обязанности моего лейтенанта.
— Как вам будет угодно, господин полковник, — отвечает Рене, кланяясь, но в его голосе кавалер не слышит ни гордости, ни радости.
«Вот дал Бог родственника».
Волков смотрит на капитана и вздыхает:
— Ладно. Сколько у кого людей в ротах осталось?
— Триста восемьдесят восемь в строю, четыре сержанта потеряны, трое убито, один ранен, — сразу отвечает капитан первой роты и продолжает: — Если позволите, господин полковник.
— Слушаю вас, Карл.
— Думаю, командиром первой роты сейчас назначить капитана Рене, а командиром второй — ротмистра Хайнквиста. Ротмистр хорошо проявил себя в сегодняшнем бою, думаю, что он справится и с должностью командира роты.
Волкову такое предложение было не по душе, что-то всё меньше ему нравился родственник, но дело было в том, что других хорошо знакомых офицеров у него не было.
— Хорошо, — согласился он. — Пусть так и будет. Что у вас с людьми в роте, капитан Рене?
— В строю осталось лишь сто шестьдесят два человека при десяти сержантах, — отвечает Рене.
— Сколько? — Удивляется полковник. — Неужели так много потеряли?
— Разбегались сволочи, — за Рене отвечает Роха, — как мужичьё им чуть фланг замяло, так и побежали, едва успевал им морды бить и в строй возвращать. Но всех-то я переловить не мог. А Рене не до них было, он пытался строй выровнять.
«Да, Рене не должен командовать первой ротой, но кого на неё поставить? Может, этого нового Хайнквиста?»
Волков не знал, что делать, впрочем, если начнётся дело и дело будет тяжким, он и сам мог покомандовать.
— Хорошо, а что у нас со стрелками?
— Сто шестьдесят шесть человек, — сразу отвечал за Роху ротмистр Вилли. — Два мушкета от пальбы разорвало.
— Вот как, мушкеты что, плохи? — Спрашивает Волков.
— Да не плохи они, мушкеты отличны. — Говорит Роха.
— Да, мушкеты хороши, но пороху в них на выстрел идёт вдвое против аркебузы, вот и не выдерживают, — добавляет Вилли.
Волков понимающе кивает и спрашивает:
— Капитан Роха, а кого вы думаете оставить вместо себя?
— А что тут думать? Я не знаю никого, кроме Вилли, кто может командовать стрелками и стрелять рядами. Только он. Хоть и рановато ему на капитанскую должность. Но он всё знает, да и не трус.
Волков опять кивает и молчит. А что тут скажешь? Война — дело удивительное. Некоторым людям к капитанскому чину надобно идти почти всю жизнь, а удачливому мальчишке…
— Хорошо, — наконец горит полковник, — надеюсь вы меня не подведёте на капитанской должности, ротмистр Вилли.
— Я не подведу, — с жаром обещает молодой человек. — Клянусь вам, господин полковник.
Волков смотрит на инженера, а тот в свою очередь смотрит на него и молчит.
— Господин Шуберт, я вас слушаю, — напоминает о себе полковник.
— Да?
— Что у вас с людьми, господин Шуберт, все ли целы?
— Нет, не все. Не все. Разбежались людишки, инструмент побросали и ушли обратно в Нойнсбург.
— Сколько осталось? — уже чуть раздражённо спрашивает кавалер. — Можете сказать?
— Ну… Наверное, около ста человек, — прикидывает в уме инженер.
Волков вскакивает, он, хоть и смертельно устал, но волны злости так и накатывали на него при виде очередной телеги с ранеными. Очередной телеги с убитыми. Рыцаря божьего потряхивало от одной мысли, что кто-то так издевательски легко смог заманить в засаду, в ловушку и перебить половину его людей. Половину! Это не считая Увальня и Хилли, и Бертье со старым Гренером, участь которых до сих пор была неизвестна.
От этих мыслей ему становилось так горько, и такая ярость на него накатывала, что он зубы разжать не мог, снова болеть в груди начинало. А тут ещё этот болван учёный, который людей своих пересчитать не может.
— Около — это сколько? Восемьдесят? — орёт он на инженера. — Или сто двадцать?
— Я… Я сейчас оставшихся всех пересчитаю, — обещает Шуберт.
— Да уж будьте так любезны. — Сквозь зубы, чтобы снова не сорваться на крик, говорит ему полковник.
И когда инженер убегает в темноту, он, чуть успокоившись, садится. Теперь он смотрит на молодого Гренера, который был у своего отца заместителем в эскадроне. Тот, видя его взгляд, рапортует:
— В эскадроне осталось двадцать восемь человек, люди и лошади здоровы.
Нет! Волков качает головой. Нет, совсем не это сейчас интересует полковника, и молодой человек понимает что.
— Кавалер, я не знаю, как так вышло, — говорит Гренер. — Клянусь! Отец меня самого посылал в авангард, я сам заглядывал в овраги, сам заезжал в лес, что у реки.
Волков отводит от него взгляд:
— Карл, сколько, по-вашему, было мужиков на этом берегу?
— На меня сразу навалилось полтысячи, — отвечает Брюнхвальд, — на роту Бертье в лес пошло ещё полтысячи, может… четыреста. Ещё и рыцари были, четыре десятка. Рене, сколько было у вас?
— Около пяти сотен, — отвечает капитан Рене.
Конечно, не было у Рене пяти сотен врагов, в отходившем к переправе отряде мужиков было сотни три, Волков сам их видел. Неужели Роха и Рене перебили две сотни мужиков? Впрочем, не это его сейчас волновало.
— Около полутора тысяч человек противника было на этом берегу, включая кавалерию, и при этом вы никого не видели?
— Клянусь, кавалер, — говорит молодой человек.
«Жаль, что ваш папаша сгинул на том берегу, ещё и три десятка кавалеристов с собой увёл, с удовольствием отдал бы его под суд».
— Здесь обращаетесь ко мне по званию, — строго ему отвечает Волков. — Мы не в имении на ужине.
— Прошу прощения, господин полковник, — молодой офицер кланяется и тут же продолжает. — Мы везде смотрели: ни следов башмаков, ни кострищ, ни подков на песке, ни конского навоза. Ничего такого. Пустошь безлюдная. Спросите у любого моего человека, они всю округу объехали.
Волков молчит. Продолжает крутить эфес меча. Это странно, но он почему-то верит молодому Гренеру. Наконец, он вспоминает, что два его офицера тяжко ранены и решает заканчивать совещание, он ещё раз оглядывается:
— Господа, хочу знать, что вы думаете о сложившейся ситуации, и также хочу знать ваше мнение о том, что нам надобно в этой ситуации делать.
Брюнхвальд морщится, трогая свою ногу и говорит:
— По званию мне первому надобно говорить, значит, скажу. Во-первых, мы попали в хорошую засаду, слава Господу, что враг торопился и не успел всеми силами выйти на этот берег, слава Богу, что стрелков не было, видно, не успели подойти. Будь мужиков тут тысячи три, так нас всех бы уже на этом свете не было. Во-вторых, думаю, что к утру они переправят сюда людей ещё. Они знают, что нас мало. Переправят и врежут нам ещё. Я бы так и
