Игорь Срибный - ПЛАСТУНЫ

         После ночной вылазки в тыл «хищников», окончившейся короткой стычкой с горцами, казаки в предрассветном полумраке возвращались в свой бивак, разбитый на берегу Терека.

         В предрассветных сумерках уже ясно обозначился край леса, привольно раскинувшегося по обоим берегам реки, и полоса низко стелющегося над землей тумана. Казачьи лошади, почуяв водопой, отдых и кормежку, пошли веселей.

         Сотник пластунов Серьга Осычный, (прозванный так за золотую, полумесяцем серьгу в правом ухе – знак того, что он последний мужчина в казачьем роду) и с ним десять казаков конвоя, еще с дороги ушли в штаб – доставить захваченных ночью пленных горцев и раненных в стычке казаков – Тараса Скибу и Довгого.

         Несмотря на предрассветный час, полковник Зырянский – командир полка горных егерей, которому был придан отряд казаков – запорожцев, был уже на ногах и, стоя на крыльце сакли, высматривал пластунов. Штаб он расположил в заброшенном лет полста назад горском селении, состоявшем из трех сторожевых башен, практически не тронутых временем, и полутора десятков полуразвалившихся лачуг, состряпанных горцами из дикого камня и леса, грубо обтесанного топорами. Вот эти лачуги и именовались у горцев саклями.

        Увидев закудрявившуюся на шляху пыль, поднятую десятком лошадей, полковник облегченно вздохнул и сделал шаг с крыльца.

        Осычный лихо соскочил с коня и без предисловий доложил:

        - Захвачено трое пленных, один из них – амир Пахруди Бенойский. Потерь нет, двое казаков получили легкие ранения.

        Полковник обнял казака и, повернувшись к джуре – коноводу, приказал накормить пластунов и их лошадей и вызвать есаула Петренко с толмачом, чтоб забрать пленных.

        Зырянский усадил Осычного за колченогий стол и выудил из-под него кошелку с различной снедью и непременной квартой самогона, заткнутой кукурузным початком.

 И только щедро плеснув горилки в толстостенные граненые стаканы, и степенно опрокинув их, казаки перешли к делу:

         - Рассказывай, Серьга, - приказал полковник.

         - Сперва, то, что смогли увидеть: горцев у шамхала собралось тысячи полторы. Пришли отряды из Дарго, Ведено, кумыки и отряд аварского хана Нуцала. Еще ожидают прихода трех-четырех отрядов с гор. Но то будут небольшие по численности отряды и, в общем, наберется горцев две тысячи, может чуть более. На выходе из ущелья они устроили завал – не растащить и за неделю. По гребням стоят караулы. Ну и подростки шныряют туда-сюда – высматривают, где наши разъезды ходят…

          - К нашим - на кошару, я так понимаю, не удалось пробраться?

          - Ушли туда трое казаков – самых ловких и опытных. Они пройдут к Зарубе, пронесут харчи и  от лекаря снадобья разные для лечения и доложат наш план. Лишь бы на психадзов  не нарвались… Осычный в задумчивости пожевал длинный ус.

          -  Ну, а пленные что говорят? – хрустя крепкой луковицей, спросил полковник.

          - То, что и всегда – секир-башка вам будем делать. Вся Чечня и Дагестан против вас поднимутся, и так далее…

          - Ладно, Петренко найдет с ними общий язык, он мастер с горцами разговоры разговаривать. Ты – то, что думаешь по нашему положению. Ведь получается горцев и так в два раза больше, чем нас. Если гребенцы  не подойдут вовремя нам на подмогу, могут ведь и смять нас.

          - Есть у меня одна задумка. Пластунов у нас две сотни, это раз. Второе, сегодня мы нашли безопасный проход в горах и вылазку провели практически бесшумно. Нарвались-то на разъезд хищников мы уже на равнине (на соединение к шамхалу шли), так что, откуда мы там взялись, они не поняли. Да и порубали мы их всех, один только ушел.

          - Так вот, - продолжал Осычный, - мы можем убрать по гребням их дозорных и выйти им во фланг одной сотней, а вторая сотня перекроет им выход из ущелья: больше сотни стрелков перед завалом никак не разместить. Если вы нам дадите еще сотню хороших стрелков, чтобы посадить их на противоположный склон, то горцам придется уходить из-под огня, карабкаясь на перевал. Ну, а на перевале, Бог даст, мы их и перещелкаем, как зайцев в поле.

          - Да-а, - протянул полковник, - идти всеми силами на завалы – затея просто гибельная, а обойти нельзя. Так что, твое решение, видимо, самое разумное. Дам я тебе, пожалуй, сотню сербов. Наиболее подготовленная сотня – это казаки Драгомила. Они уже полтора года на Кавказе, и горы знают, и стрелки отменные. Но смогут ли они не замеченные противником пройти на гребень?

          - Так я и не собирался их одних туда отправлять. С Драгомилом десяток наших пластунов пойдет – они проведут, как надо, ни одна собака не взбрехнет.

          - И когда ты думаешь выходить, Серьга?

          - Я оставил на гребнях четверых наблюдателей. Они дождутся, пока весь улей слетится в кучу, и пришлют гонца. Вот тогда и выдвинемся.

          - Не поздно будет, вдруг они сразу и выступят?

          - Не выступят. Им надо распределить силы, наметить пути выдвижения, поставить задачи каждому отряду – они ведь не будут подчиняться никому, кроме своих местных амиров. К тому же, свой завал разбирать – ну,  это скорей всего, ночью перед атакой… Так что, время в запасе у нас будет. Тем более, пластуну собраться – только подпоясаться.

            Казаки, а Зырянский по роду был донским казаком – сыном станичного атамана, допили горилку, и полковник проводил сотника Осычного до коновязи.

            Возвратившись в саклю, Зырянский склонился над картой боевых действий. Полк, измотанный в недельных беспрерывных стычках с горцами, понесший большие потери, двое суток назад был выдавлен превосходящими силами горцев в это дикое, заброшенное селение, запертое в глубокой, окруженной горами котловине. Единственный выход из которой, сейчас был закрыт крупными силами горцев, и перегорожен завалом. Горцы накапливали силы для решающего удара, и полковник сознавал, что полк практически обречен. Зырянский долго сидел над картой, изыскивая варианты спасения полка, но видел на бумаге только непроходимые горы и дремучий лес. И чем больше думал Зырянский о спасении полка, тем яснее становилось ему, что вариант, предложенный пластунами, пожалуй, единственная возможность прорвать кольцо окружения.  И полковник принял решение. Тем более, что он знал и видел – сотники пластунов и Осычный, и получивший неделю назад пулевое ранение в бою Митрофан Сирота, немилосердно гоняя своих казаков до седьмого пота на ежедневных учениях, сделали их настоящими асами военной разведки. Полковник видел малую толику того, что умели пластуны, но и этого малого хватило ему, чтоб уверовать в успех операции по деблокированию полка.

            Однако, кроме запертого в горах полка, существовала еще одна проблема – головная боль Зырянского. Неделю назад, когда полк и приданные ему казаки, находились на марше, попали они в засаду, организованную шамхалом Тарковским. Пришлось прорываться с боями, отрываясь от наседавших с окрестных высот горцев, метким огнем выбивавших егерей и казаков, находящихся в низине. Число раненных неуклонно росло, и тут отряд наткнулся на несколько хозяйственных построек, бывших когда-то большой кошарой. С тыльной стороны кошара была прижата к огромной скале, а с юга примыкала к непроходимому в этих местах лесу.  И здесь вынужден был полковник принять предложение атамана запорожцев Зарубы, и оставить в продуваемой всеми ветрами заброшенной кошаре пятьдесят пластунов охраны и около полутора сотен раненных казаков и егерей. Иначе было просто не оторваться, поскольку горцы палили, не жалея зарядов, с каждой горки, из-за каждого дерева, а стрелы порой закрывали в полете солнце: настолько велик был перевес сил.

           Прощаясь под огнем врага, Заруба обнял полковника и сказал странную фразу: «Горный волк – он одиночка. Он нападает сам-один и вырезает все стадо. Идите с Богом, полковник, ни о чем не тревожьтесь…»

            И с того дня не было от них никаких известий.

            Зырянский, ожидая возвращения пластунов из ночной разведки,  почти не спал в эту ночь, но решил не ложиться, поскольку сделать предстояло еще очень много, и он кликнул джуру, чтоб послать за сотником Драгомилом. А сам уселся за стол и, скрипя плохо очиненным пером, стал выводить на бумаге строки боевого приказа двум сотням пластунов и сотне Драгомила. Писанина  была для полковника  задачей столь сложной, что от усердия он высунул между губ  кончик языка, ежесекундно покусывая его…