XXXVII. Стало быть, любимчик и постоянный спутник героя. И лишь однажды Серторий рассердился на Квинта и прогнал его от себя. Дело было в шестьсот восемьдесят втором году от основания Рима, то есть на девятом году испанской войны.
В Оску, главную квартиру Сертория, прискакал гонец и сообщил о блестящей победе, одержанной над одним из легионов Помпея. Перпенна, который теперь был правой рукой Сертория, предложил отпраздновать событие и пригласил Сертория на пир. Серторий согласился. А когда Квинт Гиртулей, как и положено юному виночерпию, вымылся в бане, натерся оливковым маслом, нарумянил лицо, начернил брови, увенчал себя венком из сельдерея и явился к Серторию, чтобы сопровождать его на пир, тот ласково улыбнулся мальчику и сказал: «Ступай в святилище Белой Лани и, когда солнце начнет склоняться к закату, сделай ей два возлияния: одно – красным вином, а другое – пенящимся молоком кобылы, Бравроны, которая ожеребилась сегодня ночью».
Ты помнишь, Луций? Серторий весьма ловко использовал суеверия испанцев, выдавая свои решения и военные планы за повеления богини Дианы, которая якобы передавала их через Белую Лань – свое священное животное. С этой целью на мысе Дианы он заново отстроил и освятил храм Дианы Дении и в каждом большом городе, в котором останавливался и жил, учреждал святилище Белой Лани.
Так вот, услышав это распоряжение Сертория, мальчик обиженно воскликнул: «Почему меня отправляешь? Как будто никто другой не может совершить возлияния!»
Серторий перестал улыбаться и грустно произнес: «Никто другой не может. А ты должен».
Но мальчик с досадой возражал: «Я твой виночерпий. Я должен быть с тобой на пире и прислуживать тебе».
«Другие будут прислуживать», – уже сурово сказал Серторий.
Но мальчик Квинт продолжал настаивать, сначала прося, затем сердясь и требуя.
И тут с Серторием произошло нечто, что никогда не случалось с ним до этого: лицо его словно исказилось от боли, левой рукой он схватил Квинта за плечо, развернул к себе спиной, а правой, в которой держал плеть, ударил мальчика – несильно, но наотмашь и больно.
«Делай, что тебе говорят, щенок! И больше не смей перечить своему полководцу!»
Ударил, рявкнул и ушел, даже не взглянув на бедного маленького виночерпия.
Что было дальше, ты знаешь. На пир в главную квартиру Серторий явился в сопровождении испанской охраны. Вопреки обыкновению, празднество скоро превратилось в пьяную склоку, которую затеяли между собой некоторые из командиров. Серторий не пытался их остановить: усталый и безучастный, возлежал за столом, откинувшись на ложе, мало ел и ничего не пил. А когда Перпенна, наполнив чашу вином, протянул ее Серторию, чаша вдруг упала. То был условный знак. И тотчас Антоний, сосед Сертория за столом, нанес ему первый удар кинжалом. Когда же раненый повернулся к нему и попытался выпрямиться, убийца навалился на него всем телом, схватил за руки, а двое других гостей стали колоть Сертория кинжалами: в грудь, в живот, в лицо и в шею. Другие заговорщики набросились на испанцев, и всех охранников полководца перебили и перерезали.
В тот же вечер Перпенна послал отряд солдат в дом Гиртулеев. Вдову Луция и мать Квинта Гиртулея они удушили, но «маленького выродка» нигде не могли отыскать: ни в городе, ни в святилище Белой Лани. Жертвы «этот ублюдок» действительно принес, а потом ушел в сторону гор и в город назад, похоже, не вернулся. Так доложили убийцы Марку Перпенне.
XXXVIII. Видишь теперь, Луций, что я хочу тебе показать? Если бы старшие братья, Тит и Гай, остались в Испании, Перпенна вне всякого сомнения убил бы их, и галльской ветви Понтиев Гиртулеев никогда бы не возникло.
Если б Серторий взял с собой на пир мальчика Квинта, если бы даже он просто отправил его в святилище Белой Лани, не ударив плетью… Удар этот был таким неожиданным, таким несправедливым, таким обидным для мальчика, что он, хотя и выполнил волю Сертория и принес жертвы, но после убежал в горы и целую ночь плакал от унижения, в гневе ломал ветки на деревьях и в ярости клялся не возвращаться к Серторию, как бы тот ни просил и ни извинялся. К утру успокоившись, мальчик разыскал пастуха и попросил передать матери, что он, Квинт Гиртулей, отправился в Галлию к своим старшим братьям. От пастуха он узнал, что третий заговор удался, что Серторий убит, что мать его ночью задушили убийцы…
Вот я и говорю: если бы по странной прихоти Сертория или по воле изменчивой и загадочной Фортуны ничего этого не произошло, то неминуемо погиб бы мальчик Квинт, годы спустя получивший от самого Юлия Цезаря прозвище Пилат – первый Пилат в роду Понтиев. И, значит, не родился бы дед мой Публий Понтий Пилат Гиртулей, не появился бы на свет отец мой – Марк Понтий Пилат.
Милый Луций, меня б самого не было и быть не могло!
Приложение II
Мой прадед и Гай Юлий Цезарь
I. В шестьсот восемьдесят втором году от основания Города Марк Перпенна составил очередной заговор и во время пира подло убил Квинта Сертория. В тот же день он собирался умертвить вдову Луция Гиртулея, мою прапрабабку, и маленького Квинта Гиртулея, моего прадеда. Но убийцы удушили только вдову, потому что своего виночерпия Квинт Серторий насильно отправил в святилище Белой Лани, а мальчик обиделся и исчез (см. Приложение I, XXXVII). С тех пор его долго никто не видел.
Перпенна, как старший из римских офицеров в испанской армии, объявил себя главнокомандующим. Ему подчинились, но неохотно и недоверчиво. Часть солдат разбежалась, в первую очередь лузитане; оставшихся же угнетало предчувствие, что со смертью Сертория военное счастье от них отвернулось. И точно: при первом столкновении с Помпеем Великим плохо руководимые и впавшие в уныние повстанцы были окончательно разгромлены. Перпенна был схвачен и вместе с другими вожаками восстания предан в руки палача.
Те, кому в этом сражении удалось не попасть в плен, рассеялись и бежали: некоторые – в мавританскую пустыню, другие – к пиратам. Мальчика Квинта среди них, разумеется, не было.
Не оказалось его и среди тех серторианских солдат, которые заняли оборону в Пиренеях, но были принуждены Помпеем к сдаче и высланы из Иберии.
Квинту Гиртулею было тогда лет двенадцать или тринадцать.
Исчезнув на год, он потом снова объявился. И вот при каких обстоятельствах.
В заговоре против Сертория участвовало много людей. Но раны ему нанесли шесть человек. Двое из них – Антоний, который первым ударил кинжалом, и еще один человек – эти двое были казнены вместе с Марком Перпенной. Другим удалось скрыться. И хотя имена их были известны, их не особенно разыскивали – ведь скоро был принят Плотиев закон, который многих повстанцев восстановил в их исконных правах и позволил вернуться на родину.
Как только был принят этот закон, так сразу и началось: один за другим в различных местах Испании стали гибнуть именно те люди, которые принимали участие в убийстве Сертория. Одного нашли на строительной площадке с проломленной головой, другого – в горном селении с кинжалом в сердце, третьего – в бане с отрезанной головой, причем несчастный лежал на массажном столе, а голову свою держал в руках на груди, словно дыню. И у каждого во рту обнаружили монетку, у которой на лицевой стороне была изображена Белая Лань, а на обороте – железный дротик и фальчион; такие монеты некоторое время чеканились, когда Серторий владел Испанией.
Власти, разумеется, заинтересовались и стали искать убийц. Но, как говорится, все нити – в огонь. Единственной уликой было то, что в первом и третьем случае за день до убийства возле места преступления крутились какие-то мальчишки: на стройке они вызвались помогать камнетесам, в бане – истопникам, и всё – за ничтожную плату, почему их услуги и приняли.
Преступники обнаружили себя лишь во время четвертого убийства. И то лишь потому, что четвертая жертва – некий Марк Супилий, который тоже участвовал в убийстве Сертория, но позже правдами и неправдами умудрился получить прощение у самого Помпея и даже войти к нему в доверие, – этот Супилий, прослышав о загадочных убийствах, окружил себя внушительной охраной, старался без особой нужды не выходить из дома, а когда надобилось ему появляться на публике, велел своим стражникам в первую очередь остерегаться мальчишек и юношей и близко к нему не подпускать.
Убили его на празднике и убила девушка, которая выхватила из-под бело-розовой паллы железный дротик, метнула его в Супилия и попала точно в глаз. В следующее мгновение девушка эта прыгнула на конного солдата, столкнула его с лошади и пустилась наутек. За ней тут же снарядили погоню. Гнали, как гонят оленя, и, наконец, прижали к берегу широкой и бурной реки. Деться беглянке было некуда, и потому на полном скаку она спрыгнула с лошади и бросилась в пучину. Течение подхватило ее, и во мгновение ока она скрылась из виду. На первом пороге всплыла и зацепилась о камень бело-розовая палла, на втором – голубая туника.