Так ли она невинна, как утверждала? Этого он не знал, и, честно говоря, его это больше не интересовало, однако ему хотелось по меньшей мере с ней подружиться.
— Я верю вам, принцесса, — наконец молвил Филипп. — Не мучайте больше себя.
Внезапно, схватив ее сильными руками за предплечья, он поставил Элизабет на ноги. От облегчения при мысли, что теперь все наладится — она в этом не сомневалась, услышав его слова, — у нее закружилась голова; слегка пошатнувшись, Элизабет едва не утратила равновесие и, выпрямляясь, грациозно пала ему на грудь.
Она тотчас ощутила знакомое чувство, которое испытала много лет назад с адмиралом: телесное содрогание — трепет — и ни с чем не сравнимое физическое желание, продиктованное близостью. Она осознала, что к ней вернулась радость жизни, и поняла, что ее хотят.
Но Элизабет немедленно отстранилась. Филипп был королем и мужем ее сестры. О близких отношениях между ними не могло быть и речи, и что-то подсказывало ей, что это к лучшему. За время долгого уединения она познала, что главное в ее жизни — свобода ходить где захочется, делать свой собственный выбор и не зависеть от посторонней воли. Подобной свободы не мог даровать ни брак, ни вообще отношения с противоположным полом. Куда лучше было довольствоваться бездумным флиртом и ухаживаниями, чем полностью отдаться тому или иному мужчине. Она любила, когда ею восхищались, желали ее, домогались, но ей не хотелось явиться чьей-то добычей.
— Прошу прощения, сэр, — извинилась Элизабет, отступая на шаг.
— Я хочу стать вам другом, — отозвался Филипп.
— Ваше величество, вы исключительно любезны. Еще раз покорнейше прошу меня простить. Я отвыкла от знаков внимания и доверия.
— Надеюсь, когда-нибудь вам представится возможность отплатить мне тем же, — тихо молвил Филипп.
По его голосу Элизабет поняла, что он имел в виду нечто большее, чем просто политика.
— Если я смогу послужить вашему величеству, то сделаю это не колеблясь, — ответила Элизабет и вновь присела в реверансе, чувствуя, что удачно сыграла, перетянув Филиппа на свою сторону.
Королевское дитя могло явиться на свет со дня на день. Доктора говорили про начало мая, но, когда половина месяца миновала, а роды так и не состоялись, они почесали в бороде и заявили, что ошиблись в расчетах, — ребенок, должно быть, родится позднее, чем ожидалось.
Мария оставалась в уединении, а в другой части дворца точно так же не покидала своих комнат Элизабет, еще пребывавшая под стражей. И все-таки она улавливала напряжение, царившее в Хэмптон-корте. Благодаря Бланш, жадно впитывавшей любые слухи, она узнавала об иностранных послах, ждавших известия о рождении ребенка для уведомления своих правительств; о придворных, делавших ставки на пол младенца и рассуждавших о причинах, по которым королева настолько ошиблась в сроках; а также о том, что королю не терпится увидеть сына и отправиться на войну. Задержка в час казалась ему тысячелетием.
Но дни сменялись неделями, и уже подступил июнь. Поглядывая на жену, Филипп уверился, что живот ее чуть уменьшился, и у него возникло страшное подозрение, которое он не осмеливался высказать вслух, ибо Мария пришла в такое уныние, что большую часть времени сидела на полу, обложенная подушками, подтянув колени к подбородку и уставившись в стену. Филипп удивлялся, что женщина на последних неделях беременности вообще оказалась способна принять такую позу, но свои опасения он снова оставил при себе. Он начал сомневаться, что беременность возымеет счастливый исход, и даже предположил, что супруга не беременна вовсе и страдает каким-то женским недугом. В этом случае надлежало немедленно устранить пропасть между ней и ее сестрой Элизабет, поставив себе в заслугу их примирение и возвращение Элизабет положенного места в очереди на трон.
Но с Марией следовало быть крайне осторожным. Никто не должен был догадаться о реальном положении дел.
— Почему бы не послать за Элизабет? — мягко спросил Филипп. — Ваши страхи на ее счет ничем не подкреплены, и она желает вам только добра. Проявите к ней благосклонность. Она поддержит вас в эту нелегкую минуту, а ее общество поможет вам скоротать ожидание.
Мария меньше всего нуждалась в обществе Элизабет и подозревала, что той удалось очаровать Филиппа, заставив его изменить мнение. Но королева очень хотела сделать мужу приятное, поскольку, к ее немалой печали, он собирался уехать, едва родится этот припозднившийся младенец, а ей хотелось быть уверенной, что у него будет повод вернуться.
— Если вам это доставит удовольствие, муж мой, я пошлю за ней, — согласилась Мария, отгоняя дурные предчувствия.
— Я распоряжусь, чтобы ее позвали, — улыбнулся Филипп, что случалось с ним редко.
Элизабет удивилась и испугалась, когда в десять вечера на пороге возникла Сьюзен Кларенсье, главная фрейлина Марии. Что это значит? Неужели королева родила и Кларенсье, никогда не бывшая Элизабет подругой, явилась злорадствовать над тем, что ей уже не взойти на престол?
— Я пришла, дабы препроводить вас в покои ее величества, — холодно молвила Кларенсье. — Она желает вас видеть и лично выслушать, как вы отчитаетесь за себя.
Элизабет побледнела. Значит, заверения Филиппа оказались преждевременными и Мария продолжала ее подозревать. И если она не покажет себя с лучшей стороны — к чему Элизабет совершенно не была готова, — все может кончиться для нее чрезвычайно плачевно.
Дрожа, она повернулась к Бланш Перри.
— Молись за меня, — прошептала она, — ибо я понятия не имею, увидимся ли мы снова.
Бланш взглянула на нее глазами полными слез.
— Вам нечего бояться, — живо сказала фрейлина. — Королева сегодня милостива. Советую вам надеть ваше лучшее платье.
Когда Элизабет нарядилась, предпочтя красное бархатное платье с высоким воротником излишне откровенному белому, Кларенсье подняла факел и повела ее вниз по лестнице и дальше, через освещенный луной сад — к апартаментам королевы, где они поднялись в личные покои Марии. Та в одиночестве сидела в кресле, и ее седеющие рыжие волосы падали на плечи свободного халата, под которым почти не замечался живот. Она постарела и сильно осунулась, по углам рта пролегли глубокие морщины.
Она без улыбки протянула руку для поцелуя, но Элизабет, увидев сестру после столь долгого перерыва такой измученной, упала на колени и разразилась безутешными рыданиями. Перед ней восседала та самая Мария, ставшая для нее второй матерью; королева, которой она была безгранично предана, чей разум отравили враги Элизабет. Ей страстно хотелось, чтобы все стало как прежде, но времени оставалось мало, ибо Мария выглядела старой и больной, а речь шла не только о прежних отношениях двух сестер, но и о том, чтобы старшая проявила милость к младшей, которая могла стать ее наследницей.
— Да хранит Господь ваше величество! — воскликнула Элизабет сквозь слезы. — Что бы обо мне ни говорили, я не меньше других остаюсь вашей верной подданной!
Мария отвернулась, тяжело дыша. Махнув рукой, она отослала Кларенсье, и они остались вдвоем при мерцающем свете свечей. Мария заговорила, и голос ее был полон сарказма.
— Значит, ты не признаешься в своем прегрешении? Ты упорно настаиваешь на своей правоте. Что ж, молю Бога, чтобы это действительно было так.
— Если это не так, — с болью ответила Элизабет, — я не стану просить у вас ни снисхождения, ни прощения.
— Что ж, — сказала Мария, разочарованная тем, что Элизабет не слишком категорично отрицает свою вину, — коль скоро ты утверждаешь, что не совершила ничего дурного, значит ли это, что тебя наказали незаслуженно?
— Я не вправе так говорить перед вашим величеством, — смиренно ответила Элизабет.
— Но вправе перед другими? — не унималась Мария.
— Нет, ваше величество! — возразила Элизабет. — Я несла свое бремя и продолжаю нести. Все, о чем я нижайше прошу ваше величество, — будьте ко мне благосклонны и считайте меня своей верной подданной, отныне и навсегда.
Королева промолчала. Неловко поднявшись, она подошла к открытому окну, в которое задувал легкий ночной ветерок, колебавший штору.
— Одному Богу известно, говоришь ли ты правду, — пробормотала Мария, поворачиваясь и пристально глядя на сестру.
— Беру Его в свидетели, — твердо заявила Элизабет.
Пламя свечи осветило ее лицо, и Мария отчетливо увидела профиль их отца, короля Генриха. Вне всякого сомнения, то был вылитый он. Будучи в душе доброй и честной, она поняла, что глубоко оскорбила Элизабет своими необоснованными подозрениями. Слава Богу, теперь ей легче будет поступить по воле Филиппа.
Элизабет не могла понять, почему Мария не сводит с нее взгляда, но тут ее внимание привлекла тревожная деталь. Полы халата королевы слегка разошлись, открыв тонкой работы сорочку, но, несмотря на то что Мария была уже на сносях, живота почти не было видно. Элизабет озадаченно уставилась на нее, но времени на рассуждения уже не оставалось — Мария быстро шагнула к ней, простерла руки и заключила Элизабет в крепкие объятия.
