— Да, его очередь, — покивал адъютант, тоже с интересом слушая составленную им самим бумагу.
«Рунд — капитан Галдин, — продолжил чтение Зерендорф, — на главный караул от 2-ой роты при командире роты капитане Васильеве, при младших офицерах подпоручике Буданове и подпоручике Зерендорфе». — О–о–о! — прокомментировал прочитанное Григорий, и помахал листком. — В Аничков дворец караул… от 1-ой роты при подпоручике Гороховодатсковском. Дежурный по полку капитан Лебедев, помощник — подпоручик Рубанов. Полковой караул от 1-ой роты».
— Господа подпоручики, распишитесь, что ознакомлены и начинайте службу царю и отечеству, — словно с лошади, слез со стула адъютант.
На следующий день, утром, немного волнуясь, ночевавший в выделенной служебной квартирке на 3‑ем этаже казармы Рубанов, пил поданный денщиком чай и перелистовал страницы «Устава гарнизонной службы».
Служивший по второму году рядовой Козлов, которого Аким взял из–за звучной фамилии, в противовес капитанской, подперев щёку кулаком, ласково наблюдал за офицером. «Ласково» не потому, что всей солдатской душой полюбил молодого барина и радовался за его вкусный чай, а потому, что тот неожиданно взял его в денщики.
«Денщик — это величина-а, — размышлял он, любуясь офицером. — А в роте фельдфебель одними ружейными приёмами исхитрился на корню засушить», — жалостливо оглядел вытянутые вперёд, не больно–то худые руки.
— Ты что, Козлов, гимнастикой решил заняться? — поинтересовался, оторвавшись от занимательного чтения, Рубанов.
— Дозвольте категорически заявить, вашескобродь, что нет, — вытянул руки по швам денщик. — Собираюсь подавать ваш мундир.
— Подай–ка, братец, лучше ещё чаю с булками, — чуть подумав, распорядился Аким.
Перекусив, глянул на стоявшие на комоде часы, показывающие 9 часов, 30 минут.
«Да-а. Пора одеваться и в роту, — поднялся из–за круглого стола и с удовольствием оглядел небольшую комнатку с диваном у стены, двумя креслами, что привёз из дома, столом и комодом. Через стену находилась спальная с мягкой кроватью, а в каморке, рядом с ней, жил денщик и там же была кухня с медным самоваром. — Хоромы! — надевая мундир, довольно ухмыльнулся Аким. — Зато мои. Маменька тут руководить не сумеет. Вот переживает, поди», — засмеялся он, обуваясь в высокие лаковые сапоги.
Поверх мундира надел лёгкое тёмно–серое пальто. Нацепил шашку и стал прилаживать кобуру с револьвером.
— Козлов, чего стоишь как на огороде? Помоги шнур от револьвера через голову перекинуть и под воротник заправь. Где замшевые перчатки и гренадёрка? — погонял для порядка денщика и направился к Гороховодатсковскому, квартира которого находилась неподалёку.
Уже одетый, тот вышел навстречу. Пожав руки, направились на первый этаж, в роту.
Согласно уставу, тем более в день дежурства, первым вошёл младший по выпуску — Рубанов. Приняв рапорт дежурного по роте, поздоровался.
Через пару минут вошёл Гороховодатсковский.
— Смир–р–но! — скомандовал Рубанов.
Гороховодатсковский благосклонно принял рапорт от дежурного, скомандовал «вольно», и оглядел готовящихся в караул солдат.
Заступающие в наряд давно умылись и побрились, и теперь драили бляхи, сапоги и медные налобники гренадёрок.
В 11‑м часу появился ротный и Гороховодатсковский гаркнул:
— Смир–рно! Господа офицеры!
Офицеры торжественно встали во фрунт, чуть подавшись корпусом вперёд и взмахнув руки к белым околышам гренадёрок.
В полнейшей тишине брякнула упавшая на пол сапожная щётка.
«Наряд не в очередь кому–то обеспечен», — подумал Рубанов, кося глазами по сторонам.
Более сотни человек замерли там, где их застала команда.
Дежурный чётко подошёл к капитану и, остановившись за два шага и отдав честь, отрапортовал: — Ваше высокоблагородие, в первой роте за время моего дежурства никаких происшествий не слулось, — и шагнул в сторону.
В эту минуту из канцелярии появился фельдфебель и вытянулся у дверей.
«Когда мы пришли, не соблаговолил свою рожу показать», — мысленно усмехнулся Рубанов.
— Здравствуй Пал Палыч, — поздоровался с ним ротный.
— Здравия желаю, вашесродие, — с достоинством ответил фельдфебель.
— Здорово, братцы! — безо всякого рыка, спокойно произнёс Лебедев.
— Здра–авьжлам ваш–сок–родь, — бодро ответили разбросанные по помещению роты солдаты.
Обойдя и окинув командирским оком вверенное хозяйство, влепив попутно положенный наряд за упавшую щётку растерявшемуся ефрейтору, неспеша направился в канцелярию. Рубанов с Гороховодатсковским и фельдфебелем последовали за ним.
Прочитав «постовую ведомость», капитан повёл караул на построение.
Полковник Ряснянский, отогнув штору с полковыми гербами на окне бильярдной комнаты, наблюдал за построением караула на Константиновской площадке, расположенной между Мраморным дворцом великого князя Константина Константиновича и казармой.
«Толпятся, толкаются, того и гляди винтовку какой–нибудь олух выронит. А всё потому, что давненько плюмаж не сдирал с господ офицеров, — услышал вежливое покашливание и хриплый голос дежурного вестового:
— Ваше высокоблагородие, дозвольте доложить, развод построен, — ещё раз покашлял для приличия докладчик и остался ждать приказа.
— Скажи, что иду, — благоговейно взял с бильярдного стола гренадёрку и, перекрестившись, водрузил на голову: «Хоть «высокоблагородие» полностью выговорил, — размышлял дежурный по караулам 1‑го отделения города Петербурга. — Жучишь, жучишь их в хвост и гриву, потому как плюмажа нижнему чину не положено, а всё «сковородие» выходит, а иногда и вовсе такое загнут, — расстроенный мыслями о сковороде, не очень ласково глянул на построенный в линеечку развод. — Вот традиция, — вновь мысленно стал ворчать полковник, — сколько лет строимся лицом ко дворцу, а задом к родной казарме, — увидел, как на первом этаже дворца отодвинулась с окна штора, и появилось лицо великого князя. — Может, и правильно строимся, — проследил, как к нему марширует рунд, командир 3‑ей роты, капитан Галдин. — А то что же, Константин Константинович на наши зады любоваться должен? — удовлетворился сделанным выводом и стал обходить первую линию — караулы Зимнего и Аничкова дворцов, особое внимание обратив на белые околоши, и медные щиты гренадёрок. Затем оглядел бляхи и сапоги. — Порядок. Тут до меня Пал Палыч всё проверил, Гороховодатсковский и сам Лебедев, — перешёл ко второму ряду, где расположился домашний, полковой наряд.
Взглянув на часы, приказал:
— Бей сбор.
Дробью рассыпался барабан и следом вступил стоявший на правом фланге караула оркестр. На минуту замолкший оркестр опять сменил треск барабанов — первая часть сбора пробита. Вновь заиграл оркестр — караул вступил в подчинение дежурному по караулам.
Затем музыка стихла.
— Караульные начальники, на середину ша–а–гом арш! — скомандовал Ряснянский.
Держа руки в белых замшевых перчатках у околышей гренадёрок, начальники караулов вышли на середину развода и остановились перед полковником.
«Вон как Гороховодатсковский классически честь отдаёт. Большой палец от ладони отторбучил, любо–дорого глядеть… А Васильев с Лебедевым? Словно показывают, что у меня не все дома…Ро–о–тные, как же», — протянул им записки с паролями: старым и новым.
— По своим местам шаго–о–м арш! — отдал команду. — Караулы Зимнего и Аничкова дворцов, направо! Ряды вздвой. На плечо. По караулам ша–а–гом арш! — полюбовался, как грозно блеснули на выглянувшем солнце штыки взброшенных на левое плечо винтовок.
Вновь грянул оркестр, и строй двинулся по Миллионной улице, движение по которой было прекращено. Полицейские сворачивали извозчиков в Мраморный переулок, идти разрешалось только пешеходам. Их–то и собралась целая толпа, бесплатно поглазеть на красочное зрелище.
«Ни одной благородной дамы, — печатая шаг, размышлял Гороховодатсковский, — тётки–разносчицы да мальчишки».
— Пы–ы–шки-и, горячие пышки-и, — дурьим голосом, каким кричат о пожаре, заголосила баба.
«Нет, сейчас ружья бросим, и пышки побежим покупать», — фыркнул Гороховодатсковский и сглотнул слюну, представив вкус мягких, горячих пышечек.
Городовой в чёрной шинели уже делал бабе своё полицейское мужское внушение.
Полковой наряд, под командой капитана Лебедева, без барабанного боя и свиста флейт, тихо заступил на дежурство.
Дежурный с помощником дислоцировались в дежурной комнате в Собрании. Попив чаю в собранской столовой, Аким добросовестно обошёл несколько солдатских казарм на 1‑м этаже и проверил порядок в помещениях нижнего, подвального этажа, предназначенного для кухонь, прачечных, складов и полковых мастерских. Затем взял у Эльснера пачку писем, и в дежурном помещении разобрал их поротно.
Конверт с письмом для денщика Козлова положил во внутренний карман мундира.
