Томас жестом указал сержанту идти следом, а сам через двор двинулся ко входу в главную башню. Слышно было, как сзади Ричард приглушенно отдает распоряжения. Оно и понятно: оба, и Томас, и Ричард, настолько сполна вкусили ужасов отчаянной борьбы за Сент-Эльмо, что теперь их невольно пробирало ощущение, будто призраки тех, кто здесь погиб, в тишине взирают на них. Едва взойдя на верх башни, Томас увидел, что зеленый стяг, которым османы через бухту дразнили христиан, снят с флагштока.
— Поднимите наш славный крест, сержант. Если турки все еще на острове, то пускай видят, что Сент-Эльмо снова за нами.
— Слушаю, сэр.
Из переметной сумы сержант достал плотно свернутое знамя, подошел к флагштоку и, сноровисто приладив красно-белое полотнище к фалу, поднял его на самую верхушку. В легком морском бризе флаг изящно заколыхался. Минуту спустя через пространство бухты донеслись приглушенные крики ликования; видно было, как над парапетом Сент-Анджело восторженно размахивают руками солдаты гарнизона. Через бухту уже направлялись лодки, груженные людьми, амуницией и небольшим запасом провианта, чтобы продержаться в форте до конца осады. Томас повернулся и посмотрел вниз, на тот угол укрепления, где он со своими людьми пережидал обстрелы и изо дня в день противостоял стали и огню врага.
Когда взгляд остановился на пятачке, где, торча на стульях, мужественно приняли смерть полковник Мас и капитан Миранда, сердце кольнула боль: вот кто был истинными героями обороны форта, безукоризненно выполнявшими свой долг до самого конца.
— Сэр, посмотрите-ка туда, — окликнул сержант, который сейчас, держа руку у бровей, щурился на север.
Томас вгляделся в указанном направлении. Там, в мерцающей дымке расстояния, стелилось облако, плавно текущее над просушенной солнцем местностью в направлении Мдины. Разумеется, облако образовывала при перемещении большая масса людей.
— Интересно, кто это, — напряженно спросил сержант, — наши или супостаты?
— Турки, — поджал губы Томас. — Движутся на Мдину. — О численности колонны можно было догадываться по протяженности пылевого полога. — Похоже, что идут все, кто только способен нести оружие. Может статься, насчет подмоги Великий магистр все-таки ошибался.
Сержант в сердцах сплюнул.
— Если только дон Гарсия не прибыл, то Мдину они возьмут. Тут и гадать нечего. А тамошнего запаса провианта им хватит, чтобы вернутся с ним в Биргу и переупрямить нас: нам-то совсем есть нечего.
— Тогда нам лучше надеяться, что Мдина выстоит, — рассудил Томас.
Росток надежды в нем начинал увядать. От пылевой завесы он перевел взгляд на море. Примерно в миле от берега морской простор чуть скрадывала дымка; тем не менее взгляд различал мачты и паруса османского флота, берущего курс на северный конец острова.
— Они идут в залив Святого Павла. Зачем именно, скоро, видимо, узнаем. Оставайся здесь и наблюдай. Если колонна врага изменит направление, спустись и сообщи мне. Я буду во внутреннем дворе. Надо будет убраться из форта загодя, если сарацины вдруг решат занять Сент-Эльмо снова.
Сержант кивнул, и Томас пошел спускаться вниз. Выйдя из башни под слепящий свет, он с прищуром огляделся. Двое солдат, что остались смотреть за лошадьми, отступили в скудную полосу тени вдоль одной из стен. Из здания часовни показался Ричард. Томас жестом его подозвал.
— Надо будет снять вот это, — он указал на колья с водруженными головами. — Сними и помести пока в часовню. Достойно предать их земле можно будет потом.
Ричард не пошевелился, а лишь неотрывно, распахнутыми глазами на них смотрел.
— Надо оставить их так, как есть. Чтобы люди видели истинную суть магометанства.
— Нет, — сказал Томас твердо. — Их надо убрать. Это надругательство над человечностью.
Ричард в ответ невесело рассмеялся.
— Вся эта кровавая возня — надругательство над человечностью. И пусть головы послужат об этом напоминанием. Вот они, истинные плоды войны. Пускай же они послужат уроком тем, кто их увидит. Пусть поймут, что с нами сделала война.
Томас, помолчав, тихо заметил:
— Ты хочешь преподать урок нашим? Дескать, какая страшная цена здесь была заплачена? Они это уже знают. Сердца их и без того разрываются от боли. Что толку казать им еще одно зверство? Это их только лишний раз распалит. Они будут гореть жаждой мести, искать ей выхода, и насилие породит в них лишь новое насилие.
— Вот и пусть будет так. Пока мир не очистится от скверны магометанской веры.
Сумеречная тоска завладела Томасом при виде угрюмого, гневного лица юноши.
— Ричард. Сын. Когда-нибудь мы должны положить конец этому противостоянию, иначе оно погубит нас. Ужели ты этого не видишь?
Глядя себе под ноги, юноша сдавленно ответил:
— Вижу, но ничего не могу поделать с собой, со своими чувствами. Сейчас… После такого…
— У тебя впереди жизнь. Не трать ее на ненависть. Ты достоин лучшей доли. У меня самого слишком много времени ушло на осмысление этого. Не хватало еще, чтобы мои ошибки повторил ты. Эх, Ричард… — Он положил руку сыну на плечо. — Прошу тебя, помоги мне их убрать.
Губы сына сжались тонкой линией, но, подняв глаза, он все-таки кивнул. Остальным солдатам Томас приказал продолжить обход форта, а они вдвоем с Ричардом поднялись к тому зловещему частоколу. Остановившись перед крайней из голов, Томас взмахом отогнал от нее мух, взметнувшихся с унылым жужжанием. Вблизи можно было различить черты. Он понял, кто это.
— Капитан Миранда…
Перед глазами воскрес образ пылкого испанца — бравого вояки, что вдохновлял солдат самоотверженно сражаться при вопиющем перевесе врага. Миранда с мечом в руке; блеск его клинка и доспехов, дерзкие шутки в лицо врагу… Но вот образ истаял, а остались лишь скукоженные, побуревшие под солнцем останки. С тягостным вздохом Томас протянул к нему обе руки.
В эту секунду его заставил обернуться отдаленный стук копыт. К форту, погоняя коня, во весь опор мчался один из солдат, посланных на гребень для разведки. Оставив на время свое малоприятное занятие, Томас, а с ним и Ричард, пошагали вниз, навстречу верховому. Дернув поводья, отчего конь в фонтане пыли и каменной крошки взвился на дыбы, всадник выбросил руку в сторону севера:
— Подмога, сэр! Пришла подмога! Там, возле Нашшара! Уже готовятся дать бой!
— Сколько их? — чувствуя, как кровь приливает к затылку, осведомился Томас.
— Тысяч семь, — не раздумывая, ответил солдат, — а то и восемь.
— Восемь тысяч? — изогнув бровь, озабоченно прикинул Томас. — А у врага?
— Примерно вдвое больше.
Получается, численный перевес все равно на стороне турок. Но, как-никак, свежие силы против измотанного, оголодавшего противника…
— Там, внизу, сейчас причаливают лодки из Сент-Анджело, — указал он всаднику. — Скачи к берегу, пересаживайся и немедленно к Великому магистру. Сообщи ему о том, что видел.
Под удаляющийся стук копыт Томас торопливо пошел спускаться к форту.
— Что теперь? — поспевая следом, спросил Ричард.
— Теперь? — с тонкой улыбкой произнес рыцарь. — Теперь, сын, нам для пребывания отводится одно-единственное место. Сегодня решается судьба всей Мальты — да что там, всего христианства, — и зависит она от исхода предстоящей битвы. С победой дона Гарсии османы будут сокрушены. Если же он проиграет, они возобновят осаду в твердой уверенности, что больше их уже ничто не отвлечет. Дону Гарсии сегодня понадобится каждый — ты слышишь? каждый! — кто способен держать оружие. Наша судьба теперь решается под Нашшаром. Поспешим!
К той поре как Томас с шестерыми сопровождающими прибыли в расположение подоспевшей на подмогу армии, кони под ними окончательно выдохлись. Скакать пришлось в обход северной бухты, огибая османское войско с тыла, а затем галопом по пересеченной местности — только так и выбрались к боевому построению перед деревушкой Нашшар. Их приближение заметили, и навстречу бдительно развернулось подразделение копейщиков, которые, впрочем, при виде знакомых сюрко — красных с белыми крестами — встали обратно в строй.
Кое-кто из испанцев вяло поприветствовал братьев-иоаннитов, проехавших позади строя; большинство же, мучимое жарой и жаждой, продолжало безмолвно стоять, опершись на оружие, и медленно поджаривалось в своих доспехах. А в миле отсюда уже выстраивали свой боевой порядок турки. Бой обещал быть жестоким. С флангов у сарацин Томас заприметил по небольшому эскадрону кавалерии. Остальное составляла пехота — в основном сипахи, корсары и недобитые фанатики; особняком, подчеркивая свою значимость, стоял контингент янычаров. Барабанов и свирелей заметно поубавилось (не то что при начальных бросках на береговые форты), равно как и криков, которыми сарацины нагнетали в себе боевой дух. Турецкий строй тянулся по неровной земле, значительно превосходя своей длиной построение противника.
