Леонида Ленча можно назвать старейшиной цеха советских сатириков и юмористов. Его рассказы, наделенные всеми оттенками смеха, от едкого, саркастического до грустной улыбки, неоднократно издавались в нашей стране и за рубежом, переведены на многие языки мира.
…Мы сидим возле письменного стола писателя, стола, за которым создавались многие из последних произведений. В том числе и вошедшие в эту книгу повести «Черные погоны», «Из рода Караевых».
Однако было время, когда Леониду Сергеевичу приходилось писать на планшетке, накрывшись плащ-палаткой и подсвечивая себе фонариком…
Вот об этом времени, о времени военном, и идет у нас разговор, который бы я назвал «ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ…».
Леонид Сергеевич погружен в воспоминания, немного нервничает:
— Сейчас я найду одно письмо… Правда, не знаю, можно ли, удобно ли его включить сюда, но это поразительное письмо… «Дорогой Леонид Сергеевич! Еще с мальчикового возраста я помню Ваши юмористические рассказы. А ведь это было до войны, да потом и на войне, в момент приезда фронтовых филармоний, я слышал Ваши рассказы и юморески из уст разных артистов неоднократное число раз. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что Ваше летучее какое-то, хлесткое имя — Леонид Ленч — было намного больше знакомо каждому фронтовику, чем, предположим, имя какого-нибудь большого начальника… Он где-то там, в неведомом далеке, в холодном субординационном отчуждении, а Леонид Ленч всегда рядом, всегда в солдатских сердцах, в шутках, побасенках, присказках…» Это мне написал один фронтовик к моему нынешнему юбилею. Я его совершенно не знаю: Кайдашов Валентин Вячеславович из города Белгорода.
— Вы давно связаны с армией?
— Месяца через два после начала Отечественной войны ушел добровольно на фронт. Почему я говорю: ушел добровольно? По состоянию здоровья, в частности по зрению, я был освобожден от военной службы. Имел так называемый белый билет. И когда началась война, то Союз писателей послал Льва Абрамовича Кассиля, Льва Вениаминовича Никулина и меня работать в «Последние известия», на радио. Мы там должны были наводить литературный блеск на репортерские передали. Зачем это было надо, я до сих пор не понимаю, потому что среди репортеров Центрального радио были такие фигуры, как Вадим Синявский, который сам прекрасно наводил «литературный блеск». Тем не менее, мы там сидели, и я там сидел, чего-то старался сделать, придумать. Но затем, когда, меня пригласил к себе на работу редактор газеты (вновь организованной, фронтовой) «На разгром врага!» — это газета Брянского фронта, прикрывавшего, как известно, Москву от немцев с юго-запада, фамилия редактора этой газеты (он потом погиб на фронте, замечательный человек, замечательный газетчик) Александр Михайлович Воловец, — то я охотно принял его приглашение. В редакцию я добирался целой цепочкой фронтовых машин. Со мной ехал Женя Ведерников, крокодильский художник, который стал моим не только фронтовым другом, но и ближайшим помощником по полосе «Осиновый кол». Помню, мы долго-долго думали, как назвать эту сатирическую полосу, пока мне вдруг не пришло в голову название «Осиновый кол». Ну, вы, наверное, знаете, что когда в старой Руси уничтожали какую-то нечистую силу, каких-то там оборотней, то в могилу на всякий случай забивали осиновый кол, чтобы «встать он из гроба не мог». Вот в этой самой смысловой связи мы и назвали полосу «Осиновый кол». Фактически я делал «Кол» один, да еще Женя со своими рисунками. Помогал мне немножко Иосиф Павлович Уткин — он тоже работал у нас в газете, на той же должности писателя, что и я.
— Леонид Сергеевич, вы издавались во время войны?
— Да. Военное издательство выпустило фантастически большим тиражом книжку моих довоенных юмористических рассказов. Небольшая книжка, листа на три-четыре максимум. Книжка разошлась по фронтовому читателю, за что я до сих пор признателен Военному издательству. Куда бы я ни приехал — к артиллеристам, танкистам, летчикам, — меня принимали очень ласково и хорошо.
Расскажу вам смешной эпизод. Есть такая артистка Московского художественного театра Нина Валериановна Михаловская. С самого начала войны она участница фронтовой бригады МХАТа, ездила по фронтам, читала Льва Николаевича Толстого, главу из «Войны и мира» — возвращение русской армии с победой. Потом она читала Чехова. Читала и меня. В частности, мой рассказ «Если завтра в поход» — был такой рассказ про мальчика, который все время допытывался у папы и мамы, что будет, если завтра в поход. Папа у мальчика был художник, и он говорил: «Ну, я, наверное, тоже буду на фронте». А мальчик скептически спрашивал: «А кому ты там нужен, картинки рисовать?» Отец отвечал: «Ну хорошо, я не нужен, ну, мама пойдет на фронт». — «А что мама будет делать?» — «Она же химик у нас, кончила химический факультет». А мальчик сказал: «Кто ее возьмет с намазанными губами?» Рассказ имел большой успех. Получилось так, что Нина Валериановна оказалась в поверженном Берлине буквально 2 мая, когда рейхстаг был взят. Какие-то военные привезли ее в рейхстаг. Она появляется на развалинах рейхстага, и ей говорят: «Дайте нам здесь концерт! Прочтите что-нибудь!» — «Как я буду читать?» — «Ничего! Мы это все сейчас организуем…» Нашелся какой-то ящик из-под гранат, ее на этот ящик ставят. Артистка говорит: «Я ж не могу так, я не знала, у меня даже пудры нет, хоть немножко попудриться — нельзя же вот с таким лоснящимся носом выходить…» — «Э, что значит — нет пудры? Сейчас будет! Гаврилов, иди сюда». Появляется в пилотке набекрень старшина, который все может, — знаете, есть солдатики такие… «Гаврилов, чтобы была пудра для актрисы!» Гаврилов исчезает куда-то, и — не проходит десяти минут — пожалуйста… Коробочка такая красивая… Но, слава богу, артистка немецкий язык хоть немного знала. Она посмотрела, там написано: «От пота ног…» Ну, она кое-как себя привела в порядок, выдала из Льва Толстого — то есть дала полный концерт, и читала Ленча. Этим фактом в моей биографии я особенно горжусь… Вот вам связь с армией: мой рассказ звучал на развалинах рейхстага в день окончания войны…
* * *
И в послевоенное время писатель часто обращается к героико-патриотической теме. В предлагаемую книгу вошли повести «Черные погоны», «Из рода Караевых», а также рассказы и очерки разных лет. В повестях рассказывается о гражданской войне. Они удивительно достоверны, почти документальны, читаются легко. Ты вместе с писателем как бы переносишься в другую эпоху, вместе с героями повестей видишь, слышишь, переживаешь, участвуешь в сложных событиях гражданской войны.
В «Черных погонах» совсем молоденький гимназист Игорь Ступин, почти не имеющий жизненного опыта, оказывается в самом водовороте бурных событий на Дону и Кубани. Волею судьбы Игорь попадает к белогвардейцам. Игорь недолго колебался. Он быстро понимает, что его место вместе с народом, с революцией.
В повести «Из рода Караевых» офицер Сергей Караев прошел всю империалистическую, воевал в армии Корнилова. Трудным путем Сергей Караев пришел к истине и пониманию правды народа и революции. Караев сражается в Туркестане против басмачей и гибнет в бою. Но род Караевых продолжается. Уже в годы Великой Отечественной войны Леонид Ленч встречается с сыном Караева — командиром танковой бригады. И внук Караевых хранит традиции, он офицер одной из ракетных частей.
Военные рассказы Леонида Ленча все о том же — о судьбах людей, ввергнутых в водоворот гражданской и Великой Отечественной войн. Писатель создал в своей книге целую галерею образов, сложных, впечатляющих и удивительно достоверных.
Евгений ДУБРОВИН
1. БАЛ В ЖЕНСКОЙ ГИМНАЗИИ
Весь вечер Игорь Ступиц не отходил от Аси Пархаевой — гимназистки, в которую был влюблен вторую неделю. Он острил напропалую, стараясь вызвать улыбку на Асиных по-детски пухлых, капризных губках, и танцевал только с ней. Все в Асе казалось Игорю необычайным, удивительным, вызывавшим чувство нежности и какое-то душевное изнеможение. У него даже в горле пересыхало от странного восторга, когда, кружась с Асей по залу под звуки вальса «Березка», он опускал глаза и видел, как ее маленькие, ловкие ножки в черных шелковых туфельках старательно — раз-два-три, раз-два-три! — выделывают па танца.
Наконец оркестр смолк, вальс кончился. Игорь и Ася нашли свободные стулья, стоявшие у стены, и сели.
Темно-розовый, персиковый румянец обжег Асины щеки, в больших наивных карих глазах сияло упоение балом.
— Ася! — сказал Игорь, скрывая волнение. — Мне надо вам кое-что сказать. Пойдемте отсюда!
