После недели пребывания в Монтбуе Арнау начал лелеять мысль о том, чтобы вернуться в Барселону, а замок и земли оставить на попечение управляющего. Но затем, обдумав свое поспешное решение, он предпочел глубже вникнуть в состояние дел. Арнау не испытывал никакого желания тратить свое время на посещение знатных особ, которые находились у него в вассальной зависимости и которые, приезжая в замок, бросались в ноги Элионор, а к нему относились с подчеркнутым презрением. Поэтому, принимаясь за дела, Арнау думал прежде всего о крестьянах и их подневольном положении.
Он выезжал в поля с Мар и с любопытством осматривал угодья, стремясь понять, действительно ли все было так, как говорили в Барселоне. Они, коммерсанты большого города, часто в своих решениях опирались на сведения, которые им сообщали. Арнау знал, что чума 1348 года выкосила сельских жителей, а в прошлом, 1358-м, году нашествие саранчи уничтожило почти весь урожай.
Когда они с Мар посетили первого крестьянина, Арнау не смог скрыть своего потрясения.
— Боже! — прошептал он, войдя в дом вслед за хозяином, который побежал вперед, чтобы представить новому барону свою семью.
Как и он, Мар не могла отвести взгляд от полуразрушенного жилища. Все, что было вокруг лачуги, казалось таким же грязным и заброшенным, как и человек, который предстал перед ними со своей женой и двумя маленькими детьми.
Все четверо выстроились в ряд и неуклюже пытались поклониться. В их глазах затаился неизбывный страх.
Одежда была изношена до дыр, а дети… Дети даже не могли держаться на ногах, настолько слабыми и исхудавшими они были.
— Это твоя семья? — спросил Арнау.
Крестьянин кивнул в ответ. В этот момент из угла дома донесся слабый плач. Арнау нахмурил брови, а мужчина обреченно махнул рукой. Страх в его глазах сменился печалью.
— У моей жены нет молока, сеньор.
Арнау посмотрел на женщину. Как могло быть молоко в таком истощенном теле? Для начала должны быть хотя бы груди!
— А никто здесь не мог бы?..
Крестьянин предвосхитил его вопрос.
— Здесь все такие же, сеньор. Наши дети умирают…
Арнау заметил, как Мар тихо ахнула, закрыв рот ладонью.
— Покажи мне свои владения: амбар, хлев, твой дом, поля.
— Мы не можем платить больше, сеньор!
Женщина упала на колени и поползла к ногам Арнау.
— Что?.. — растерялся он.
Дети заплакали.
— Не наказывайте их, сеньор, прошу вас, — вмешался хозяин, подходя к нему. — Мы действительно не можем больше платить. Накажите меня одного.
Арнау отошел на несколько шагов от женщины и приблизился к Мар, которая наблюдала за этой сценой с широко раскрытыми глазами.
— Я не собираюсь вас наказывать, — сказал он, обращаясь к мужчине, — ни тебя, ни членов твоей семьи. Я также не собираюсь просить у вас денег. Просто мне хочется посмотреть твои владения. Скажи своей жене, чтобы она встала.
Страх, с которым крестьяне смотрели на своего нового сеньора, сменился изумлением. Ошеломленные тем, что он сказал, они уставились на Арнау своими тусклыми, запавшими глазами. «Господи, как же унижены эти люди!» — подумал Арнау. У них от голода умирает ребенок, а они уверены, что кто-то приехал сюда, чтобы требовать больше денег.
Амбар был пустым. Хлев тоже. Поля не обработаны, земледельческий инвентарь разломан, а дом… Если ребенок не умрет от недоедания, он умрет от какой-нибудь болезни. Арнау не посмел к нему даже притронуться; казалось… казалось, он рассыплется, стоит только прикоснуться к нему.
Арнау снял кошелек с пояса и достал несколько монет. Он хотел было отдать их крестьянину, но подумал и добавил еще несколько.
— Я хочу, чтобы этот ребенок выжил, — сказал он, положив деньги на то, что когда-то было столом. — Я хочу, чтобы у тебя, твоей жены и остальных сыновей была еда. Эти деньги для вас, понятно? Никто не имеет на них права, и, если у вас будут какие-либо проблемы, приходите ко мне в замок.
Крестьяне не шелохнулись; словно зачарованные, они неотрывно смотрели на монеты. Они даже не попрощались со своим благодетелем, когда тот выходил из их лачуги.
По дороге в замок Арнау не произнес ни слова. Опустив голову, он погрузился в раздумья. Мар, как и он, тоже молчала.
— Все одинаковы, Жоан, — сказал Арнау как-то вечером, когда они вдвоем прогуливались в тени замка. — Есть такие, которым повезло: они заняли лачуги умерших крестьян или брошенные домишки тех, которые просто сбежали. И как относиться к беглецам? Этим оскудевшим землям они предпочли леса и пастбища, которые дают им надежную гарантию выживания. Разве можно осуждать их за это, если поля не плодоносят?
Но большинство… большинство находится в плачевном положении. Земли пришли в запустение, и люди умирают от голода.
— Это не все, — добавил Жоан, — я выяснил, что знать, твои вассалы, заставляют крестьян, которые уходят, подписывать капбреус…
— Капбреус?
— Это документы, свидетельствующие о том, что крестьяне признают действительными все права феодалов, которые остались неиспользованными во времена благоденствия, например до чумы и всеобщего упадка. Поскольку соглашаются немногие, их вынуждают это делать, чтобы обеспечить себе те же доходы, какие были десятки лет назад, когда дела шли хорошо.
Арнау провел много бессонных ночей. Он часто просыпался, видя во сне изможденные лица, а потом уже не мог заснуть. Он проехал по своим землям и был щедр, встречаясь с земледельцами. Он прекрасно осознавал, что все эти семьи зависели от своих сеньоров, а значит, и от него, поскольку последние были его вассалами.
Если он, как сеньор, требовал от вассалов плату с их доходов, то знать перекладывала тяжесть этих повинностей на несчастных рабов, не вникая, каким образом они смогут заработать эти деньги.
Они были рабами. Рабами своих земель. Арнау невольно вздрагивал, лежа в постели. Его рабы! Армия голодных мужчин, женщин и детей, о которых никто не думал, кроме тех случаев, когда нужно было обобрать их до последней нитки. Арнау вспомнил знатных господ, которые приезжали в гости к Элионор: здоровые, сильные, роскошно одетые, веселые! Как они могли так беззаботно жить, зная о реальном положении своих крестьян? Но что мог сделать он?
Арнау раздавал деньги там, где в них нуждались. Ему это ничего не стоило, но как радовались детишки, с какой благодарностью смотрели на Арнау их матери! Как улыбалась Мар, которая всегда была рядом. Однако же он понимал, что это не могло длиться вечно. Если он будет и дальше раздавать деньги, этим воспользуются вассалы. Чтобы не платить ему, они будут еще более жестоко эксплуатировать несчастных крестьян.
Что же делать?
Если Арнау с каждым днем становился все более угрюмым, настроение Элионор заметно улучшалось.
— Она пригласила знать, крестьян и прочих поселян на Успение Богородицы, — сообщил Жоан брату.
Доминиканец был единственным человеком из семьи Эстаньолов, который поддерживал хоть какие-то отношения с баронессой.
— Для чего?
— Чтобы ее… вас чествовать, — поправился он. — По закону… — начал объяснять Жоан и развел руками: мол, ты меня об этом сам попросил, — любой феодал в любой день может заставить своих вассалов возобновить клятву верности и чествовать своего сеньора. Вполне логично, что, не получив этого до сих пор, Элионор желает, чтобы это произошло.
— Ты хочешь сказать, они придут?
— Знать и рыцари не обязаны приходить на такое публичное действо; они всегда возобновляют свой вассалитет во время частных визитов, представая перед новым сеньором в срок до одного года, одного месяца и одного дня. Но Элионор поговорила с ними, и, похоже, они явятся. В конце концов, она — воспитанница короля и никто не захочет портить с ней отношения.
— А с мужем воспитанницы короля?
Жоан не ответил ему. Однако что-то в его глазах заставило Арнау задуматься.
— Ты ничего больше не хочешь сообщить мне, Жоан?
Монах покачал головой.
Элионор приказала построить помост на равнине, раскинувшейся у подножия замка. Она мечтала о дне Успения Богородицы. Сколько раз она видела, как знать и целые селения воздавали почести своему покровителю, королю. Наконец-то и она почувствует себя королевой, властительницей этих земель. Ну и что, если Арнау будет стоять рядом с ней? Люди знают, что она — воспитанница короля, которой все должны подчиняться.
Баронесса страстно желала увидеть себя в этой роли и с нетерпением ждала праздника. Незадолго до назначенного дня она даже позволила себе улыбнуться, глядя на Арнау. Правда, он стоял далеко от нее, да и улыбка получилась едва заметной, но все-таки она улыбнулась ему.
Арнау даже растерялся и в ответ растянул губы, пытаясь изобразить улыбку, но вместо нее получилась какая-то гримаса.
