Борис Горбатов
ГОРНЫЙ ПОХОД
ПЕРЕД ПОХОДОМ
1
ечером в лагерь пришли национальные части. Дивизия выстроилась на передней линейке для встречи. Зеленые от пыли, усталые, потные, шли бойцы грузинской, армянской и тюркской рот, сохраняя, несмотря на усталость, свой особый четкий, ритмический строевой шаг.
Дымились рубахи уставших бойцов, исходили паром и потом; под сотнями крепких ног ладно и мерно хрустела галька — и над топотом сапог и копыт, над этим непрерывным хрустом, над шумом бьющегося о берег необъятного моря, над рокотом труб духового оркестра неслось непрерывное, знойное, братское:
— Ура-а-а… Ура-а-а… га… га…
В волнах несущихся восторженных криков проплывали взводы. Бойцы, улыбаясь, отвечали хрипло:
— Вашша. Вашша-а… [1]
— Ура-а-а-а…
И скрывались окутанные облаками пыли.
Помкомвзвода сзади меня прошептал:
— Хорошо идут. — И, не выдержав, рванулся, закричал:
— Привет товарищам по походу! Ваш-ша-а-а!
На бывшем артиллерийском полигоне быстро вырос бивуак. Уже разбиты походные низкие палатки, припадающие крыльями к земле, как распластанные птицы. Уже набросаны наземь в палатках охапки горько пахнущего папоротника. Гремя оружием, конской сбруей, котелками, флягами, со смехом и пестрым многонациональным гомоном располагаются на полигоне люди.
В гости к ним приходят красноармейцы русских рот. Не зная языка, бродят кучками по бивуаку, глядят, как устраиваются в палатках, как чистят оружие, как пляшут. Около танцующих задерживаются, хлопают в ладоши и наконец сами пускаются в пляс.
Негромкие разговоры стоят над лагерем. На русском, на тюркском, на украинском, на грузинском, на армянском языках до отбоя на сон говорят между собой бойцы и все на одну тему: о горном походе.
2
На полковом собрании в поле командир дивизии Ковалев Михаил Прокопич сказал о походе просто и коротко кубанским своим насмешливым говорком:
— Так вот о походе. О нем вы слышали, товарищи. Ну так идем в горы. Куда? А вот, — и он широким жестом показал на темную груду гор.
Все посмотрели сначала на вытянутую руку, а потом на горы. Горы были в тучах: там уже не первый день шли субтропические дожди.
И, посмотрев на мрачную зубчатую цепь аджарского хребта, красноармеец-тюрок Джалбаров вышел на середину круга и ответил комдиву плохим, но уверенным русским языком:
— Мы видим гору, товарищ комдив. Котору нам дали задачу, мы, боец шестой роты, даем такой ответ: мы выполним. Гора будет наша.
А задачу дали большую. Читали по ротам приказ Реввоенсовета Кавказской Краснознаменной армии:
«На вашу долю выпала честь быть пионерами высокогорной экспедиции, имеющей исключительное значение».
«Экспедиция обязана накопить опыт боевых действий в условиях горного театра».
«РВС твердо уверен, что бойцы, командиры и политработники по-большевистски преодолеют все препятствия и трудности».
И подписи: Федько, Иппо.
Около трибуны на полигоне собирается общеполковое партийно-комсомольское собрание. Сведенный из национальных рот разных дивизий и русских рот нашей первой кавказской горной дивизии, еще не сколоченный, но уже живущий самостоятельной жизнью, сводный горный стрелковый полк готовился к выходу в горы.
Прибывали лошади, ишаки, мулы. Ржали, ревели, цокали копытами. Звенели цепи коновязей. Громыхая, шли с вокзала грузовики, подводы, тачанки с походными кухнями, котлами, ведрами, с какими-то ящиками и тюками. Легковые автомобили бесшумно носились по кобулетскому шоссе.
К штабу то и дело подлетали озабоченные конники, на ходу сваливались с коней и торопливо бежали в штаб. Ночь напролет сидели в штабе люди, подсчитывали, записывали, чертили маршруты, схемы, изучали карту. Упаковывался походный клуб. Бесперебойный стоял над кузницей звон молотков; кузнецы работали ударно день и ночь: перековывали лошадей.
* * *
В кабинете начальника экспедиции комдива Ковалева спокойная, хладнокровная тишина.
Ковалев сидит за столом. На столе — большое стекло, стрелковая линейка и ни одной бумажки.
Разговоры негромкие, спокойные: о кухне, о котлах, об ишаках.
* * *
На полигоне, шумное, многонациональное, собирается партийно-комсомольское собрание полка.
Я разыскиваю свою роту: в только что сколоченном полку бойцы еще плохо знают друг друга, невольно рассаживаются поротно. Но уже, объединяя всех в единую партийную семью, перекатывается по полигону дружный говор; коммунисты знакомятся друг с другом, перепутываются ротные границы — вот уже рядом со мной парень из батареи и стрелок из грузинской роты.
На трибуне — комиссар экспедиции военкомдив Рабинович. Стихает собрание. Только в национальных ротах легкий шепот: знающие русский язык переводят остальным.
Экспедиция наша рассчитана на сорок дней. Сорок дней будем идти по горным тропам, проверяя в походе людей, снаряжение, организацию, тактику, учась действовать в горах, учась побеждать и преодолевать горы.
— Будут ли трудности на походе? — спрашивает Рабинович и насмешливо отвечает: — Еще бы!
Сдержанно гудит собрание.
Высокий, загорелый, крепкий, подымается политрук грузинской роты Логуа.
Он отыскивает глазами бойцов своей роты, поворачивается к ним лицом и начинает по-грузински пересказывать доклад военкомдива.
К гортанному его голосу, к непонятным словам, к страстному грузинскому говору прислушиваются в остальных ротах. Кто-то около меня вслух жалуется самому себе.
— Большой от этого вред выходит, от разноязычия…
Вслед за Логуа подымается политрук армянской роты. Он тоже отыскивает свою роту и тоже поворачивается лицом к ней. Обстоятельные, неторопливые и чуть певучие армянские слова падают с трибуны, и уже дожидается своей очереди сдержанно улыбающийся политрук тюркской роты Алиев.
Выборы партийного бюро. Список кандидатур голосуют четыре раза. Четыре раза звучат имена членов полкового бюро, сопровождаемые комментариями на разных языках. И кажется, что даже сами имена каждый раз звучат иначе.
Четыре раза звенят аплодисменты: к аплодирующей национальной роте охотно и дружно присоединяется все собрание.
Темнота закрывает наше собрание. Лагерь выстраивается на поверку. Вечерняя «заря» звучит торжественно.
3
По полку пошли слухи.
Не поход это…
На банду идем…
Некоторых эти слухи муторили.
Но сплетня в общем успеха не имела.
В ночь на 3-е ударил сильный дождь. В походных палатках, плохо оборудованных, сразу потекли реки. Промок сахар, галеты, поплыли вещи, промокли бойцы.
С вьючкой сначала не ладилось. Не умели.
Но тут пришли на выручку бойцы тюркской горной роты, имеющие уже опыт. Они совсем не знали русского языка, но договорились с нашими быстро: на пальцах.
Ишак стал одной из центральных фигур всех забот, разговоров, споров. Простой, лопоухий, скромный, задумчивый ишак.
Где горный кряж,
Где труден шаг,
Пройдет задумчивый ишак,
Пройдет, пролезет на боку,
Все уваженье — ишаку!
— писали в полковой газете.
«Ишак», «вьюк», «вьючка» стали самыми популярными словами в полку.
Несколько месяцев назад на дивизионной партийной конференции ишак чуть было не стал центром прений.
Один молодой и горячий рационализатор бросил с трибуны конференции обвинение ишаку: он в горах не годен. Бой за ишака первым принял наш командир роты т. Кирштейн, поддержанный потом комдивом и многими делегатами.
