Мы обнажили головы.
И в это время фиолетовое небо пересекла молния, дождь обрушился на палубу.
Балтика салютовала поэту!
И так продолжалось все время, пока катер под протяжный крик ревуна описывал циркуляцию вокруг красного, как кровь, венка.
Дождь стих так же внезапно, как и начался, и в гавань мы входили почти при штилевой погоде. Я полез в карман за спичками и обнаружил в нем свой писательский билет. По розовым листкам расползлись пятна. Соленые пятна воды у острова Кэри…
Теперь уже и не припомнить, кто указал мне на корабль Русанова. Кажется, инструктор политотдела. «Обязательно побывайте. Он стоит недалеко, первым корпусом. Командир там…» Инструктор даже руками развел, демонстрируя полнейшее восхищение.
Найти малый противолодочный корабль «Комсомолец Латвии», сокращенно МПК, труда не составило. По случаю летнего времени да еще штилевой погоды кораблей у стенки было не густо.
Я представился вахтенному у трапа, потом дежурному и был препровожден на бак. Хорошего роста, статный капитан 3 ранга с правильными чертами тронутого загаром лица дружелюбно глянул на меня, протянул руку: «Русанов».
Мое появление, очевидно, прервало веселый разговор, потому что моряки, собравшиеся у носовой пушки, улыбались, а веснушчатый паренек, судя по всему первогодок, и вовсе давился от смеха, прикрывая рот ладонью. Я решил не мешать и, полагая, что верительные грамоты вручены, отправился к замполиту. Отворил дверь, ведущую в надстройку, скользнул по трапу вниз. Все вроде бы знакомо… Много лет тому назад я начинал службу механиком на «большом охотнике». Он тоже предназначался для поиска и уничтожения подводных лодок.
Но на этом, пожалуй, сходство и кончалось. Нынешний МПК отличался от моего «бобика» так, как, скажем, пулеметная тачанка от самоходки. Техника, о которой я знал теперь понаслышке, глядела на меня электронными очами из-под колпаков радиолокационных станций, подмигивала огоньками контрольных и счетно-решающих устройств.
И только каюта замполита (как, впрочем, и других офицеров) по-прежнему занимала считанные метры палубного настила.
Вечерело. Розовый свет струился из открытого иллюминатора на фотографии под стеклом, картонные переплеты книг на тесной полке. Старший лейтенант Петр Петрович Давидов, двадцати пяти лет от роду, рассказывал о достижениях экипажа, называл цифры, имена. Пока ничего такого, что подтверждало бы восхищение давешнего политотдельца, я в этом перечне не усматривал.
— А во время учения «Запад-84» мы защитили честь противолодочных сил всей Балтики, — вдруг несколько витиевато сказал замполит.
Это уже было нечто!
— Нельзя ли поподробнее? — попросил я.
И услышал вот что.
Подводная лодка условного противника пересекала Балтику. Ее командир был мастером своего дела. Лодка меняла глубину, пристраивалась в кильватер впередиидущим судам, искусно использовала гидрологию…
Первый раунд поединка «лодка — противолодочные силы» выиграли подводники. Но вот лодка вошла в зону, которую контролировал «Комсомолец Латвии».
Штормило. Мелкие взъерошенные волны тыркались в стальные борта, норовили задрать нос корабля. Узкотелый, валкий на волне МПК то и дело отвешивал поклоны Балтике. Особенно ощутимой была качка в ходовой рубке. Но те, кто находились в ее зябком пространстве, вряд ли обращали на качку внимание. Их волновало совсем другое. Здешние широты не отличались глубинами, и шторм перемешивал море, как борщ в медном лагуне.
Мириады частиц, от планктона до песчинок, зависали во взбаламученной воде, и звуковые волны, посылаемые в зыбкую темень излучателем, то и дело натыкались на невидимые преграды…
Каменело от напряжения лицо начальника РТС Боева, горбился на разножке помощник командира корабля. Только командир, казалось, был абсолютно спокоен. Спокойно сверялся с прокладкой, спокойно отдавал команды рулевому.
И все-таки… Услышат или нет?!
Флот сдавал экзамен на боевую готовность. И принимал экзамен сам главком.
В посту гидроакустики, там, где сходятся у киля железные ребра корабельных шпангоутов, несли вахту мичман Бордан, старшина 1-й статьи Кулагин. Из динамиков, расположенных над пультами, шли многократно усиленные аппаратурой отраженные сигналь!. Но чего? Косяка ли? Рыбацкого сейнера?
Помехи искажали эхо, их всплески то и дело возникали на индикаторе кругового обзора…
И все же в разноголосице шумов оператор поста гидроакустики Дима Кулагин сумел выделить один единственно нужный…
Русанов кинул взгляд на светящийся циферблат: пять тридцать. Ровно полтора часа с момента начала поиска. Все, что происходило дальше, напоминало действия безукоризненно отлаженного механизма. Заработал КПР — корабельный противолодочный расчет.
— Классифицировать контакт!
— Эхо-пеленг… Эхо с четким металлическим оттенком. Запись по рекордеру четкая. Прослушивается шум винтов. Предполагается контакт с подводной лодкой.
— Начать выдачу данных!
Аппаратура, подвластная многоопытным рукам штурмана, командира БЧ-П1, начальника РТС, начала вырабатывать элементы движения цели. Данные, одни за другими, потекли в БИП — боевой информационный пост, сконцентрировались в коротком докладе помощника, чтобы через мгновение отлиться в команду:
— Эхо-пеленг… дистанцию… утверждаю. Боевая тревога! Атака подводной лодки по данным РЛС!
…Багровый диск вынырнул из-за черной черты горизонта и осветил стремительно несущийся по волнам корабль. Жадно заглатывая топливо, ревели турбины форсированного хода. МПК шел в атаку.
…Получилось так, что я угодил на «Комсомолец Латвии», когда там ждали события более чем приятного: приказа о поощрении. Приказ, по сведениям замполита, уже гулял где-то в верхах, и вот-вот его должны были обнародовать.
Может быть, поэтому царило на баке радостное оживление, поэтому был весел командир?
Тут я ошибся.
— Русанов вообще не из тех, кто унывает. Даже если дела не особенно ладятся. Мы ведь с ним на «Комсомольце» от киля, — сказал мне командир БЧ-V капитан-лейтенант Конюшенко.
«От киля» означало, что механик и командир служили на МПК с того дня, когда форштевень впервые вспорол тугое полотнище горько-соленой воды. Произошло это 29 марта 1980 года.
Механик рассказывал мне:
— Как-то у нас сразу коллектив сложился. Я имею в виду офицеров. Хотя работы хватало: швартовые испытания, ходовые, государственные… Только успевай поворачиваться. Но если выпадал выходной — вместе за город. И командир с нами.
Здесь Константин Олегович чуть насмешливо посмотрел на меня:
— Я знаю, о чем вы сейчас подумали. Так вот, Русанов всегда являлся для нас прежде всего командиром. А ведь мы с ним почти ровесники. И все-таки Русанов казался старше. И сейчас таким кажется.
— Почему?
— Не знаю. Может быть, потому, что не только нас учит, но и постоянно учится сам. И еще. Он моряк от бога.
Это я уже слышал. От командира отделения рулевых старшины 1-й статьи Олега Антонова, который отстоял с Русановым не одну ходовую вахту.
Есть в морской службе маневр, при выполнении которого наиболее полно раскрываются моряцкие качества командира. Это швартовка. По тому, как подходит корабль к причалу, опытные моряки судят порой не только о профессиональном мастерстве, но и о характере командира.
Русанов швартовался артистически. «Правая назад!», «Назад малый!», «Левая вперед малый!», «Правая стоп!», «Левая назад малый!» — и все. Борт корабля неслышно приникал к причалу. Так было и при отжимном ветре, и в узкостях, прошитых чугунными нитками чужих якорь-цепей.
«Море и морскую службу любит» — писали в свое время в аттестациях. Полагаю, пишут и сейчас. Этого было достаточно, чтобы охарактеризовать офицера как моряка. Но маловато, чтобы представить его командиром. Здесь требовалось другое.
Это другое я узнал на следующий день от помощника, когда, вдоволь проплутав по гавани, отыскал наконец МПК. «Комсомолец Латвии» перешел в соседний ковш для приема торпед.
Коренастый капитан-лейтенант служил на МПК недавно, до этого плавал на СКР. Понижение? В общем, так оно и было, а я знал, что в таких случаях особой любви к новому месту службы не питают. И тем не менее рискнул.
— С Русановым служить можно? — спросил я помощника.
На что тот, ни секунды не медля, ответил:
— Не можно, а нужно.
А когда я поинтересовался, в чем же заключается эта «нужность», то услышал:
— Требователен и справедлив.
В этих словах и заключалось, пожалуй, командирское обаяние Русанова. И мне в который раз подумалось, что требовательность сама по себе не существует, что стоит ей лишиться надежного спутника — справедливости, как она обращается в нечто совершенно ей противоположное, в придирчивость. И как бы ни были тогда обоснованы требования командира, подчиненные их не воспримут. Потому что несправедлив. Тут как смычки в якорь-цепи — не разорвешь.
