Ознакомительная версия.
Юровский: «Ник[олай] нес на руках Алексея, остальные несли с собой подушечки и разные мелкие вещи. Войдя в пустую комнату, Александра] Федоровна] спросила: „Что же, и стула нет? Разве и сесть нельзя?“ Ком[ендант] велел внести два стула. Ник[олай] посадил на один А[лексе]я, на другой села Александра] Ф[едоровна]. Остальным ком[ендант] велел встать в ряд».
Стрекотин: «Всех их ввели в ту комнату... Рядом с моим постом. Акулов (Никулин) вскоре вышел и, проходя мимо меня, сказал, для наследника понадобилось кресло... видимо, умереть он хочет в кресле... Ну что ж, принесем».
Никулин приносит те два стула, о которых писал Юровский. Один – для царицы, другой – для Алексея. Стулья – не были капризом Александры Федоровны. Она не могла долго стоять, у нее вечно болели ноги. Поэтому и привезла она кресло-каталку. Не мог стоять и мальчик, у которого был тогда приступ болезни. Вот отчего они «захотели умереть в креслах».
Медведев: «Государыня села у той стены, где окно ближе к заднему столбу арки. За нею встали три дочери. Государь... в центре, рядом наследник, за ним встал доктор Боткин. Служанка – высокого роста женщина встала у левого косяка двери, ведущей в кладовую. С ней встала одна из дочерей. У служанки была в руках подушка. Маленькие подушечки были принесены царскими дочерьми; одну положили на сиденье стула наследника, другую государыне».
В это время Дерябин видит ту же картину, но с другой точки – через окно полуподвальной комнаты: «Они разместились так в комнате справа от входа находился Юровский, слева от него стоял Никулин, латыши стояли рядом в самой двери, сзади них стоял Медведев (Пашка)».
Дерябин видит через окно часть фигуры и главным образом руку Юровского. Он видел, что Юровский говорит что-то, махая рукой. Что именно он говорил – Дерябин не мог передать. Ему не слышно было слов.
Стрекотин: «Юровский скорым движением рук направлял куда кому нужно становиться. Спокойно тихим голосом: „Пожалуйста, вы станьте сюда, а вы – сюда... вот так, в ряд...“ Арестованные встали в два ряда, в первом ряду – царская семья, во втором – их люди. Наследник сидел на стуле... в первом ряду стоял царь, в затылок ему стоял один из лакеев...»
Да, Николай именно стоял. Все было так же, как при том последнем молебствии, когда раздалось «Со святыми упокой».
Все ясно в этой сцене. Неясно только одно: почему они так картинно построились? Ну тогда, когда слушали молебен, они построились перед отцом Сторожевым и дьяконом. Но теперь? Когда они пережидают? Ведь так объяснил им Юровский: «пережидают возникшую опасность». Почему же они так странно, живописно выстроились? И почему попросили только два стула, ведь «пережидать» придется неизвестно сколько?
ФОТОРАССТРЕЛ
Этот человек позвонил мне по телефону после опубликования первой моей статьи. Он начал сразу: «Я расскажу вам то, что говорилось второму поколению советских разведчиков в разведшколе. Что такое второе поколение? Если Рихард Зорге был первым поколением, то это 1927—1929 годы. Все они давно в могилах – и вы вряд ли услышите это от кого-нибудь, кроме меня... Итак, на разведуправских курсах нам рассказали следующее: надо было расставить Семью как можно удобнее для расстрела. Комната была узкая – и боялись, что сгрудятся. И тогда Юровский придумал. Он им сказал, что надо сойти в подвал, потому что есть опасность обстрела дома. А пока суть да дело – их должны сфотографировать. Потому что в Москве-де беспокоятся и слухи разные ходят – о том, что они сбежали (действительно, в конце июня была тревожная телеграмма об этом из Москвы. – Э.Р.).
И вот они спустились вниз и встали, для фотографии, вдоль стены. И когда они построились...»
Как все, оказывается, просто! Ну конечно же, он придумал, будто Семью собираются фотографировать. Возможно, даже пошутил, что он-де бывший фотограф. Отсюда его команды, о которых пишет Стрекотин: «Станьте налево... а вы направо». И отсюда спокойное подчинение всех действующих лиц этой сцены. А потом, когда они встали, ожидая, что внесут фотоаппарат...
Юровский: «Когда встали – позвали команду».
Стрекотин: «Группа людей направилась к комнате, в которую только что ввели арестованных. Я пошел за ними, оставив свой пост. Они и я остановились в дверях комнаты».
Итак, расстрелыцики уже толпятся в широких двустворчатых дверях комнаты. И рядом Стрекотин.
Ермаков: «Тогда я вышел и сказал шоферу: „Действуй“. Он знал, что надо делать, машина загудела, появились выхлопки. Все это нужно было для того, чтобы заглушить выстрелы, чтобы не было звука слышно на воле».
Шофер Сергей Люханов во дворе сидит в кабине грузовика, слушает работающий мотор и ждет...
Юровский: «Когда вошла команда, ком[ендант] сказал Р[оманов]ым: „Ввиду того, что их родственники продолжают наступление на Сов[етскую] Россию, Уралисполком постановил их расстрелять. Николай повернулся спиной к команде – лицом к семье, потом, как бы опомнившись, обернулся к ком[енданту] с вопросом: «Что? Что?“
Стрекотин: «Перед царем стоял Юровский, держа правую руку в кармане брюк, а в левой небольшой кусочек бумаги... Потом он читал приговор. Но не успел докончить последнего слова, как царь громко переспросил... И Юровский читал вторично».
Юровский: «Ком[ендант] наскоро повторил и приказал команде готовиться... Николай больше ничего не произнес, опять обернувшись к семье, другие произнесли несколько бессвязных восклицаний, все это длилось несколько секунд».
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ПОСЛЕДНЕГО ЦАРЯ
«Переспросил» – и «больше ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.
Но царь сказал еще несколько слов... Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.
Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но это не забыл. И даже иногда об этих словах рассказывал.
Из письма А.Л.Карелина (Магнитогорск): «Помню, Ермакову был задан вопрос „Что сказал царь перед казнью?“ „Царь, – ответил он, – сказал: «Вы не ведаете, что творите“.
Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее – этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя – Сергея Александровича. Царь повторил их. Как повторяла, должно быть, на дне шахты Элла: «Прости им... не ведают, что творят».
И через несколько месяцев их повторил другой Романов – великий князь Дмитрий Константинович в Петропавловской крепости, когда поведут его на расстрел...
«Тюремный сторож говорил, что когда Дмитрий Константинович шел на расстрел, то повторял слова Христа: „Прости им, Господи, не ведают, что творят...“ (Из воспоминаний великого князя Гавриила Константиновича „В Мраморном дворце“.)
Его последние слова... В тот миг и завершилась история о Прощении.
И сразу после чтения бумаги Юровский рывком выхватил свой «кольт».
Юровский: «Команде заранее было указано, кому в кого стрелять, и приказано целить прямо в сердце, чтоб избежать большого количества крови и покончить скорее...»
Стрекотин: «При последнем слове он моментально вытащил из кармана револьвер и выстрелил в царя. Царица и дочь Ольга попытались осенить себя крестным знамением, но не успели».
Юровский: «Ник[олай] был убит самим комендантом наповал... Затем сразу же умерла А[лександра] Ф[едоровна]...»
Юровский пишет, что это он убил царя. И.Стрекотин тоже видел, как Юровский, прочтя бумагу, тотчас вырвал руку с пистолетом и выстрелил в царя. Впрочем, у Юровского в тот день было с собой два пистолета...
Юровский: «Один системы „кольт“ номер 71905 с обоймой и семью патронами и второй системы „маузер“ за номером 167177 с деревянным чехлом-ложей и обоймой патронов 10 штук... Из „кольта“ мною был наповал убит Николай».
Но Стрекотин следил тогда только за читающим Юровским, и только его руку, направленную на бывшего самодержца всея Руси, видел охранник
Но еще двое стрелявших будут утверждать, что царя застрелили они...
Сын чекиста Медведева: «Царя убил отец... Как я уже говорил, у них было договорено, кто в кого стреляет. Ермаков – в царя. Юровский взял царицу, а отец – Марию. Но когда они встали в дверях, отец оказался прямо перед царем. Пока Юровский читал бумагу, он стоял и все рассматривал царя. Он никогда его не видел так близко. И сразу, как только Юровский повторил последние слова, отец их уже ждал и был готов и тотчас выстрелил. И убил царя. Он сделал свой выстрел быстрее всех.. Только у него был „браунинг“. У „маузера“, „нагана“ и „кольта“ надо взводить курок, и на это уходит время. У „браунинга“ – не надо...»
Но и Ермаков, которому, по уговору, «принадлежал царь», утверждал: «Я дал выстрел в него в упор, он упал сразу...»
Впрочем, уверен, что все толпившиеся в дверях страшной комнаты – 12 революционеров – пришли, чтобы убить царя. И все 12 сначала послали в него свои пули. И торжествующая надпись по-немецки, оставленная на стене кем-то из «латышей» – «В эту ночь Валтасар был убит своими холопами», – была буквальной.
Ознакомительная версия.
