бровью есаул. — Остатка, Фомка, бросай весла. А вы молодцы, — ткнул пальцем в сторону Шарипа и Набута, — айда на их место.
Те поначалу не поняли, а когда им доступно объяснили, всучив в руки по здоровенному веслу, что от них требуется, то начали артачиться:
— Я ханский сын, — гордо крикнул Шарип.
— Рабом не буду, — повторил вслед за братом Набут и шагнул к борту, собираясь броситься в воду. Но его перехватили, кинули на лавку. Иван Гроза, широченный в плечах мужик и на голову выше остальных товарищей, поднес к ним по очереди свой кулак, спросив:
— Чуете, чем пахнет? Не будете слушаться — изувечу.
— Он может, — подмигнул Кольцо. — Вы бы, молодцы, лучше не рыпались. У нас рабов нет. Все гребут. Служба такая.
Ларька Сысоев перевел им смысл сказанного — и братья понемногу успокоились, ухватились за тяжелые весла и под одобрительные понукивания казаков сделали по нескольку гребков. Было трудно попасть в общий ход с остальными гребцами и с непривычки они вскоре взмокли, натерли кровавые мозоли, Кольцо, глядя на их потуги, сам сел на место Набута, отодвинув его в сторону.
— Смотри как надо, — и широко откинулся назад, с силой гребнул, упираясь обеими ногами в переднюю скамью. — И-и-и р-р-раз! И-и-и раз! А ну, Ларька, затяни нашу, донскую…
Тот набрал побольше воздуха в грудь и затянул что-то разудалое, подмигнул братьям, отирающим пот со лба, стертыми в кровь ладонями. Запели и другие казаки, широко улыбаясь, не переставая работать веслами. Струг пошел ходко, быстро нагоняя ушедших вперед.
Шарип не удержался и тоже разулыбался, ткнул брата в бок, показал на проплывающие мимо берега:
— Однако, хорошо так плыть. Весело…
— Поглядим, как дальше все обернется, — ответил не разделявший его радости Набут.
Они уже подплывали к устью Тобола, где он сливался с водами неугомонного Иртыша-землероя.
Мухамед-Кул, которому было поручено организовать оборону ханских земель, вместе с Кучумом и Карачой-беком выехали из Кашлыка. Они ехали по правому берегу Иртыша, выбирая место, где можно было бы встретить русских и разбить их. Мухамед-Кул ехал в один ряд с ханом, а следом, чуть приотстав, Карача-бек, который сидел на коне чуть нахохлившись, словно ворон после дождя на ветке дерева. Вместе с охраной следовали и молодые царевичи Ишим и Алтанай и совсем юные Абдур-Хаир, Асманак, Канай. Они были особо возбуждены и время от времени пускали лошадей вскачь, пытались вырваться вперед. Женам и наложницам вместе с малолетними детьми хан велел готовиться к переезду в другое место. Он и сейчас хорошо помнил, как много лет назад захватил врасплох Кашлык, благодаря предательству начальника стражи, убившего одного из сибирских ханов.
"Лучше лишний раз поостеречься, чем потом до конца дней кусать собственный локоть", — думал он. После сообщения о том, что русские взяли городок Карачи-бека, захватили в плен его сыновей, Кучум не спал последнюю ночь. Болели сильнее прежнего глаза, он перестал различать предметы и людей, находившихся от него дальше чем за десять шагов. Но об этом знала лишь одна Анна, и он строго-настрого запретил ей сообщать об этом кому-либо.
— Прогоним прочь русских — и зрение вернется, — обронил он неосторожную фразу и тут же пожалел об этом.
— Меня тоже прогонишь? — не поднимая головы, спросила Анна. — Я ведь тоже русская…
— Прости. Не тебя имел в виду. Ты это хорошо знаешь.
— Зачем ты приказал ослепить пленных мужиков, что привели с последним полоном?
— Не твое дело, — вспылил он. — Ты желаешь, чтоб они сбежали и привели сюда войска царя Ивана? Ты этого хочешь?
— Они уже пришли… А ты не думал, что Господь наказал тебя за их слепоту? Болезнь твоих глаз. Это ли не наказание Господне?
— Замолчи, женщина! Не пророчествуй! Не твое это дело!
Она ушла. И теперь Кучум мучился, подозревая Анну в измене, в потворстве своим соплеменникам. Хотя, она давно могла бы тайно покинуть Кашлык, сбежать обратно в земли своих родителей. Но она любила его. Любила таким как он есть… Но при этом не принимала многих его решений. Как-то поведет она себя сейчас, когда русские пришли уже под стены его столицы…
— Самое удобное место — напротив устья Тобола, — вывел его из задумчивости голос племянника.
— Что ты говоришь? — переспросил Кучум. Они находились на вершине горы, изрезанной многочисленна ми провалами оврагов, тянувшихся вниз к реке.
— Если мы поставим свои сотни здесь, то сможем засыпать их стрелами сверху, — продолжал Мухамед-Кул. — К тому же они не смогут обойти нас. Мы все будем видеть с вершины холма.
Карача-бек подъехал ближе и внимательно слушал слова Мухамед-Кула, но мысли его были о сыновьях, которые оказались в плену у русских. Он готов был кинуться навстречу русским лодкам, чтобы выкупить своих близнецов. Оказавшись в заложниках, сыновья связали ему руки, и думать сейчас о чем-то другом он просто не мог.
— А ты как думаешь? — обратился к нему Кучум. — Удачное место выбрал мой племянник?
