Багинскому было двадцать восемь лет, возраст далеко не лейтенантский. Прежде чем поступить в училище, он отслужил три года котельным машинистом на крейсере «Мурманск». Вот откуда шла житейская умудренность!
На самостоятельное несение ходовой вахты Багинский сдал еще на малом противолодочном корабле. Через два месяца после назначения. «Командир там был настоящий «морской волк». И холостяк к тому же. Вот он вечерами и занимался со мной».
Я поинтересовался, сколько лет было «морскому волку».
— Двадцать восемь, — ответил Багинский.
В мое время, чтобы прослыть моряком такого сорта, надо было разменять три десятка, а то и поболе… Помолодел все-таки флот!
А женился лейтенант всего два месяца тому назад. И поскольку квартиры в гарнизоне не имел, то и приходилось ему ездить на свидания с молодой женой в соседний поселок. Обстоятельство не из легких, учитывая, что СДК у стенки подолгу не задерживался…
Впрочем, лейтенант, судя по всему, не унывал. И его круглое лицо светилось вполне искренней улыбкой.
— Я бы женился и в восемнадцать лет, если бы встретил человека, без которого не могу жить, — сказал он, внезапно посерьезнев.
Чем-то он напоминал своего командира. Дело было не только в росте или худощавости. Тут было что-то другое…
Солнце спешило к зениту. На шлюпочной палубе жарились моряки, свободные от вахты. Оттуда то и дело доносились взрывы смеха. Кто-то травил баланду.
А в куцей тени от вентиляционного раструба примостился на деревянном брусе смуглый от загара мичман крепкого сложения. Заметив, что я наблюдаю за ним, он приветливо показал рукой: садитесь, мол.
Мичман оказался тем самым Украинским, о котором командир сказал, что «если бы он еще и с подчиненных требовал, то ему бы цены не было…» Очевидно, недостаток требовательности мичман компенсировал личным примером. Вот и сейчас в его бугристых ладонях уместилась какая-то деталь, которую он аккуратнейшим образом ошкуривал…
Владимир Викторович Украинский был балтийцем. В том смысле, что и он и его отец выросли в Балтийске («Еще одна примета времени», — отметил я про себя). А дед воевал на этой земле и, уложив в рукопашной трех фашистов, получил орден Красной Звезды.
В отличие от командира, мичман особой радости от скорого выхода не испытывал.
Много дел на берегу.
Я поинтересовался, какие поломки в матчасти были в этом году, как их устранили. Бывший механик нет-нет да и просыпался во мне.
— Не было поломок в этом году, — ответил Украинский.
— А в прошлом?
— Ив прошлом не было…
Положительно, я должен был познакомиться с героями из БЧ-V! И я отправился в центральный пост управления — в ЦПУ. Для этого надо было пересчитать ступеньки на трех трапах, потом откинуть люк и нырнуть в шахту.
ЦПУ окатил меня липкой жарой, сладковатым запахом теплого топлива и смазки. Трое раздетых по пояс парней несли вахту. По коричневым телам стекали струйки пота. Вентиляция — и та не выручала в соседстве с тысячесильными дизелями! Температура в ЦПУ была плюс сорок один…
Пост напоминал кабину самолета. Опрокинутое вперед громадное, во всю переборку, стекло, на уровне глаз — приборные щитки. За стеклом подрагивали желтые туловища дизелей. За их работой следили мотористы Антон Новик и Иван Дмитриев.
Новик был на диво крепким парнем, тугие мускулы так и вздувались на его руках и груди! Третий, ростом под потолок, Виктор Плютин, служил трюмным.
В ЦПУ можно было разговаривать, почти не напрягая голоса, и я стал расспрашивать ребят об их службе. Все трое были классными специалистами, у мотористов — 2-й класс, у Плютина так и вовсе 1-й. Но удивило меня не это.
На сегодняшнем боевом корабле классный специалист не редкость. Удивило меня, что застенчивый, с мальчишеским пушком на щеках первогодок Дмитриев — уже специалист 2-го класса!
Поскольку разговор с мичманом Украинским «секретов» БЧ-V не прояснил, я отправился на поиски механика и обнаружил его в узкой, как шкаф, кладовке, где он с дежурным просматривал ведомости ЗИПа.
Старший лейтенант Стряхов всем своим видом выражал крайнюю занятость, но я заверил, что много времени не отниму, и мы вышли из полутемного коридора на ют, под купол перепорченного голубизною августовского неба. Стали у борта, и я услышал о «традиции наоборот», «электромеханических пятницах» и других необычных вещах.
— Случается иногда, что старослужащие позволяют себе командовать молодыми. Традиция эта вреднейшая, ее изживают, но порою как? Уравнивают во всем и старослужащих, и первогодков. А я вот решил использовать «традицию» как бы с обратным знаком. Старослужащим — максимальное доверие, максимальное уважение. Они это ценят и стараются, чтобы молодые как можно скорее стали опытными специалистами. В результате у меня не только старшины воспитывают смену, но и так называемые «годки», хотя в прежнем смысле их в боевой части давно не существует. И получается, что моряки, не прослужившие и года, становятся специалистами второго класса. Кстати, о традициях. Есть у нас, на СДК, своя — и, по-моему, очень хорошая. По пятницам весь личный состав корабля работает в БЧ-V. Мы за этот день успеваем и перебрать что надо, и подкрасить, и коррозию устранить.
Во время нашего разговора лицо механика то хмурилось, то теплело в улыбке. Он любил свою работу. И даже подумывал об адъюнктуре. И тема у него была: «Быстроходные двигатели внутреннего сгорания».
— Чем меньше ход поршня, тем меньше, соответственно, габариты двигателя. Можно будет ставить двигатели внутреннего сгорания на самолеты вместо турбин. Это ведь гораздо экономичней, вы понимаете?
Я понимал. Мы кончали один и тот же факультет. Только я лет на тридцать раньше…
Сергей Стряхов — из морской семьи. Дед служил на подводных лодках, дядя — капитан 1 ранга, двоюродный брат — кавторанг. В данном случае генетика сработала, выражаясь по-инженерному, с максимальным КПД.
А после обеда мы читали морякам стихи. На палубе, перед надстройкой, поставили банки, вокруг, куда ни глянь, простиралось разглаженное солнцем синее полотно. И каждая стихотворная строка обретала неожиданную значимость, наполнялась соленым дыханием моря…
Уже показались вдали красные поплавки входных буев, когда лейтенант Багинский пригласил меня пройти в твиндек.
— Побывать на десантном корабле и не увидеть самое главное? Так не положено!
Твиндек был размером с самолетный ангар. Сейчас он опустел, и когда волна задевала корабль, было слышно, как гудели его стальные стены.
Сюда входили в полном боевом снаряжении морские пехотинцы, въезжали бронетранспортеры, танки… Чтобы потом рвануться вперед, на берег. Но первым по откинутой аппарели спешил на земную твердь личный состав поста высадки: обозначить место десантирования. Каски и комбинезоны поста хранились в твиндеке, неподалеку от многотонных ворот. Они шли первыми, матросы СДК!
А на крыльях надстройки, прикрывая высадку, вели в это время шквальный огонь по берегу морские минометчики — старший матрос Хайрулла Мулладжанов и матрос Игорь Заказников.
У лейтенанта Багинского было живое воображение, он умел рассказывать, и я отчетливо представил себе эту картину. Но только представил, потому что к правому борту подходил катер, и, готовясь принять пассажиров, уже танцевали на шаткой, медового цвета палубе моряки…
Еще несколько минут — и четко вырезанный на безоблачной сини силуэт СДК начал удаляться от нас. Но долго была видна на его мостике высокая фигура с поднятой к козырьку ладонью. Капитан 3 ранга Поливец прощался с нами.
Здесь, собственно говоря, можно было бы и поставить точку, и все-таки у этого рассказа есть продолжение.
И пусть оно не имеет прямого отношения к экипажу СДК-444, зато непосредственно относится к другому: боевому прошлому флота, на котором служат моряки десантного корабля.
* * *
Прошла недели со времени нашего перехода. Мы уже побывали в нескольких гарнизонах и собирались из Таллина разъехаться по домам. И все же что-то нас удерживало…
В двух часах хода от Таллина лежал в море поросший можжевельником остров Кэри. Сорок с лишним лет тому назад на его траверзе, в видимости маяка, пошла ко дну подводная лодка Л-2. Лодка Алексея Лебедева…
Мы обратились к гидрографам. Был выделен катер БГК-117. На нем мы вышли к месту гибели «Ленинца».
С утра небо хмурилось, с моря шла зыбь, а на выходе из бухты клочья пены уже начали перелетать через серый от воды планширь. Катер шел курсом на волну. Мы толпились в рулевой рубке, всматриваясь в горбатый горизонт, молчали. Вдруг капитан протянул руку вперед:
— Вот он!
Над шипящими гребнями виднелась черная полоска земли, а с самого края — маяк.
Когда до острова осталось не больше мили, катер застопорил ход. Тучи обложили небо, и в их просветах еле угадывался бледно-желтый диск. Взревел ревун, букет из алых гвоздик упал на воду.
