Изяслав хоть и устранился от составления нового Свода законов, однако регулярно встречался с Коснячко, выспрашивая, как продвигается дело. Хотелось Изяславу внести в новую «Правду» уложение о том, что великий князь имеет право при жизни назначать себе преемника даже в обход родных братьев.
Но Коснячко не одобрял подобное.
- Враждой и кровопролитием это пахнет, княже, - говорил воевода. - Чай, Святослав и Всеволод не вчера родились, сразу смекнут, чем это может грозить им и ихним детям. Да и не позволят советники Святослава и Всеволода записать такое в новую «Правду». Они ведь не враги своим князьям.
Пытался Изяслав заговорить о том же с Чудином.
Тот и вовсе за голову хватался, мол, это не закон, но обычай, отцами и дедами нам завещанный. Если в закон можно поправку внести, то обычай менять нельзя да еще такой основополагающий!
- Обычай этот всю нашу землю в единстве держит, - молвил Чудин. - Преемственность братьев на столе киевском не позволяет роду Рюриковичей распасться на мелкие уделы, увязнуть в братоубийственной вражде.
Не стал Изяслав спорить с Чудином, все равно не понять тому тайных устремлений, какие владеют князем со времен киевского восстания. Только Гертруда всегда понимала Изяслава, только она знала, что всякий обычай - это палка о двух концах.
Изяслав теперь частенько вспоминал Гертруду, ибо пустота, образовавшаяся вокруг него после ее смерти, давила и даже пугала его. Великий князь перестал доверять своим ближним боярам, так как все они побаивались и недолюбливали Гертруду при ее жизни. Он больше не доверял Коснячко за его симпатии к Святославу, не доверял Туке за его симпатии ко Всеволоду. Изяслав невзлюбил Чудина за то, что тот открыто водил дружбу с владыкой Георгием. Единственным человеком, кому Изяслав доверял, был постельничий Людек, и то потому что Людек пользовался симпатией Гертруды.
Прежде нелюбимого Святополка Изяслав посадил князем в Вышгороде и женил его на Эльжбете, поскольку и того и другого некогда добивалась от него Гертруда. Имя умершей жены вдруг стало для Изяслава почти священным, как и ее желания, некогда раздражавшие. Друзья Гертруды пользовались неизменной милостью великого князя, те же, с кем она когда-то враждовала, теперь старались не показываться Изяславу на глаза…
В мае новый каменный храм в Вышгороде был возведен под кровлю и, несмотря на то, что внутренняя отделка была не закончена, торжественно освящен митрополитом.
Несколько дней спустя толпы киевлян собрались возле маленькой деревянной церквушки Покрова Пресвятой Богородицы, в стенах которой хранились каменные раки с останками князей-мучеников. Грубо сработанные громоздкие саркофаги княжеские слуги выволокли из церкви и установили на санях, в которые впряглись князья и бояре.
Шествие к городским воротам возглавляли черноризцы с зажженными свечами, за ними шли дьяконы с кадилами и пресвитеры, затем епископы и митрополит в роскошной ризе и митре, сверкающей драгоценными каменьями. Следом трое Ярославичей вместе с младшей дружиной тянули на санях раку с прахом Бориса. Чуть позади старшая дружина тащила сани с ракой Глеба. Замыкали процессию несметные толпы народа. Плыли над головами людей княжеские стяги с ликами Христа и Георгия Победоносца.
За городскими воротами в сани впрягли лошадей и на конной тяге повезли оба саркофага до Вышгорода.
Перед въездом в Вышгород лошадей выпрягли, и за постромки опять взялись князья и бояре, кому не досталось места впереди саней, подталкивали их сзади. На улицах Вышгорода торжественную процессию встречали большие толпы местных жителей и смердов из ближних деревень. Весть о том, что сегодня будут переносить мощи святых Бориса и Глеба, мигом облетела всю округу.
Желающих попасть на литургию в Борисоглебскую церковь было столько, что те, кто не смог протиснуться внутрь храма, толпились на ступенях у главных врат, на площади перед церковью, заваленной кучами строительного мусора, в ближайших улицах и переулках. Добровольные пожертвования, медные и серебряные деньги, церковные служки лопатами насыпали в сундуки для перевозки в Киев на митрополичье подворье.
…В середине лета был наконец закончен новый кодекс законов, получивший название «Правда Русской Земли». Однако более распространенным его названием стало на все времена - «Правда Ярославичей».
В лето 6581 (1073) встала распря между братьями
Ярославичами: Святослав соединился со Всеволодом
на Изяслава…
Повесть временных лет
Снилось Святославу, будто Изяслав берет его за руку и сажает на отцовский трон. И молвит при этом, словно жалуясь: «Устал я, брат, от киевлян, вечно недовольных, от бояр своих твердолобых. Хочу отдохнуть от дел, а ты покуда стол великокняжеский поблюди. Сам ведь знаешь, за нашим народом глаз да глаз нужен ».
Молвит так Изяслав и с эдакой хитринкой подмигивает Святославу. То ли чего-то не договаривает, то ли на что-то намекает.
Проснулся Святослав и долго лежал с открытыми глазами под впечатлением от сна.
«Как бы было славно, ежели б Изяслав сам уступил мне стол киевский, - ведь не по себе ношу влачит, на каждом шагу спотыкаясь. Раньше хоть умом Гертруды жил, а ныне и вовсе без ума остался. От Ярополка и то проку больше».
Раннее утро просачивалось сквозь разноцветные стекла узких окон с закругленным верхом, рассеивая полумрак по углам просторной княжеской опочивальни.
Тишину нарушало лишь глубокое дыхание спящей Оды.
Святослав выбрался из-под одеяла осторожно, чтобы не потревожить жену, и прошлепал босыми ногами до скамьи, где лежала небрежно брошенная одежда. Ему вспомнились подробности вчерашнего вечера, как они с Одой играли в догонялки, резвясь словно малые дети. Такой веселой жену Святославу видеть давно не приходилось. И вообще, она вернулась из Саксонии какая-то другая - похорошевшая, полная сил и женственной прелести.
Для своих тридцати восьми лет Ода выглядит просто замечательно, о чем наперебой твердят бывшие у нее в гостях жены черниговских бояр.
А вот Святослав своим здоровьем не доволен: поясница все чаще дает о себе знать, головные боли мучают. Да еще плешь на голове образовалась, как ни прикрывай ее волосами, все равно сверкает проклятая. Хоть в шапке по терему ходи!
Одеваясь, Святослав любовался спящей Одой, которая лежала на боку, разметав по подушке густые светлые волосы. Из-под одеяла виднелась обнаженная рука княгини и ее маленькие ступни с розовыми пятками.
Святославу захотелось пощекотать эти пятки, но он удержал себя, не желая нарушать такой сладкий сон супруги.
В ожидании того, когда нарождающийся новый день поднимет на ноги всех спящих, Святослав удалился в библиотеку и полистал там греческие и латинские книги, коих Ода привезла ему в подарок целый сундук.
За завтраком Ода по просьбе Святослава опять принялась рассказывать о восстании саксонских герцогов и графов против короля Генриха. В этом восстании участвовал и отец Оды граф штаденский Леопольд, ярый противник усиления королевской власти в Германии.
Ода не одобряла поступок отца. Ей нравился молодой честолюбивый король, замысливший подчинить себе не только зазнавшихся вассалов в Саксонии и Тюрингии, но и самого Папу Римского.
Святослав знал, что Генрих принадлежит к Франконской династии[135] германских королей, которые пришли к власти, свергнув Саксонскую династию[136]. Он спросил Оду, не собирается ли саксонская знать снова захватить власть в стране?
Ода ответила, что саксонские герцоги и графы не желают, чтобы король владел землями в Саксонии и строил там крепости.
- Еще саксонская знать не желает расставаться со своими волостями, дарованными ей королями, - добавила Ода.
- А у твоего отца нет желания убить Генриха и завладеть короной? - вновь спросил жену Святослав.
- Мой отец не столь кровожаден, - улыбнулась Ода, - ему достаточно того, чтоб король сидел в Майнце и не проявлялся в Саксонии, и тем более не раздавал бы саксонские земли ненавистным министериалам[137]-швабам.
- Кто же побеждает, король иль саксонские князья? - поинтересовался Святослав.
- Генрих был разбит у крепости Гарцбург, - королевское войско покинуло Саксонию. Но Генрих не собирается уступать. Вот увидишь, он еще себя покажет!
- Сколько лет твоему обожаемому Генриху? - Святослав задумался. - Девятнадцать? Двадцать? Я что-то запамятовал.
- Семнадцать, - подсказала Ода. Святослав едва не рассмеялся.
- Не хочу тебя огорчать, лада моя, но, думаю, сожрут бедного Генриха его вассалы и косточек не оставят! - высказал он свое мнение.
