— А с тобою что делать будем, палатин? — обернулся Роман к Говореку.
— Воля твоя, князь.
— Вижу, не дрогнуло сердце твое от страха, не ужаснулся ты пропасти, — сказал Роман. — Храбрые люди мне по душе. — Ладно, ступай к своему Мечиславу, пущай он рассудит, как с тобою быть.
— Поистине недаром славят тебя, Роман, за справедливость, — воскликнул Говорек, падая на колени. — И вот мое слово: не подыму я впредь против тебя своего меча — знай…
— Знаю, знаю, — поморщился Роман. — Ступай покуда, палатин. Да впредь мне не попадайся. Вспомни Велизара, вздрогни и вынутый меч обратно задвинь в ножны. А то, что в клятву твою не верю, на то не обижайся. Мне и бояре мои клялись и поныне клянутся, а сами куют крамолу. Мечислав — твой хозяин, а мне он — давнишний враг. Иди.
Огнем и мечом прошелся Роман по польской земле. Дорого заплатил ему за обиду коварный Мечислав. С большим полоном возвращался Роман на Волынь, много вез с собою добычи.
А на последнем привале спрыгнул у его шатра гонец, упал на колени и, задыхаясь, сказал:
— Беда пришла на Волынь, княже. Князь Всеволод вступил в стремя и двинулся против Чернигова. А Рюрик, с Владимиром галицким объединясь, топчет конями и топит в крови окраинные наши земли…
«Подлый трус, — подумал Роман о Владимире. — Сидел, как побитый пес в своей конуре, а почувствовал поддержку — и оскалил зубы». Но предаваться тоске и отчаянию у него не было времени. В тот же день послал он за поддержкой к сыну короля Белы Андрею, искавшему галицкого стола, а сам, с малой дружиной, без ночлегов и отдыха, меняя в пути коней, устремился на Волынь — спасти то, что еще можно было. Воображение смутно рисовало ему размеры постигшего его бедствия. Как знать, не посмеется ли над ним судьба, не сядет ли Владимир на волынский стол?..
И если бы взгляд его, подобно соколу, мог взмыть в вышину и окинуть всю землю, то увидел бы он, как идут по дорогам Волыни одетые в броню пешцы, как скачут взбодренные плетками кони, а навстречу им — в Галич и Киев — гонят скот и людей, подобно скоту. Увидел бы он горящие избы и лежащих на обочинах дорог своих порубленных воев…
Но не видел всего этого Роман, а если бы увидел, то, может быть, и не преисполнился бы такого ратного духа, может быть, и устрашился бы, а не надеялся на удаль свою и непрочный союз южных князей.
Но еще больше устрашился бы он, если бы знал, что не внял его просьбе Андрей и не двинул свою рать на Галич, а, выжидая, остановился за Горбами.
Осторожен был Бела, сыном своим рисковать не хотел, не решался дразнить выбравшегося из своей берлоги северного медведя.
Всем причинил немало хлопот Всеволод, посадил на коней чуть ли не всю Русь.
Все дальше продвигались по волынской земле Владимировы рати, все смелее и напористее становился галицкий князь. Куда и хворь его подевалась — румянцем загорелись полинявшие было щеки, живым блеском наполнились потухшие было глаза.
Сидел он на коне прямо, глядел перед собою строго, пересылался с Рюриком гонцами, набивал сумы воинов щедрой добычей, города отдавал им на ограбление, пожигал в полях созревшие хлеба.
Кровавыми слезами обливалась Волынь, в церквах перепуганные попы молились за здоровье Романа, а мужики брали в руки серпы и рогатины и уходили в леса, подальше от больших дорог, по которым двигалось галицкое воинство.
Недавний покой оказался непрочен. Воспрявшие духом бояре предавали Романа и переходили во вражеский стан.
Роман удивился пустынности и тишине на улицах стольного города.
Жена вышла с распухшим от слез лицом. Неужто сбывается зловещее предсказание повешенного Велизара? Неужто вправду постигла его божья кара? Но разве не думал он о благе своей земли? Разве одной забавы ради сносил головы упрямым боярам?!
Не обняв Рюриковны, не удостоив ее даже взглядом, размашистым шагом прошел князь в гридницу. Сел, насмешливо оглядел поредевшие лавки. Вот и выявила беда всех, кто был против него, кто строил козни и пересылался с врагами.
На оставшихся он мог положиться, но и то не на всех. Иные переметнутся чуть позже, иные так и останутся здесь, чтобы вынести навстречу Владимиру ключи от города.
«Попал, как сом в вершу», — вдруг подумал он о себе. Но тут же отбросил дурные мысли, ноги подсунул под столец, склонился к боярам:
— Какую думу думать будем?
— Какую уж думу думать, коли враг на загривке? — отвечали разноголосо бояре. — Замиряться надо с Владимиром, вот и весь сказ.
Но иные говорили разумно:
— Ты — князь, с тобою мы не один пуд соли съели. Собери по Волыни, что собрать сможешь. А мы тебе завсегда поможем.
И тех и других внимательно слушал Роман, сидел молча, теребил бороду.
— Много бед успел натерпеться народ твой от галичан. Кликни выборных, пусть свое слово скажут…
— В кузнях вели мечи и кольчуги ковать…
— В деревнях собери дань, чтобы войску было не голодно…
— Да не мешкай, княже. Видал, какие ноне встали хлеба? Ежели не справимся с галичанами, то не успеем убрать хлеб. Опустеют житницы, мужики метнутся из сел… Тогда небось и сами пойдем на поклон. Тогда нипочем не устоим.
Гул стоял в гриднице. Спорили бояре друг с другом, вскакивали, размахивали длинными рукавами шуб.
Но были эти шум и гвалт любы Роману. Не все, значит, бояре худого племени, были среди них и мудрые головы.
— Не зря собирал я вас, бояре, — сказал им князь. — На добром совете спасибо. А особливо тем, кто поддержал, кто и в мыслях не имел, чтобы Волынь отдать Владимиру галицкому. Малая беда большую родит, но ежели встанем все, как один, от любой беды отгородимся. Вот мое последнее слово. А заутра сами садитесь на коней и холопов своих ведите в мою рать. Да оружно, да оконно, да чтобы никто не вздумал прятаться в вотчинах. С Галичем разберусь — каждому свое воздам. За мною не пропадет — знайте.
Ввечеру, едва отужинал князь, под окнами терема раздались бойкие голоса.
Роман вышел на крыльцо:
— Почто вопите?
— Беда, князь, — выскочил перед ним воротник.
— Эко беда, — усмехнулся Роман. — Нынче горшей беды нет, как увидеть галичан под своими валами…
— Галичане, княже, и есть, — пролепетал перепуганный воротник.
— Не дури, воротник, людей зазря не полоши, — сказал князь и собрался обратно в терем.
— Верь мне, княже! — завопил мужик. — Пусть полопаются мои очи, ежели это не галичане. Сам едва не принял стрелу, да, хорошо, только ухо зацепило…
Складно сказывал мужик, и все у него вроде сходилось. И отметина на ухе кровоточила.
Сразу серьезным стал князь, вгляделся пристально в воротника и велел отрокам вести коня.
Всунул он ногу в стремя, бросил покорное тело в седло. Воротник юркнул впереди него, не отстал на улице. Еще несколько гридней увязалось за Романом. Вместе с князем поднялись на вал.
Смеркалось уже. За рекой расстилался туман, на закраине неба полыхали кучерявые облака, дорога, уходившая на юг, к Галичу, светло петляла среди темных лугов.
— Вон они, вон! — крикнул один из гридней и вытянул перед собой руку.
И верно, из приземистых кустов, спускавшихся одним своим краем к реке, а другим взбегавших на пригорок, показался конный отряд.
«Да неужто и впрямь Владимир успел до нас докатиться?» — удивился Роман, чувствуя, как тревожно покалывает в боку.
Тем временем на вал поспел и поотставший в городе воротник.
— Они, они и есть, — подтвердил он, словно бы даже и с радостью. — Почто обманывать мне тебя, княже?
— Цыц ты! — оборвал его князь. — Ну-ка, спущайся вниз да живо отворяй ворота. Поглядим, что там за храбрецы и откудова к нам пожаловали.
— Ты бы остерегся, княже, — стали уговаривать его гридни. — Не ровен час, еще угодишь под стрелу.
— Страшен сон, да милостив бог, — сказал Роман и, сбежав с вала, сел на коня.
— Свят-свят, — быстро перекрестил его мужик, распахивая ворота. Гридни поскакали за князем.
— А вы за мной почто? — остановил коня Роман.
— Так нешто тебя одного бросать пред ворогами? — удивился голубоглазый гридень с тонкой белой шеей, на которой висела деревянная оберега.
— Мой конь — ветер, — сказал князь, — а ваши — клячи. На таких только дрова из лесу возить.
— Не обижай нас, княже, — просили гридни. — А с тобою нам никогда не страшно.
— Ну, глядите у меня, — улыбнулся польщенный князь и поскакал по полю. Гридни едва поспевали за ним — лошаденки и впрямь были у них худы и малосильны.
В отряде заметили приближающегося князя, сгрудились, советуясь, потом рассыпались по луговине. На взгорке осталось трое. Один из них поднял руку:
— Кто такие?
— А вы? — спросил Роман, останавливая коня. Гридни нагнали его и вплотную грудились за спиной.
