— В деле коммерческом дружбы, брат, нету!.. Ежли я промахнусь, ты мне глотку перерви, а ежли ты спотыкаешься, уж не посетуй! Задавлю! Задавлю!..
И к вечеру компаньона вытащили из петли...
— Четырех удавили! — на всю гостиную крикнул Суконников, продолжая свои разглагольствования. — Мало! Через десятого надо их изничтожать! И чтобы семени от них не осталось!...
— О, господи! — не то сочувственно, не то испуганно вздохнула Аксинья Анисимовна.
46
С паспортом Андрея Федорыча в кармане, имея вполне благонадежный и незаметный вид, Сергей Иванович благополучно сел в вагон и уехал из города на запад.
Он оставлял город, где продолжались аресты и готовились новые военные суды, с чувством большой тяжести и горечи. Но ему некогда было предаваться горестным чувствам и тоске: впереди ждала его большая, трудная и опасная работа. Там, куда он ехал, продолжалась борьба, нужны были люди, и партия возлагала на него серьезные обязанности.
Только изредка трогал, по своей всегдашней привычке, когда волновался, очки Сергей Иванович. Кругом него хмуро и неразговорчиво возились пассажиры. На остановках в вагон входили солдаты с жандармом, осматривали едущих, иногда требовали у них документы. Паспорт Сергея Ивановича несколько раз побывал в руках жандармов. Несколько раз щупающие, злые глаза оглядывали Старика, но он вел себя невозмутимо, и от него отходили ни с чем...
И в тот же день, как благополучно выбрался из города Сергей Иванович, на улицу вышел Павел. За последние три дня он регулярно появлялся в одних и тех же местах и к чему-то настороженно, озабоченно и внимательно приглядывался и чего-то дожидался. На этот раз он дошел до определенного места и остановился. Здесь стал он прохаживаться взад и вперед.
За углом, в нескольких шагах от него, высился белый губернаторский дом. Отсюда, из глухого переулка, Павлу видно было всех входящих и выходящих от губернатора, всех, кто подъезжал к широкому подъезду губернаторского дома.
Когда Павел издали увидел созонтовскую тройку, лихо поворачивающую к дому губернатора, было около двух часов дня. День выдался ясный. Легкий морозец приятно свежил лицо. Ночью выпал снег, и он кое-где еще лежал неистоптанный и неисхоженный.
Щегольская кошева, в которой сидел, укутавшись в николаевскую шинель с высоким бобровым воротником, Келлер-Загорянский, подвернула к подъезду. В это время Павел быстро прошел те несколько шагов, которые отделяли его от подъезда, выскочил с панели на мостовую и выхватил браунинг.
Келлер-Загорянский вылезал из кошевы. Павел поднял руку, прицелился. Но крепкие руки внезапно схватили его сзади, больно сжали его, вывернули из пальцев браунинг, повалили на снег. Раздались свистки, крики.
Павел почувствовал тяжелый удар в спину, потом в голову. В глазах его заплясали разноцветные круги. Кто-то навалился на него и, не переставая бить, стал закручивать веревкой руки за спину.
Келлер-Загорянский запахнулся в шинель и подошел к связанному, лежащему в полузабытье Павлу.
— Ваше сиятельство, — вырос около него откуда-то появившийся ротмистр Максимов, — ваше сиятельство, все обошлось благополучно!..
— Да... благодарю вас! — кивнул головой Келлер-Загорянский и стал подыматься по ступенькам подъезда.
Связанного Павла взвалили на извозчичьи санки, и, окруженный конвоем, он был увезен в тюрьму. Ротмистр вошел следом за Келлером-Загорянским к губернатору.
Его превосходительство, осведомленный о происшедшем, крепко жал руки Келлеру-Загорянскому и высказывал свое возмущение террористами.
— Ротмистр! — обратился он взволнованно и сердито к вошедшему Максимову. — Неужели у вас так поставлена... м-да... охрана?! Это же... м-да...
— Ваше превосходительство! — вытянулся почтительно, но независимо ротмистр. — Именно благодаря нашей бдительности и неусыпной работе, его сиятельство здравы и невредимы, а преступник выявлен!.. Именно благодаря нашей бдительности!
— А-а! — успокоился губернатор. — М-да... Ну, поздравляю, поздравляю!..
Ротмистр щелкнул шпорами.
После завтрака, когда все разъехались от его превосходительства и не было никого посторонних, губернаторша, вздохнув и закатывая глаза, с упреком произнесла:
— Вот видишь, как везет человеку... Теперь граф удостоится новой монаршей милости, а ты и нынче к новому году не получил звезды... Обидно!
Его превосходительство растерялся, пожевал губами, потер пальцем ногти правой руки и невпопад ответил:
— Голубушка, так ведь я же не распоряжаюсь этими, м-да... террористами! Чем же я виноват?!..
— Ничего не знаю! — возразила генеральша. — У других все удача и удача, а ты без всякого движения!..
47
Павел по дороге в тюрьму был еще раз избит и в тюрьме нескоро пришел в чувство. Очнулся он, ощущая невыносимую боль в голове и в груди. Очнулся — и не мог понять, что с ним, где он. Тюремная одиночка была тускло освещена, и нельзя было понять, что на дворе: день или ночь. Со стоном повернул Павел наспех и неряшливо забинтованную голову и, приподняв запухшие веки, взглянул вверх. Под самым потолком, в узкой нише намечалось небольшое, забранное толстыми железными решетками окно.
«Тюрьма!» — мелькнуло в сознании Павла. Когда же и где его взяли? В голове шумело, боль во всем теле, особенно в затылке, была нестерпимой. Павел вскрикивал, метался, стонал.
В таком состоянии его поволокли на допрос в тюремную контору, где в отдельной комнате собрались Максимов, полковник из отряда Келлера-Загорянского, прокурор. И только здесь на мгновенье Павел вспомнил: подъезд губернаторского дома, подъезжающая тройка, высокий генерал в шинели с меховым воротником и боль, острая, нестерпимая боль...
Допрашивал полковник. Максимов только изредка вставлял несколько слов. Полковпик кричал и требовал одного:
— Где сообщники? Сообщи их имена!..
Павел не отвечал. Он впал в забытье. Ротмистр поднялся из-за стола, подошел к нему, наклонился и брезгливо поморщился.
— Придется отложить. Нужно дать ему оправиться. В таком состоянии мы ничего не добьемся от него.
— Зачем миндальничать с ним?! — грубо закричал полковник. — Вот как раз теперь-то он и разговориться может... Я настаиваю на продолжении допроса!
Ротмистр, украдкой усмехнувшись, пожал плечами.
Допрос продолжался. Но от находившегося в беспамятстве Павла так ничего добиться и не смогли. Его снова унесли в камеру и снова в редкие минуты возвращения к нему сознания видел он кусочек решетчатого окна и мучительно старался припомнить, что с ним было...
Ротмистр уехал к себе в охранное. Там дожидался его засекреченный сотрудник. Он встретил Максимова самодовольной улыбкой.
— Как по нотам разыграно? — фамильярно прищурился он. — Молодой человек шел на поводу... Вот что значит — дать плоду созреть! И вкусно, и никакой оскомины, и само падает с дерева!..
— Само ли? — рассмеялся ротмистр.
— Ну, конечно, слегка пришлось потрясти ствол... Молчит? — сразу согнав улыбку с лица, осведомился он.
— Поневоле будет молчать: его так обработали, что он еле жив.
— Досадно... — огорчился сотрудник. Но тут же лукаво усмехнулся: — Впрочем, вряд ли его показания дали бы по этому делу что-нибудь интересное.
Ротмистр молчал. Собеседник его проследил за ним холодным взглядом. Неожиданно взгляд этот стал острым, и недобрая усмешка раздвинула его губы.
— Еще одно... Мне кажется, что напрасно ваши люди помешали ему выстрелить. Ну, хоть бы один какой-нибудь выстрел!.. Тогда бы эффект получился сильнее!..
Ротмистр продолжал молчать.
— Да-а... — наконец, заговорил он. — Ну, оставим пока это дело. Вы знаете, у нас до сих пор нет никаких нитей к комитетам, к типографии. А они продолжают существовать и действовать... За последние три дня в обращении появились две свежие прокламации местного происхождения. Затем никто из комитетчиков нами не освещен и не задержан. Мы потеряли всякие следы их лидера, этого Старика, который ненадолго вылезал на свет божий, а потом опять нырнул в подполье...
Засекреченный сотрудник нервно закурил. Он почувствовал скрытый упрек в словах ротмистра. И, желая уязвить ротмистра, он между двумя затяжками медленно вставил:
— У вас там набрано... Много народу. Надо добыть осведомителя...
Вспомнив семинариста и тщетные попытки склонить его на провокацию, Максимов сердито вспыхнул:
— Прошу без ненужных советов!..
— Ради бога! — прижал руку к сердцу сотрудник, слегка приподымаясь. — Ради бога! Я вовсе не с советами, Сергей Евгеньевич!.. Ради бога!..
Максимов перекинул нога на ногу, отчего шпоры на его каблуках приятно зазвенели.
— Предлагаю вам, — деловито и сухо произнес он, — напрячь все силы и способности и понудить ваших помощников заняться лучшим освещением революционных комитетов!
