Сергей Михеенков - Встречный бой штрафников

Остаток металлической ленты короткими ритмичными рывками вошел в приемник трофейного МГ, и пулемет умолк, сделав последнюю короткую, как отчаянный крик, очередь. Воронцов отбросил от плеча короткий рог приклада и какое-то мгновение, будто преодолевая оцепенение, смотрел, как дымится под мокрым снегом пылающий перегретый ствол и как на дырчатом сизом кожухе с шипением появляются и тут же бесследно исчезают темные пятна, оставляемые снежинками. Потом толкнул в плечо лежавшего рядом младшего лейтенанта и сказал, как говорят о неизбежном:

– Давай, Малец, своим ребятам наши координаты. Пусть лупанут по траншее. Только постарайся не опоздать. И не торопись. Надо, чтобы подошли еще немного…

Воронцов пристально смотрел за бруствер, по привычке, как в последнее время делал это перед атакой, прикусив конец сыромятного ремешка каски. Ремешок имел вкус – кисловато-горький, как будто его измазали дегтем. Этот вкус ему что-то напоминал…

Немецкая цепь, порядком поредевшая и уже не такая ровная, как несколько минут назад, когда она только появилась из березняка, не залегла. Она миновала линию минометных взрывов и несокрушимо приближалась к траншее Восьмой роты. До нее оставалось около сорока метров. Еще пять-десять шагов – и атакующие забросают их траншею гранатами. Уже видно было, как немцы нагибаются, на ходу выдергивают из-за широких голенищ длинные штоковые гранаты и отвинчивают колпачки взрывателей.

Через минуту-другую произойдет то, чего Воронцов боялся больше всего – рукопашная в их траншее. Рота конечно же отобьется. Но что от нее останется? И вряд ли немцы бросили на убой одну цепь. Где гарантия того, что, когда завяжется рукопашная, из березняка не поднимется вторая волна атакующих, которая и прикончит их, последних, прямо в траншее. Отводить роту на промежуточную позицию тоже поздно. Если они встанут, то отойти организованно, вместе с ранеными, вряд ли удастся. Их отход тут же превратится в бег. Но побегут те, кто может. А кто не может? Переколотых штыками раненых в траншее, оставленной на полчаса, Воронцов видел не раз. Да и бегущих расстреляют в спину за несколько минут.

Младший лейтенант Малец срывающимся голосом быстро передал координаты, потом, уже спокойнее, повторил их и отдал команду:

– Давай, Никушкин! Беглым из всех стволов! Мин не жалей! Огонь!

Воронцов выждал, когда в тылу, в лощине, которую они прикрывали, родился тонкий характерный свист, приблизился с нарастанием и завершился первым пристрелочным: «Грак!» Снял с предохранителя «ТТ» с полным магазином, сунул его за пазуху и лег на дно траншеи. Теперь оставалась одна надежда, что минометная батарея младшего лейтенанта Мальца сделает свое дело.

«Грак! Грак!» – хряскали вокруг мины, будто отыскивая окоп, на дне которого лежали, скорчившись, два лейтенанта. Минам все равно, свои или чужие окопы им перепахивать, отыскивая спрятавшихся там людей, кто бы они ни были.

Земля вокруг дрожала, и мерзлые стенки окопа начали трескаться и осыпаться.

Взрывы начали скатываться по склону левее, к сосняку, ко второму и первому взводам. Но осколки долетали и сюда. С упругим свистом и фырчанием они проносились над окопом.

В какой-то момент Воронцов услышал за бруствером топот шагов и кто-то в мокрой мерзлой шинели обвалился в их окоп. Видимо, Численко прислал связного, подумал Воронцов и увидел сапоги с ровными рядами гвоздиков на толстой подошве. Так и есть, прибежал Дикуленок. Воронцов узнал его трофейные сапоги. Туго, видать, приходится второму взводу. Воронцов толкнул ногой связного. Но тот подобрал ноги и затих в противоположном углу. Окоп все еще вздрагивал, подпрыгивал, как ненадежный, прохудившийся ящик.

– Что там, Дикуленок? – крикнул он связному, но и сам не услышал своего голоса. Мины снова начали крушить пространство вблизи их окопа. Теперь они медленно сдвигались вправо вдоль траншеи, в третий взвод. Что и говорить, минометчики у Мальца были опытные. Ближние мины ложились с недолетом, шагах в пяти от бруствера.

Связной продолжал лежать неподвижно. Не ранен ли он, подумал Воронцов и поднял голову. Дикуленок лежал, свернувшись калачиком, и сжимал винтовку. Откуда у Дикуленка трофейный «маузер», мелькнула беспокойная мысль. В это время за бруствером послышалась команда на немецком языке и свисток.

– Ротный! Немцы! – вскочил на колени Малец.

Воронцов свалил с плеча тяжелую глыбу мерзлой глины и увидел, как над ним, как копье, прошел штык и, пробив выброшенную вперед руку командира минометной батареи, вошел в растрескавшуюся стенку траншеи. Младший лейтенант кричал что было сил, ухватившись здоровой рукой за ствол немецкой винтовки.

И только теперь Воронцов понял, что никакой это не связной из второго взвода. Он выхватил из-за пазухи «ТТ» и дважды выстрелил в распахнутую над его головой шинель. Но, видимо, промахнулся. Мерзлые полы шинели скребанули по лицу и, словно перепуганная огромная птица, вылетели из окопа и мгновенно исчезли за бруствером.

– Быстро отсюда! – крикнул Воронцов и первым выскочил из укрытия. Окоп был наполовину разрушен.

Следом за ним – Малец. И как только они покинули окоп, туда скатилась граната с длинной ручкой.

Немцы все же прорвались к окопам Восьмой роты старшего лейтенанта Воронцова. Но прорвавшихся оказалось слишком мало, чтобы продолжать атаку, и, переждав минометный обстрел, они тут же начали отходить. Рукопашная могла сложиться не в их пользу, и они ее не приняли.

Во втором взводе небольшая группа немцев все же добралась до окопов. Они спрыгнули в траншею, расправились с расчетом ручного пулемета и двинулись по ходу сообщения в сторону лощины, откуда вели огонь минометчики. Их догнал старший сержант Численко с отделением. Бойцы забросали их гранатами. Двоих, раненых, захватили живыми.

– Слышь, ротный. – Младший лейтенант Малец старался не отставать от Воронцова. – Хоть не рассказывай, в какую историю мы попали. А? С немцем в одном окопе лежали. Чуть штыком нас не переколол.

Малец придерживал пробитую левую ладонь под мышкой, завязав ее носовым платком. Лицо его было бледным, осунувшимся. Видимо, сказывалась потеря крови. Он все чаще и чаще спотыкался.

– Веретеницына! – окликнул Воронцов санинструктора, которая, выскочив им навстречу из-за изгиба траншеи, остановились, прижавшись спиной к штабелю ящиков и поправляя съехавшую на глаза каску. – Быстро перевяжи младшего лейтенанта!

– Да своих еще не всех перевязала! – ответила та, но в глазах ее Воронцов уловил искорку радости. Чему она радуется?

– А какого черта тогда бегаешь по траншее, если раненым не оказана первая помощь!

– Я не бегаю, товарищ старший лейтенант, – как ни в чем не бывало ответила Веретеницына. – Я к ним и иду.

– Перевяжи, я сказал, младшего лейтенанта Мальца!

Веретеницына метнула вслед ротному злой взгляд, подбежала к Мальцу и, прижав его к стенке окопа, начала обрабатывать рану.

– Где это вас? Рана-то колотая? – спросила она Мальца.

– Да здесь неподалеку, – отшутился он.

– Что, мутит? – Она внимательно смотрела ему в глаза. – Подождите, укол сделаю. А то, чего доброго, свалитесь, тащить придется. – В голосе санинструктора младший лейтенант почувствовал едва скрытую насмешку.

Если бы не артдивизион и не минометчики, остатки своей роты Воронцов сейчас бы собирал где-нибудь в километре отсюда, в тылу, в лесу. Переругивался бы со взводными и спрашивал: где этот, где тот, да почему бросили пулеметы и раненых…

Три немецких танка догорали внизу, среди заграждений, изорванных взрывами снарядов и мин. Два левее его НП. Один прямо напротив. Этот, третий, подошел особенно близко. Но ему и досталось больше всех. Воронцов видел, как его подбили. Бронебойные болванки, не причиняя «Т-IV» никакого существенного вреда, а лишь со скрежетом срывая надстройки, несколько раз отлетали от приземистой башни и лобовой брони. Потом сверкнула настильная трасса, ударила рядом с орудийной маской, обдав броню снопом ярких искр, словно электросварка огромной мощности, и танк сразу потерял управление. Он медленно развернулся и пополз вдоль траншеи. Тут-то его и добили сразу несколькими бронебойными. Люки танка так и не открылись. Он медленно разгорался, пока не взорвался боекомплект. Во время взрыва башню сорвало с погонов, приподняло и сдвинуло набок. Огонь полыхал прямо из чрева. Другие два танка были легкие, какой-то незнакомой конструкции, с короткоствольными орудиями небольшого калибра. Один из них, с перебитой гусеницей, еще долго стрелял по окопам второго взвода. Вот почему там оказалось больше всего потерь. Особенно среди пополнения. Автоматическая пушка подбитого танка вела огонь очень точно.