Вальдензер молча слушал и только трясся от плача.
Ветеринар несколько раз вымыл руки с мылом, требуя от конюха все новые и новые полотенца. И продолжал с серьезным, даже грустным видом, что было не в его манере:
— Животное, вероятно, набрело на ядовитую траву, так бывает, это естественно, но почему природа избрала жертвой столь прекрасного жеребца, а не другую лошадь, пасшуюся на том же лугу? Почему такое часто случается и в жизни людей? Умирает какая-нибудь необыкновенно красивая девушка, хорошая, чистая, а шлюхи живут. Смерть косит красивых юношей и милует уродов. Зло в природе — великая тайна. Борьба Ормузда и Аримана! {40}
Исакович ничего не слыхал о религии Зороастра, но спрашивать не стал. Уж очень переменился и стал серьезным ветеринар, словно его подменили.
— Чудовищный обычай у графа Парри — давать лошадям имена по названиям звезд и созвездий, — все еще разглагольствовал де Ронкали. — Я говорил об этом Вальдензеру несколько раз, но графу не смею и заикнуться. Меня потрясает смерть! Смерть ужасна, она косит направо и налево — сколько раз уже она свирепствовала и здесь, и в Вене, и на других землях и континентах. Косила людей и животных, рыб и насекомых. И всегда выбирает лучшие создания. Красивейших из красивых.
В тот день — в одном из крыльев Herrenhaus’а, в столовой над двором и садом — обед у Вальдензера прошел так, словно в доме находился покойник.
Хозяин с гостями не обедал, а хозяйка ходила заплаканная и сама не своя.
— Мне пришла в голову прекрасная мысль, — сказал Божич, когда мужчины остались одни. — Вам, капитан, надо забрать с собою Францель, а вам, де Ронкали, — дочь Вальдензера. После случившегося судьба девушки здесь, среди конюхов, предопределена. Отец потеряет службу, а она попадет в лапы одному, другому или третьему из слуг графа Парри и пойдет по рукам. Что же касается Францель, то сколько грехов с вашей души снимется, капитан, если вы увезете ее с собой, чтобы она чистила вам сапоги да поднимала по утрам с постели.
Исакович, бранясь про себя, сердито буркнул, что эта бедная девушка, может, найдет свое счастье, если выйдет замуж за порядочного, честного конюха.
— Эта девушка, — заметил ветеринар, — будет счастливее в Вене, среди просвещенных людей, чем здесь, став женою варвара. Я совершенно согласен с майором, что красивое и доброе недолговечно на этой земле.
— Тому примером служит Вальдензер, — подхватил Божич. — Еще вчера вечером, когда вы, капитан, познакомились с ним, он был счастливым отцом, счастливым мужем, счастливым берейтором графа Парри, гостеприимным хозяином и веселым человеком. Вспомните, каким он был в кругу семьи! А нынче? И никогда больше вы уже не увидите его таким довольным, каким он был вчера! Никогда!
Де Ронкали рассказал, что Вальдензер поднялся рано в самом веселом настроении — утро было такое чудесное, ясное, солнечное. Полагая, что болезнь лошади не опасна и скоро пройдет, он нарядился в новый синий костюм и решил встретить Божича и капитана в конюшне, возле стойла Юпитера.
— Что будет со стариком, если граф его выгонит? Вальдензер живет только ради дочери. Люди думают, что он богат. Но я-то знаю, что у них совсем нет денег. Они прожили всю жизнь бережливо и честно. А граф отберет за Юпитера все до нитки, если даже они что и скопили.
Божич кричал, что граф Парри, как и Монтенуово, строг и за халатность наказывает жестоко. И тщетно ему доказывать, что смерть животного такая же великая тайна, как смерть человека.
Только тут Павел заметил, что майор — креатура де Ронкали и повторяет все то, что от него слышит.
Видя, что г-жа Божич после обеда всячески старается остаться с ним наедине, Исакович начал избегать ее, как надоедливого нищего. Она была очень бледна и заплаканна. Все же под вечер ей удалось его поймать.
Божич уехал по делу в Визельбург.
С ним отправился и де Ронкали.
Госпожа Божич сказала, что ждала его и до рассвета не сомкнула глаз. Что мужа поместили рядом со спальней хозяев. Текла спит с дочерью Вальдензера. Она же была одна. И так его ждала.
Но Павел убежал от нее, как от безумной.
Он был потрясен видом Вальдензера. Этот человек, казалось, постарел за один день на десять лет. И походил теперь на пустой бочонок, который при малейшем ударе отзывался гулом. У него пропал голос, но он все же старался до конца оставаться любезным с гостем. Скромность и застенчивость капитана ему понравились. Старик пытался скрыть свое горе, но губы у него дрожали. Жена и дочь молчали в его присутствии, но слезы стояли у них в глазах.
И поэтому ужин тоже прошел словно похороны.
Все только и ждали, когда можно будет разойтись по комнатам.
Божич убежал первый.
Потом ушла хозяйка, а с нею и ее гостья.
Текла вертелась какое-то время возле Павла, потом погуляла по саду у фонтана и вскоре отправилась спать. С хозяином остался один Исакович. Осталась и хозяйская дочь.
Вальдензер рассказывал Павлу о своем прошлом, о том, как он преданно и честно служит сорок лет графу Парри и вот теперь не знает, что его ждет. Как будто он виноват в смерти Юпитера!
Говорил он глухим голосом, звучавшим как из бочки. Озабоченный будущим любимой дочери, он смотрел на нее печальными глазами. И если ему нужно было что-нибудь — бокал, хлеб или табакерка, — он тихо называл предмет, а девушка ему передавала. И каждый раз он повторял:
— Пусть бог наградит тебя за доброту.
Потом с немой тоскою смотрел секунду-другую на дочь.
Опустив руку на руку собеседника, Вальдензер признался, что у него мутится разум от одной только мысли, что он может потерять крышу над головой, прежде чем выдаст дочь замуж. Лучше уж умереть, чем видеть такое. Затем, убрав свою волосатую руку, он извинился и сказал:
— Я должен поспать. Завтра меня ждет страшный день.
Павел, поклонившись дочери, кинулся за хозяином с тем, чтобы незаметно сунуть ему два-три талера за ночлег. Пусть он, дескать, купит от его имени гостинец для дочери.
Однако Вальдензер оттолкнул деньги, словно они его обожгли.
— Я попросил бы не оскорблять мой дом, — сказал он. — Мы люди простые, бедные. Может быть, завтра я потеряю все, что мне удалось приобрести трудом собственных рук, но в нашем доме за гостеприимство платы не берут. Мы более года знакомы с Божичем и от всей души принимаем его родственника. Если же вам, капитан, угодно сделать подарок дочери, пришлите его из Вены. Все женщины теперь помешаны на модных безделушках из столицы. Что же касается гостеприимства, вы можете прожить у нас сто лет, но и тогда мы будем в расчете. Хотя турецкие войны велись в моем далеком детстве, мне все же известно, что Вену защищали хорваты. Поэтому я не могу принять деньги, они жгли бы мне ладони, как раскаленные угли. Оставьте их у себя.
Опустив голову, Павел побрел в свою комнату.
По давней своей привычке он долго сидел, положив голову на руки. Потом стирал и мылся, стоя в маленьком медном тазу. Наконец лег в чем мать родила в постель и долго прислушивался к потрескиванию свечей в шандале да пению цикад в темном саду.
Досточтимого Исаковича вновь поразило, до чего действительность расходилась с надеждами и расчетами человека.
Как часто она оказывается совсем другой, чем мы предполагали. Действительность порою так неожиданна, а ведь она — следствие наших же, но только совсем иных намерений.
Ночь с ее странными звуками, которые бог знает откуда берутся и бог знает как проникают в наши сновидения, медленно, неслышным шагом проходила по саду, под его окнами. Стараясь заснуть, Исакович убеждал себя, что все уже позади, что он уже недалеко от Вены и скоро доберется до Бестужева.
А в России он и думать забудет о майоре Божиче, о его жене и дочери, о белом зайце и даже о вороном жеребце.
Все это — лишь муравьиное копошение да мышиная возня…
Женщины созданы богом так, что думают только о себе да о своем милом, они не проливают слез над несчастной отчизной. Их не занимает переселение в Россию. Они останутся здесь, где лошадям почему-то дают имена звезд.
