Николай Дмитриев - Тайна объекта «С-22»

Петро Меланюк стоял возле соседской клуни,[1] спрятав голову под старый, пахнущий прелым деревом, дармовис.[2] Поздний февральский рассвет еще не наступил, и парня со всех сторон окружала зимняя промозглая мгла. Где-то недалеко звякнула ведерная дужка, стукнул цыберник,[3] и радостно завизжал узнавший хозяина пес. Село просыпалось.

Хлопец собрался переменить позу, но тут послышался приближающийся скрип шагов и Меланюк насторожился. Кто-то остановился за углом клуни, и знакомый голос дядьки Свирида хрипловато окликнул:

— Петро…

— Тут я… — негромко отозвался Меланюк и, откачнувшись от стены, высунулся из-под дармовиса.

— Ну то и добре. — Дядько Свирид разглядел Петра и осторожно покашлял в кулак. — Ось я товарища привел… Що вчора говорили…

Дядько Свирид подался чуть в сторону, и из-за его спины показался человек в городском пальто и рабочей кепке не по сезону.

— Доброго ранку, — поздоровался Меланюк, но дядька Свирид оборвал его:

— Потом побалакаете. Проведешь товарища до станции, как договаривались… И от що. Ты дома шо сказав?

— То що, в первый раз? — обиделся Меланюк. — Я до родичей за грошима йду, а то так…

— Ну-ну, вже набычився, молодой… — Дядько Свирид уловил в голосе Меланюка недовольные нотки и примирительно подтолкнул его в спину. — Ладно, давай Петре, шагай. В сели товарищ сзади пойдет, а там, дальше, можно й разом…

Рассвет застал их за Меланьиными хуторами. Заснеженные поля незаметно перешли в крутые увалы, поросшие лесом, и узенькая дорога, накатанная санными полозьями с чуть желтоватой навозной полосой посередине начала сползать в распадок. Зимний туман еще окутывал все вокруг молочно-иглистой дымкой, но по обе стороны дороги уже явственно проступил лес. Чуть дальше разлапистого молодого ельника, засыпанного рыхлым снегом, угадывались прямые стволы пошедших в рост сосен, а прямо по склону возник ломаный переплет голых ветвей дубового урочища.

Приостановившись на скользкой колее, Петро подождал, пока его спутник подошел ближе, и с интересом поглядывая на мужчину в черном пальто, спросил:

— Называть-то вас как?

— Зови товарищ Иван, — усмехнулся напарник и в свою очередь оценивающим взглядом окинул Меланюка.

— Добре, товарищ Иван. — Меланюк хотел протянуть руку, но не решился и вместо этого зачем-то сказал: — Вы не беспокойтесь, я у нас в КПЗУ[4] на связи был…

— А вот это лишний разговор. — Товарищ Иван строго посмотрел на Петра. — Далеко еще?

— Верст семь, а може й десять. — Пожал плечами Петро. — Пешком оно завсегда дальше…

— Ясно. Пошли тогда. — Мужчина зябко сунул руки в карманы пальто и решительно зашагал по дороге, слегка опережая Петра.

— А ото вы вже зря. — Меланюк укоризненно посмотрел на черную спину, качавшуюся впереди. — КПЗУ пивроку как распустили, только я вам скажу що я з цим не згоден, да и вся наша ячейка тоже не согласная.

— Я знаю. — Товарищ Иван обернулся и в упор посмотрел на Меланюка. — И ты мне об этом не говори, хватит, что твой дядька Свирид полночи душу мотал. Понял?

— Понял. — Петро поскользнулся и неловко взмахнул рукой. — Вы не думайте ничего, товарищ Иван, это я только чтоб вы знали…

— Только я? — Товарищ Иван весело рассмеялся. — А ты, оказывается, дипломат…

Он вдруг оборвал смех и прислушался. Где-то позади раздавался ровный топот лошадиных копыт.

— Что это? — Товарищ Иван вопросительно посмотрел на Меланюка.

— Як що? — пожал плечами Петро. — Конем хтось едет…

— Эх ты! Едет… Строевой конь нас догоняет. Нам бы спрятаться, а?

— Спрятаться?.. — Петро на секунду задумался. — Это можна! Там у развилки сарай ничейный, у ньому лесники сено держать… Може туды?

— Ну давай туды. Только быстренько, товарищ Петро!

Cтарый щелястый сарай спрятался в самом низу распадка под крутым оледенелым косогором. Видать, со времени последнего снегопада никто из лесников не ходил за сеном, и поэтому к воротам пришлось добираться прямо через небольшие сугробы. Товарищ Иван сожалеюще оглянулся на четкую цепочку следов, тянувшуюся от дороги, и, горестно вздохнув, прикрыл за собой створку. В сарае сразу стало темнее, и все щели превратились в мутноватые полосы.

Петро нагреб себе охапку сена побольше и с удовольствием завалился на мягкую подстилку. Он не особенно разделял опасения спутника, тем более что, пока они бежали к сараю, топот стих. Однако и возражать Петро тоже не стал, в конечном счете, лишняя осторожность никогда не помешает.

Глаза постепенно привыкали к темноте, да и снаружи рассвет брал свое, быстро сгоняя туман с дороги. Никакой погони не было слышно, и товарищ Иван, отойдя от ворот, полез в карман за папиросами. Пачка оказалась пустой и он, напрасно пошарив в ней пальцами, отбросил в сторону. Прошуршав по стене, коробка упала в светлую полосу, и Петр увидел бело-синий рисунок «Мевы» с аккуратно надорванным золотистым ярлыком. Петр протянул руку, ощупал пальцами давлено-круглый шифр «ПМТ[5]» на ярлычке и усмехнулся.

— А чого-нибудь с буквами «ПМС[6]» у вас часом нема?

— Ишь, губа не дура! — Напарник Петра весело фыркнул и согласился. — Пожалуй, ты прав, по чарке не помешало б… Морозит.

— Жаль, согрелись бы малость… — Меланюк завозился на своей подстилке. — А скажить, товарищ Иван, коли ж буде тая революция?

— Завтра!

В ответе послышалось что-то странное, показавшееся обидным Петру.

— Смеетесь… А я серьезно! Я той июль 38 го добре запомнил. А теперь думаю, може, ее и вовсе не будет…

— А ты, хлопче, в КПЗУ сколько времени состоял?

На этот раз в голосе товарища Ивана не было и тени насмешки, и Меланюк отозвался с жаром:

— Аж пивтора року!

— Полтора года, говоришь… А я, — начал было товарищ Иван, но сразу оборвал себя и заговорил о другом. — Про львовскую демонстрацию тебе известно?

— Владу червоним? Во, то по-нашому!

— А что вот эти «кресы всходни[7]» красными называют, слышал?

— Це знаю.

— Так не мешает тебе знать, что сейчас февраль 39 го, и революция, может, и раньше будет чем мы с тобой думаем… — Товарищ Иван круто повернулся к Меланюку. — Мне Свирид говорил, тебя в «Сильський господар»[8] пристроили. Там как, все выходит?

— А чом йому не виходити? Там дядько Свирид добре помозговав.

— Ну, там не один Свирид мозговал…

Товарищ Иван внезапно замолчал и прислушался. За стеной сарая снова отчетливо послышался конский топот. Петро с напарником одновременно метнулись к воротам и прильнули к широкой щели между рассевшихся досок. Топот приближался, и через полминуты, к своему удивлению, они увидали лыжника.

Красивый оседланный конь шел машистой рысью, подгибая голову, и, как бы играя, отбрасывал бабки в сторону. К пустому офицерскому седлу был привязан длинный ремень, и, держась за него, элегантный молодой мужчина уверенно скользил по снегу рядом с дорогой. Не обратив ни малейшего внимания на следы у ворот, он круто свернул, объезжая сугроб, и проскочил так близко от стены, что в сарай явственно донеслось шипение его лыж.

Петро приоткрыл створку и, увидав, что лыжник от развилки повернул вправо, позвал спутника.

— Пошли, товарищ Иван. Той пан в лес кататься поехал, а нам в другой бик, до переезду…

Не отвечая, напарник начал пробираться к дороге, стараясь ступать в свои же следы, и тут где-то выше, за косогором, глухо треснул выстрел.

— Что, винтовка?

Товарищ Иван замер и инстинктивно пригнулся, как будто стреляли в него.

— Та чого ви боитесь? — удивился Петро. — Ну и що, що стрельнули?.. Тут в дубняках кабанов до чорта, вот пани по дзикам из карабинов й палять…

— А у вас что, запрета на охоту нет?

— А які у пана запрети?.. У пана тут на все дозвіл…

Они выбрались на дорогу и молча зашагали дальше. Уже на самой развилке, еще раз глянув на лыжню, круто свернувшую в сторону, товарищ Иван вдруг сказал:

— Ты не думай, что я выстрела испугался. Это у меня, брат, привычка такая…

— Не знаю…

— И хорошо, что не знаешь, — негромко отозвался товарищ Иван и зачем-то поглядел на чащу, в которой минуту назад кто-то стрелял из карабина по кабанам…

Кабинет полковника Янушевского больше напоминал малую гостиную 10 х годов начала века. Сюда не долетали звонки варшавских трамваев, гудки автомобилей, да и вообще шум столичной улицы только угадывался за плотно зашторенными окнами. И только большой трехдиапазонный «Телефункен», что-то мурлыкавший на приставном столике, точно указывал на время, царившее где-то там снаружи. Дневной свет тоже не проникал в помещение, и его заменяла настольная электрическая лампа, сильно напоминавшая зеленоватый стеклянный гриб.