В церкви собралось только с десяток гостей, а позже состоялся скромный завтрак в Тренвите, только семья и Оззи с Морвенной. Оззи нарядился в новый сюртук из рубчатого оранжевого бархата с двойными лацканами, нижние — в зеленую полоску, и бледно-лавандовый галстук, купленный специально для этого случая. Морвенна сидела, как застенчивая мадонна, из-за белого платья ее кожа выглядела смуглой, но шелковистой, она улыбалась, когда подобало, но взгляд был отсутствующим, душа пыталась взлететь, но ее сковали цепями.
Джордж смотрел на происходящее невозмутимо и со сдержанным удовлетворением. Поражение для него значило не то же самое, что для большинства людей, для него это был лишь повод собрать всё по кусочку заново и построить на другом месте. После тщательных размышлений он уступил перед угрозами Росса, взвесив риски в случае отказа и вычислив преимущества цивилизованного тактического отступления. Он не позволял себе действовать сгоряча. Джордж решил, что отзыв обвинений вернет его к первоначальной позиции и в конце концов сделает возможным брак с Осборном Уитвортом. Значительный успех по сравнению с незначительной потерей лица. И в целом он был доволен обменом.
После завтрака последовало поспешное прощание, где-то на заднем плане тетушка Агата возмущенно трепыхалась, как подстреленная летучая мышь, остальная семья стояла в дверях, пока они шли к одолженной Джорджем карете. Через три часа тряски по колдобинам, причем Осборн ни на секунду не прекращал дотрагиваться до жены — до руки, колена, плеча или лица, они наконец спустились по крутому холму к Труро.
Затем они покатили по мостовой через город, к церкви святой Маргариты на другом его конце, через ворота и по короткой и грязной дорожке к дому. Двое слуг склонились в поклоне, а две девчушки на попечении няньки всё глазели и глазели с пальцами во рту. Потом наверх, в спальню, пахнущую старой древесиной и свежей краской. После этого час в одиночестве и ужин, только они вдвоем, прислуживал лакей, Морвенна почти не притронулась к лакомствам и выпила достаточно канарского, чтобы подавить дрожь, которая ей завладела.
И всё это время Осборн громко говорил, голос его был похож на материнский. Целый день он пребывал в радостном возбуждении, но эта радость как будто скрывала истинные чувства. Несколько раз во время ужина он вставал из-за стола, чтобы поцеловать ей руку, а один раз поцеловал в щеку, но Морвенна непроизвольно съежилась, и Осборн больше не стал пытаться. Он всё время не сводил с нее тяжелый взгляд. Морвенна искала в его глазах любовь, но находила лишь похоть и долю обиды. Как будто она только что пыталась сбежать, и он до сих пор сердился на нее за это.
Ужин закончился, и Морвенна в панике пожаловалась на плохое самочувствие после поездки и спросила, не может ли она пойти спать пораньше. Но время ожидания и задержек закончилось, он уже и без того прождал слишком долго. И Осборн проводил ее наверх, в спальню, пахнущую старой древесиной и новой краской, и там после быстрых и формальных нежностей стал ее раздевать, с величайшим интересом снимая и изучая каждый предмет. Морвенна попыталась воспротивиться, и он ее ударил, после чего она уже не сопротивлялась. И наконец Осборн уложил ее обнаженной в постель, и Морвенна свернулась, как испуганная улитка.
Осборн встал на колени у постели и произнес короткую молитву, потом поднялся и стал щекотать Морвенне ступни, а затем набросился на нее и грубо овладел.
В среду пятого августа выдался исключительный день за всё это холодное и ветреное лето. Солнце поднялось в небо, прикрытое облаком, словно оконной шторой, ветер утих, а земля нежилась в полудреме от первого тепла.
До юбилея оставалось всего пять дней. Агата проснулась рано и хотела было встать, влекомая нежным дуновением воздуха из окна и сонным щебетанием птиц, но подумав о том, что силы ей пригодятся, решила провести утро как обычно в постели, легкий обед в два, а после — перекус внизу за два-три часа до вечернего чая.
Отъезд Морвенны, случившийся почти две недели назад, сильно разочаровал старушку. Морвенна была для нее надежной опорой, а теперь она снова зависела от Люси Пайп и кратких визитов Элизабет. Так или иначе, почти всё было готово. Миссис Треласк сшила платье из черного фламандского кружева с двумя цветками из белого атласа на груди и черной атласной пелериной до пояса. Оно совершенно не соответствовало вкусу Агаты, но всем остальным женщинам казалось необычайно элегантным и подходящим случаю. По крайней мере, оно было новое, опрятное и стоило кучу денег, так что нехотя она всё же согласилась надеть его.
Кольцо с топазом растянули, чтобы она смогла втиснуть его на палец. Трясущейся рукой на оборотной стороне старого счета она написала, чтобы после ее смерти кольцо передали Клоуэнс Полдарк. Сделали и подогнали по размеру новый парик из особенно хороших волос, почти белых, но с несколькими седыми прядями, купили черный кружевной чепец. Тетушка Агата заказала и только вчера получила новую черную бархотку. Это привело ее в ярость, так как бархотка была слишком велика и спускалась с ее крошечной шеи, как ожерелье, но она надеялась, что Элизабет успеет вовремя ее укоротить.
Чего ей не хватало, так это новых пряжек для туфель. Ступни у нее были столь сморщенные и бугорчатые, что заказывать новую обувь не представлялось возможным. Для этой цели могли бы подойти ее лучшие тапочки, если украсить их серебряными пряжками. Но пряжки не доставили. Элизабет поклялась, что дважды посылала к серебряных дел мастеру в Труро, и им твердо обещали всё сделать до понедельника, но времени осталось так мало. После всего этого ожидания, долгих-долгих месяцев, всей подготовки, так мало времени. Уже через пять дней. Через пять дней.
Уголек пошевелился на кровати и потянулся. Опершись о приставной столик, тетушка Агата подняла блюдце с молоком ему на кровать, и он лениво лизнул пару раз.
Тридцать восемь гостей приняли приглашение... или сорок восемь? Агата не могла вспомнить. Пару раз она задумывалась над тем, почему Джордж Венеблс не ответил. Пожалуй, он был самым милым человеком из всех, что она знала. Все говорили, что он слишком стар для нее, хотя тогда ему было не больше сорока (сорок — ребенок, совсем еще ребенок). Но он потерял все свои деньги в афере «Компании Южных морей» [27] и уехал за границу с герцогом Портлендским (или кем-то еще?), с тех пор она ничего о нем не слышала (но сохранила адрес и лично проследила, чтобы приглашение было отправлено. В этом доме никому нельзя доверять. Они могли потерять приглашение или забыть его отправить).
Потом был Лоренс Тревемпер. Веселый и привлекательный. Капитан (или нет?) в одном из отличных полков. Как же они танцевали вместе! Он говорил ей: «Мисс Полдарк, когда я с вами танцую, ей-богу, у меня вырастают крылья!». Убит в какой-то безрассудно-храброй, но тщетной кавалерийской атаке в месте под названием Фонтенуа [28]. Тридцать пять ему было, кажется (или сорок пять?). Его жена слыла просто несносной занудой.
До него был еще Рендольф Пентайр. Тот еще плут, постоянно крутился у какой-нибудь юбки. В конечном счете женился на этой Китти, Китти Хоуэ, а детьми так и не обзавелся. После всей-то его похотливости. Их Агата не пригласила.
Потом еще, ох, пять или шесть. От поклонников отбоя не было. Только вот ни один из них не подошел по той или иной причине. Или они уехали, как дорогой Джордж. Послушать молодых сейчас, так можно подумать, что в прошлом вовсе не было никаких волнений, душевных страданий, проблем, горьких разочарований или впечатляющих свершений. Нынешняя молодежь более чем скучна: напыщенные, эгоистичные, уверенные в том, что их проблемы важнее всего на свете. У них нет ни перспективы, ни чувства меры. Возможно, чтобы овладеть истинным чувством меры, нужно состариться. Не то чтобы это утешает, но всё же.
Пока она тихо и мечтательно размышляла на грани между сном и явью, вошел другой Джордж, не тот, о котором она грезила, а тот, которого так сильно ненавидела.
На минуту она уставилась на Люси Пайп, которая складывала ее ночную шаль. Затем, открыв глаза, увидела Джорджа Уорлеггана и пропадающую за дверью Люси.
Такое случалось редко. Или лучше сказать — никогда. Если он и был когда-нибудь в этой комнате, Агата не могла этого вспомнить. Ей не понравилось, что он пришел и помешал ей. Она съежилась и натянула на плечи дневную шаль, закрываясь от него, словно от сквозняка. Встрепенувшийся Уголек вытянул спину и зашипел. Теперь Уголек не шипел ни на кого, кроме Джорджа — это доставляло Агате величайшее удовольствие.
Мистер Уорлегган был одет, словно встречал гостей — в обтягивающем сюртуке на пуговицах, укороченном так, чтобы были видны облегающие брюки, и в короткий двубортный жилет из красного шелка с медными пуговицами. Ее острый критичный взгляд отметил, как Джордж старательно втягивает живот. Его щеки и плечи становились всё тяжелее с каждым годом. Вдруг она увидела улыбку на его лице. Это было неслыханно. Он улыбался ей. Но от этого краше не стал — любые его гримасы были ей противны, кроме тех, что вызваны болью. Он что-то говорил. Он положил на стол перед ней книгу и говорил, прекрасно зная, что Агата его не слышит. Злоба скрючилась на ее влажных серых губах.
