– Убирайся к черту! Фюреров теперь нету…
Оставшись один, выпил стакан вина, закусил сыром, но больше есть и пить почему-то не хотелось, зато еще сильнее потянуло лечь, закрыть глаза, забыть все… Хватаясь рукой за иссеченные пулями перила, лейтенант добрался до того номера, в котором жил ранней весной как офицер из Голландии, рухнул на постель.
Самаров разбудил его на рассвете, в окнах еще догорали звезды.
– Вас вызывает командующий, – сказал он.
Командующего Ярцев увидел около блиндажа. Раздетый до пояса, он растирал свое тело снегом.
– Ух, как хорошо! – сказал он. – Теперь можно хоть еще сутки не спать…
Придя в блиндаж и застегивая мундир, генерал сказал:
– Представляю тебя к званию Героя Советского Союза. Иди сюда. Дай я тебя поцелую…
Потом, раскинув на столе карту, генерал стукнул костяшками пальцев по тому квадрату, где сходились стрелы наступления: одна – войска Карельского фронта, другая – десантники-североморцы.
– Смотри, – объявил генерал весело, – вот она, Норвегия! Сейчас обстановка такова, что мы должны задержать егерей на путях отхода. Почему? Да потому, что они хотят вырваться из нашего кольца. А там, вот отсюда, – он показал на полуостров Варяг-нярга, – на соединение с Лапланд-армией идет пехотная бригада «Норвегия». Воевать они еще не разучились, лейтенант, не-е-ет…
Командующий скинул со стола одну карту, разложил другую.
– Смотри! – продолжал он еще веселее. – Завтра Печенга будет уже нашей. Егеря откатятся на Киркенес, там у них линия обороны уже подготовлена… Две дороги! Какую из них выберут они для отступления?
– Эту, – показал Ярцев, – они сами ее построили. А вот эта – старая, караванная, она уже давно заброшена, и только, одни норвежцы пользуются ею. Я проходил по этой старой дороге в сорок втором, так едва ноги вытягивал.
– Так вот, – закончил генерал, – надо сделать так, чтобы егеря пошли по этой старой и более длинной дороге. И, – засмеялся он, – чтобы у них ноги запутались. А для нашего наступления на Киркенес останется вот эта дорога, которую они сами построили…
* * *
Вечером этого дня на развилке двух дорог, ведущих в глубь Норвегии, остановился приземистый «мерседес» с броневыми заслонками вместо стекол. В таких машинах разъезжало только высокое начальство, и два егеря, служившие на кордоне, мгновенно выскочили из будки, замерли.
Дверца кабины распахнулась, на дорогу вышел гладко выбритый немецкий майор с хлыстом в руках. Не ответив на приветствие, он поднес к лицу рукоятку хлыста – выскочила сигарета, потом из этой же рукоятки выскочил язычок пламени: это был хлыст, портсигар и зажигалка одновременно. Раскурив сигарету, майор коротко приказал:
– Шлагбаум – на замок!..[14]
Егеря мгновенно исполнили приказание. Вскоре на дороге показался взвод солдат во главе с офицером. Это начинали подходить к развилке потрепанные части Лапланд-армии.
– Какая часть? – отрывисто спросил майор.
– Тринадцатый взвод шестого полка девятнадцатого горно-егерского корпуса, – отрапортовал лейтенант Вальдер, вскидывая к козырьку каски руку.
– Поставьте своих солдат вдоль шлагбаума, – распорядился майор. – Не пропускать ни одной машины, ни одного человека. В каждого, кто приблизится на десять шагов, стрелять…
Вальдер расставил своих солдат, как ему было приказано. Пауль Нишец, кладя свой шмайсер на бревно шлагбаума, удивленно сказал:
– Слушай, Франц, неужели войска будут задержаны?
– А черт его знает! – отмахнулся Яунзен; он уже собирался сегодня ночевать в Киркенесе, а тут…
Вскоре издалека донесся рокот моторов. Подъезжали грузовики, потянулись батареи горных орудий. Шоферы, повинуясь майору, направляли свои машины по старой дороге. Солдаты, сидевшие на лафетах, боязливо поглядывали на откос, где далеко внизу шумела речушка.
– В чем дело? – один офицер подошел к майору.
– Я выполняю приказ верховной ставки, – ответил тот. – Войска должны сгруппироваться около озера Хусмусеваннэ. Там противнику будет нанесен основной контрудар…
Пожав плечами, офицер побежал догонять свою батарею. Разрозненные части подходили одна за другой, глухо выли тяжелые грузовики, семенили мулы, запряженные в снарядные фургоны, шли солдаты.
И главное шоссе оставалось пустым – все отступающие войска потянулись по узкой дороге, пролегавшей над пропастью.
Из одного «опеля» выскочил полковник. Взбешенный, он долго не мог отыскать виновного и наконец увидел майора.
– Вы?.. Это вы?.. Как… – Он насилу подбирал слова, и спокойствие майора еще больше бесило его. – Кто позволил вам распоряжаться отходом армии по этой дороге?! – наконец выкрикнул он.
Майор опять раскурил сигарету от своего хлыста и вдруг, потеряв спокойствие, дико заорал на полковника:
– Я расстреляю вас сейчас, если вы будете задерживать отступление! Кому – вам или мне должно быть лучше известно положение Лапланд-армии? Я уполномочен самим фюрером вывести вас из кольца… Вас, которые в своем позорном бегстве обесчестили звание героев Крита и Нарвика!
У полковника от испуга задрожали губы:
– Простите, герр… герр…
– Майор, – назвал себя офицер с хлыстом, – вы же видите, кто я!
Пауль Нишец шепнул:
– А ты, Франц, еще сомневался… Я тебе сразу сказал, что этот майор большая птица. Так и есть…
Яунзен подошел к «мерседесу», спросил шофера:
– Вы действительно из Берлина?
Шофер ничего не ответил, кольнув егеря презрительным вглядом, и Яунзен отошел к шлагбауму.
Прошло уже больше часа, когда на дороге показался штабной мотоцикл, в коляске которого сидел, упрятав голову в высокий воротник, фон Герделер. Инструктор считал себя родившимся под счастливой звездой, и новые генеральские погоны, которые он надел после Кариквайвиша, жестко топорщились на его плечах.
– Бросьте болтать, – резко сказал он майору, – что вы из верховной ставки! Сегодня ни в Сулах, ни в Эльвебакене, ни в Киркенесе не приземлялся самолет из Берлина. Вы губите остатки армии и…
В этот момент они узнали друг друга. Майор слегка улыбнулся. Фон Герделер вспомнил эту улыбку, и рука его расстегнула кобуру.
– Вы арестованы, – сказал он.
Ярцев, выхватив пистолет раньше, крикнул:
– Именем фюрера! – и фон Герделер свалился в жесткую траву, росшую на обочине.
– О-о-о!.. – сказал Вальдер, закрывая глаза.
Генерал-майор Хорст фон Герделер, проживший всего тридцать два года, не хотел умирать. Его руки мяли траву, глаза продолжали гореть злобным блеском. Он пытался что-то крикнуть.
– Именем фюрера! – повторил Ярцев и ударом ноги сбросил фон Герделера с крутого склона – туда, где бурно пенилась в камнях норвежская речушка…
Редели проходившие войска, перестали катиться пушки, – основная часть того, что осталось от Лапланд-армии, уже втянулась в горы.
Ярцев подошел к лейтенанту Вальдеру, сказал:
– Ваш взвод останется здесь до утра. Продолжайте наблюдать за отступлением.
Сказал и сел в свой «мерседес».
– А теперь куда? – спросил шофер.
– В Киркенес, – ответил Ярцев, – там и встретим нашу армию…
Всю эту ночь по дорогам, а где не было дорог, там напрямик через болота и сопки, тягачи, а где не проходили тягачи, там олени, а где не проходили даже олени, там проходили люди, – всю эту ночь к предместьям Печенги стягивались артиллерия, минометные части. Вековечный гранит крошился под гусеницами танков, втянувшиеся в боевую жизнь, шагали войска. И просторная тундра вдруг стала тесна…
С падением гавани Лиинахамари судьба гитлеровцев в Заполярье была решена, но в Печенге они еще отбивались исступленно и безнадежно. Пленные говорили, что с них была взята под расписку клятва: из Печенги не уходить, иначе будут репрессированы их семьи в Германии. Вынужденные все-таки сдавать одну позицию за другой, егеря взрывали за собой каждый мост, замораживали водопроводы, устраивали на дорогах завалы, вкатывали в дома на салазках громадные бомбы замедленного действия. Прихлопнутый крышкой десантов, печенгский «котел» дни и ночи кипел боями, а с бурлящей его поверхности методично снималась густая накипь военнопленных…
Яков Мордвинов лежал со своими солдатами на полу одного из обогревательных пунктов, которые устраивались вдоль дорог наступления, слушал краем уха, как старшина взвода ухаживал за девушкой-сержантом, хозяйкой этого пункта, и думал. Когда однажды в детдоме, где воспитывался беспризорник Яшка Мордвинов, появился рослый, с орденом Трудового Красного Знамени моряк Рябинин, все детдомовцы пришли в трепетное волнение. Но счастье быть избранным для суровой морской службы выпало именно Яшке, по кличке Мордва. Но разве он думал тогда, что судьба сделает его офицером, командиром взвода десантников? А вот сейчас он уже и не представляет себе жизни без этих парней, что лежат вповалку один к одному, – устали за день.
