Значит, лазутчики Шадимана пробрались значительно раньше, решили «барсы». Они весь день метались по Дигомскому полю, нарочито громко поторапливая амкаров: близится воскресенье, когда картлийцы блеснут перед царями и владетелями. До последнего дружинника собрал Моурави: пусть видят, сколько войска в Картли…
Когда стемнело, ностевцы у Банных ворот поймали Раждена. Он разразился бранью и не отворачивался от факела, поднесенного к его лицу. Оказывается, он послан в замок князем Нижарадзе за новой куладжей.
Ностевцы не спорили, а попросту скрутили руки марабдинцу и доставили в дом Даутбека. Напрасно Ражден вырывался, его тщательно обыскали и заперли в погреб. Найденный свиток Дато прочел дважды: «Облава подготовлена. Когда у подножия замка пять раз прокричит удод, можешь выехать. В лесу жди у Черной скалы. Третий гонец прокричит призыв удода семь раз. Тогда соизволь начать охоту. В воскресенье и мы ожидаем веселый день. Крупный зверь в полном неведении и угодит в капкан».
Подписи не было. Из подвала приволокли Раждена. Но сколько ни угрожали раскаленным железом, как ни был щедр на кулаки Димитрий, марабдинец твердил: «Клянусь святым Ражденом! Куда посылали, — туда ехал. А светлейшего князя Шадимана никогда не видал». К удивлению ностевцев, Дато усадил Раждена, дал ему вылить чашу вина и принялся расспрашивать, кто и при каком случае отрубил ему палец.
Ражден оживился — видно, это был его любимый разговор. Поминутно вскрикивая: «Клянусь святым Ражденом!» и добавляя «Будь проклят, чертов хвост!», он подробно рассказал о поединке своем с османом в караван-сарае. Правда, чертов хвост успел отрубить ему палец, но он, Ражден, успел отрубить драчуну руку.
Дато заинтересовался подробностями, а Димитрий уже терял терпение. Но вот Дато предложил марабдинцу кисет с монетами и освобождение, если он скажет — кому и от кого вез свиток.
Ражден сразу насупился и снова принялся клясться святым Ражденом и ругать хвост черта, погубившего его.
— Год будешь гнить, собачий сын, в яме! — загремел Дато и приказал дружинникам сорвать с лазутчика одежду, с пальца — медный колпачок и вновь посадить на цепь в подвал.
Едва предрассветный сумрак забрезжил на вершинах, одиннадцать всадников, кутаясь в легкие бурки, прошептали страже условные слова и выскользнули из Банных ворот. И сразу кони понеслись, словно за ними гнался ветер.
Миновав Телетский спуск, всадники свернули в лес и исчезли в балке. В полночь они опять стали пробираться сквозь кустарник. Но не успели проехать и агаджа, как за деревом крикнул удод.
Всадники круто подались в сторону, и лишь один двинулся на голос.
— Клянусь святым Ражденом, тут притаился чертов хвост! — крикнул высокий всадник, придерживая коня.
— Э-хэ, Ражден! Наконец прискакал! Десять дней томился, надоело! наперебой весело отвечали двое, приближаясь к тропе.
Всадник протянул свиток и посоветовал не терять больше ни одной минуты, ибо в Марабде светлый князь ждет свиток, а он, Ражден, по приказанию князя Нижарадзе, должен до рассвета вернуться на Дигомское поле. Всадник повернул коня и стал осторожно возвращаться к тропе. За поворотом его остановил сдержанный смех:
— Знаешь, Дато, Гиви даже за шашку схватился, поверил, что Ражден из подвала бежал.
— Видишь, Даутбек, не напрасно я терпеливо тратил время на разговор с шадимановской собакой, его голос изучал…
Всадники спустились в овраг. Ностевские дружинники не переставали удивляться, а старший, вынув из хурджини бурдючок, предложил выпить за отважного азнаура.
Спали по очереди, на дне оврага, скрытого кустарником. А потом тихо двинулись вперед, стараясь не выезжать из зарослей. К полудню подъехали к Марабде и, спрятав коней, залегли в орешнике. Дато и Даутбек осторожно продолжали путь пешком. Но вот сквозь поредевшие кусты показалась первая линия зубчатых стен. Подползли к самому подножию, и Дато внятно пять раз прокричал удодом. Даутбек невольно подался за уступ, где-то над головой гаркнули: «Слы-ши-им!», и кто-то по крутой тропинке взбежал ко вторым укреплениям.
Распластавшись в кустах, Дато и Даутбек стали выжидать. Едва солнце скрылось за гребнем гор, ворота замка распахнулись, и, сопровождаемый телохранителями, сабельщиками и копейщиками, выехал Шадиман. Пересек дорогу и углубился в лес.
— Значит, послание передано. Жаль, их слишком много, — огорчился Даутбек, — более двух сотен!
— Не ропщи, мы и так развеселим князя… Как думаешь, Шадиман отведает инжир в ущелье?
— Думаю, нет, ведь у Черной скалы удод не прокричит семь раз.
Тихо переговариваясь, они чутко прислушивались к шорохам. Блеснула первая звезда. Послышался заглушенный шаг. Из мглы словно вырос Гиви с дружинниками, двое из них держали коней Даутбека и Дато. Все молча гуськом двинулись к замку.
У проезда в круглую башню их окликнул стражник. Дато ответил, что это он — Ражден. Стражник приблизился с зажженным факелом. Вмиг его схватили, заткнули рот тряпкой и, связав, придавили ноги камнем, чтобы не вздумал скатиться вниз. Такой же участи подверглись еще пять стражников.
Наконец добрались до главных ворот. Дато громко постучал. Отодвинулась заслонка, кто-то силился разглядеть всадников.
— Клянусь святым Ражденом! — яростно закричал Дато. — Ты, наверно, хочешь висеть на хвосте черта! Светлейший Шадиман повелел мне немедля выполнить порученное.
Лязгнул засов. Оставив коней двум дружинникам, все вошли во внутренний двор, и тотчас Гиви овладел воротами, как бы случайно прислонившись к ним.
Дато, клянясь святым Ражденом и проклиная чертов хвост, торопил вызвать княжну Магдану, ибо к ней послание светлейшего Шадимана.
Приблизились другие стражники. Дато нервно теребил подклеенный рыжеватый ус, и стражники видели знакомый им медный колпачок на среднем пальце, но не могли разглядеть из-за башлыков ни лица Раждена, ни остальных прибывших людей князя Нижарадзе, как представил их Ражден.
Зашуршали шелковые ткани, и показалась Магдана, окруженная прислужницами. Она робко спросила, что повелел ей отец?
— Светлейший Шадиман соединился с отрядом Цицишвили, и владетель Сацициано передал просьбу княгини отпустить тебя к ней в гости. Светлейший Шадиман рассмеялся, узнав о твоем письме к крестной.
Магдана радостно всплеснула руками и сказала, что готова исполнить повеление отца, как только девушки уложат одежду. Но Дато запротестовал: светлейший Шадиман приказал немедля прибыть к Черной скале, ибо он торопится проследовать дальше, а за сундуком и девушками завтра прибудут посланцы. И раньше чем стража успела опомниться, Гиви распахнул ворота, Дато вмиг посадил Магдану на седло и, взяв коня под уздцы, стал осторожно сводить с крутизны. Выждав немного, за ним последовали и остальные.
В замке так были ошеломлены поспешностью Раждена, который после чубукчи и Махара был самым близким князю, что даже не догадались проводить всадников до нижних укреплений. Смотритель же замка и его помощники накануне уехали на пастбище проверять скот.
Миновав последний выступ, Дато передал Даутбеку сияющую Магдану и поскакал впереди всадников.
Даутбеку было неловко и приятно, словно нежное облако прислонилось к его могучей груди. Он старался как можно бережнее придерживать тонкий стан, а конь, подобно вихрю, несся по темной дороге.
Так без передышки мчались они, пока на рассвете не осадили взмыленных коней у дома Дато.
Магдана не боялась: страшнее замка ее отца не было ничего на свете. Она чувствовала — эта ночь необычайна. Быть может, княгиня Цицишвили тщетно просила отпустить к ней крестницу и решилась на похищение? Что бы то ни было — она счастлива! Полная смущения и любопытства Магдана оглядывала нарядную комнату, куда ее, как ребенка, на руках внес Даутбек.
Хорешани сразу расположила к себе пленницу, заботливо укрыв ее легким покрывалом. Разметав косы, Магдана вмиг уснула, чуть приоткрыв алый рот…
Свалились и все одиннадцать всадников, ибо двое суток не спали. Лишь суровый Даутбек никак не мог успокоиться, ему все чудились тихий стук девичьего сердца и запах розы, исходящий от лечаки, всю дорогу трепыхавшейся у его щеки.
Неумолчно сантуристы выбивали молоточками из семиструнных сантури пленительные звуки. Каманчи оглашали сладчайшими мелодиями Дигомское поле. Оно наполнялось наряженными людьми, как наполняется серебряное блюдо красиво подобранными плодами.
По правую руку правителя будет восседать в кресле царь Имерети, по левую — Леван Дадиани и Шервашидзе Абхазский. А к радости Гуриели, его усадят подальше от Левана, рядом с имеретинским царем.
Полукругом расположились княжеские фамилии, высшее духовенство, именитое азнаурство. Волна драгоценных каменьев, казалось, обрушилась на Дигомское поле. Но взгляды почетных купцов, амкаров, горожан прикованы к левой линии, где, по велению Моурави, восседали величавые философы, прославленные зодчие, вдумчивые фрескописцы, строители в просторных одеяниях, убеленные серебром лет сказители, медлительные книжники и стремительные звездочеты. В них отображалась новая Картли — Картли времен Георгия Саакадзе, Картли «освежающего дождя».
