Александр Покровский
«…РАССТРЕЛЯТЬ!»-II
Даже не знаю, что из всего этого получится, ведь о службе в двух словах сказать трудно. Служба — это нескончаемая поэма. Каждый день можно писать по толстенному тому, причём ни разу не повториться. Вот, например, вахта.
Вахта — это игра такая военная. Если вы посмотрите в устав, то увидите там, что вахту нужно нести непрерывно. Ну, раз непрерывно, то лучше всего при этом лежать. Вахту я лично нес всё время лежа: ложился — и ноги в зенит. Давно установлено, что если ты на вахте бегаешь, как в «живёте» ужаленный, суетишься, служишь, как пудель, всё подмечаешь, то в конце службы тебя же и снимут, причём за всякую ерунду. Так что я, заступив на вахту, с вечера ещё кротко вздыхал, расстёгивал крючки на кителе, чтоб они в яблочко не вгрызались, потом медленно, чтоб не потревожить себе ничего внутри, ложился, закрывал глаза, говорил себе: «Спи, Саня, и ни о чём не думай, Господь с тобой» — и отлично высыпался, а служба шла своим чередом. Зато уж если сняли тебя в конце вахты, то хоть есть за что.
А иногда словно полоса какая-то:
— Тарантасов, я вас снимаю! Тарантасов, я вас снимаю!
Только и слышишь. Правда, я Телегин, а не Тарантасов, но начальству не объяснишь. Да и какая разница?
Некоторые интересуются: а что будет, если снимут с вахты? Да ничего не будет, просто в тот же день снова заступишь.
Каким на службе нужно быть?
Следующий ответ: на службе нужно быть исполнительным.
— Брось всё, иди сюда!
Бросил.
— Встань здесь и следи, чтоб никто не входил!
Встал, смотришь.
— Чего уставился, тебе что, заняться нечем?
— Есть!
— Что у вас здесь творится?
Приблизился, посмотрел, что творится.
— Немедленно убрать!
Взял и убрал.
— А это что?
Смотришь, что «это».
— Что за гадюшник вы здесь развели?
Подошёл, заглянул в гадюшник.
Не надо быть идиотом! Это вам любой старпом скажет. И главное, ничему не удивляться и всегда угол падения поддерживать равным углу отражения. Отскакивать должно, как от бронированного.
Есть ещё такое хорошее слово: «Виноват!» Произносить его надо быстро, лихо, браво, с блеском, со звоном шпор. Всё это врождённое, конечно, и прочим нелегко даётся, и с годами оно только оттачивается, но главное — без передышки:
— Что это?
— Виноват!
— А это?!
— Виноват!
— А спички?
— Устраним!
— А окурки?
— Подберём!
— А мусор?
— Виноват!
Одного моего кореша в институт перевели. А там капразы ручные как голуби, с руки едят. Вызывает его начальник и говорит:
— Почему вы до сих пор не в отпуске?
А тот с порога:
— Виноват!!!
И у начальника сразу разрывается причинно-следственная связь, и он замирает.
И ещё о вахте и о воспитании чувств
Чувство вахты в себе нужно воспитывать.
Воспитание чувства вахты на конкретных примерах.
Вахта — это особый вид дежурства, доведенный до искусства быть незамеченным. В идеале ты должен уметь таять в воздухе.
Вот стоял я, будучи уже каптри, дежурным по камбузу. (Там, правда, максимум каплея нужно было поставить, но никого не нашли и поставили меня. Мы тогда на ПКЗ питались.) Уж смена близится, а сменщика всё нет. И стою я на верхней палубе и жду, и тут начпо наш появляется. Пришёл камбуз проверять. А я уже без белого халата, всё с себя снял и к смене приготовился. Начпо меня спрашивает:
— Дежурного не видели?
— Нет,— говорю я ему,— не видел, но он где-то здесь шляется.
— Чёрт знает что,— говорит начпо,— где же он?
— Да здесь где-нибудь ходит, наверное,— говорю ему я,— хотите вместе поищем?
Прошлись мы с ним вместе, поискали по всем помещениям, он впереди, я сзади,— ни одной живой заразы. Я старую вахту отпустил, а новая ещё не подошла.
— Чёрт знает что,— сказал начпо. И я с ним согласился. Действительно, чёрт знает что.
— Ну ладно,— сказал начпо и ушёл, и тут я смотрю: смена моя не спеша колдубасит.
— Эй, многоножка,— говорю я ей,— семени присосками, а то меня сейчас снимут, и смениться не успею.
Главное — доложить вовремя. Думать при этом совершенно не обязательно. Слова должны сами выстраиваться в одну шеренгу и косить налево, а ты следишь только, чтоб без запинки и чтоб равнение было в затылочек и по диагонали. Причём мозг от этого дела нужно отключить. Мозг на службе должен отдыхать.
А есть и интимные случаи.
Каким правилом в этом случае пользуются? Правилом правой руки: ладонь ко лбу — увидел, торцом к уху — услышал, ко рту приложил — доложил.
Чего на службе не надо считать?
Не надо считать, что от твоего появления на этом свете что-то изменится, пагубное влияние какое-нибудь рассеется, разрушится что-нибудь или что-нибудь образуется, повернётся вспять. На первых порах точно, какая-то возня наблюдается, а потом всё затянется, разгладится, как круги по воде.
И потом я заметил, если ты ничего не делаешь или, наоборот, пыхтишь изо всех сил, то временная разница — пять минут.
Если дело — дело, оно и само сделается, а если не дело, то его и делать нечего.
Что приходится время от времени совершать?
Время от времени приходится что-нибудь доставать. При этом ваше начальство всегда должно быть в курсе возникших сложностей. Помочь оно, естественно, не может, но оно может отследить ваши героические усилия.
Начальство развращается, если вы всё делаете молча, стиснув зубы, оно начинает считать, что всё в этом мире легко и просто. Это вредные мысли, и от них начальство лучше беречь.
И даже если у вас всё получилось с ходу, всё равно дистанционно доложите, что этого — нет, того — нет, а это вот — на подходе, и обязательно бодро спросите разрешения ждать до упора, умереть, но достать, лечь у двери и не встать, подохнуть, но сделать.
Начальство вам это разрешит. Отдавать за что-нибудь концы у нас принято. И потом, сколько радости на лице у начальника, если под вечер вы всё-таки что-то привезли.
В чём состоит флотское счастье?
Оно в совпадении: склад открыт, складчик на месте, накладные есть, люди есть, машина есть. От такого счастья можно рехнуться.
Но что главное в этом счастье? Главное — машина. И не надо считать, что если в тылу вам выписали машину, то она у вас уже есть. Её ещё получить надо. Это сначала, по молодости, я бегал, искал диспетчера, потом водителя, потом колеса, аккумулятор, потом опять водителя, бензин и пропуск, а потом, ближе к старости, я приходил, хлопался в гараже на табурет и говорил:
— Вот я, старый больной майор, ну и что? Аккумуляторы-то у вас есть? Машина-то хоть на ходу или как? И шофёр имеется? Ты смотри. И бензин залит? Ну, вы, ребята, даёте. Да вам ордена надо раздавать: нигде ничего нет, а у вас — есть!
— Ну да, ордена,— говорят они,— как же, держи в обе руки,— и дают тебе машину.
Вот такие у нас бывают неприятности. И всё-таки, несмотря ни на что,
о чём нужно помнить всегда?
Нужно помнить о том, что большое событие поглощает небольшое. Допустим, у вас на санпропускнике два врождённых клинических идиота (вахтенные) вскрыли банку химической регенерации и — любознательности для — туда плюнули, а она не загорелась, ну тогда они натолкали туда промасленной ветоши и склонились над ней — и опять ничего; ну раз так, тогда они залили в неё турбинное масло, специально припасённое и принесенное,— никакого впечатления; ну тогда они стукнули по ней ногой. Происходит взрыв. Идиоты, как это ни странно, живы, не размазало их по всей Вселенной, а в санпропускнике вышибло все стёкла и двери и произошёл грандиозный пожар.
И вот вас вызывают к командующему, как старшего в экипаже, и вы бредёте туда, слабея умом и в коленях.
И вдруг по дороге вы видите, как падает с тележки проезжающая мимо торпеда с ядерной боеголовкой; падает и не спеша, медленно катится под уклон в залив. В два прыжка вы должны броситься к ближайшему телефону и аварийным до колена голосом сообщить об этом командующему.
Можете не сомневаться: никто никогда больше не вспомнит, что там за возня произошла на этом несчастном санпропускнике, и командующий, которому вы только что подарили самое яркое впечатление от всей его жизни, сразу же забудет вашу фамилию.
И тут хочется сказать о лице.
Что делать на службе с лицом?
Лицом на службе нужно пользоваться. Изображение на нём лёгкого слабоумия считается хорошим тоном. Не возбраняется при этом покачивание головой в такт словам начальника. В конце хорошо бы сказать: «Есть».
